Страница 2 из 3
Мне приходилось знавать величие и ничтожество, роскошь и нищету. Я не знаю имен тех, кому обязан рождением. Когда слабым и голодным был вышвырнут я в этот мир, стран и языков нынешних в те времена и в помине не было, а уж о племени моем и говорить не приходится. Многих породил я, многие стали сопричастны семье радением внуков моих и правнуков, много было нас, но все, кто уцелел, - собрались здесь.
Откуда я пришел - не помню. Единственно, что сохранилось в моей памяти - невыносимо яркое двойное солнце, каменные своды над улицами, ослепительные полосы света, бьющие из высоких узких щелей, чьи-то ласковые руки и негромкий голос, убаюкивающий меня, больного урода; но заснуть невозможно из-за невыносимого голода, который не покидает меня ни на миг, разрастается и достигает предела; за пределом же - опустошенные тела, невнятное понимание того, что сделал что-то очень плохое, мерзкое, а потом сужающийся круг суровых лиц, перст, указующий вниз, каменные плиты рассыпаются, исчезают у меня под ногами; я падаю, падение длится вечность, как во сне…
Но с тех пор я не знаю сна.
Помню, как иссыхали реки, а морские берега меняли очертания. Помню, как прекрасные города обращались в пепел, а кости великих правителей истлевали среди отбросов. Помню, как одержимые безумием народы покидали родные пределы, дабы исчезнуть без следа. Помню, как поклонялись ведомым и неведомым богам, но и боги исчезли почти все. Помню бесчисленное множество лиц и имен. Но я не помню, как звали ту, что качала мою колыбель.
Скоро все кончится. Это я заманил вестника и убил его. Послание же, адресованное Гроссмейстеру, попало мне в руки. Генерал-губернатор фон Пален, приватной встречи с которым я добился с превеликим трудом, долго отказывался верить тому, что их комплот с наследником престола раскрыт. Мальтийская бумага, в которой находились все имена заговорщиков, убедила его. Когда же я показал ему свое обличье и поведал тайну семейства , ужасу и отвращению фон Палена не было предела. Он сразу согласился на мое предложение. Сейчас уже, наверное, замкнули смертоносное оцепление вокруг замка. По моему сигналу солдаты войдут и возьмут нас всех на посеребренные багинеты. Этой же ночью придет конец Гроссмейстеру, хоть в планах заговорщиков поначалу было лишь заставить его подписать отречение. Но время королей-вампиров закончилось. Я шепнул фон Палену несколько слов, и надо было видеть его глаза! Уходя, я услышал, как он приказал немедленно вызвать к нему Николая Зубова.
Я выхожу в галерею и иду вдоль сухого кустарника к флигелю. Останавливаюсь у летней беседки. Шесть высоких колонн венчает белая чаша купола. Слабость в ногах заставляет присесть на скамью.
Недавно я снова начал видеть сны. Во сне меня преследовал огненный вихрь, из которого доносился голос. Изо дня в день голос становился все громче, а невнятные слова зазвучали разборчиво, но ужасен был смысл их. Тот, кто вещал из огня, требовал от меня искупления, обещая за это покой и прощение. Порой я мог разглядеть грозный лик, глаза, опаляющие, как два солнца, - они преследовали меня даже в часы бодрствования. И когда я вопрошал, что же мне делать, ответ всегда был один и тот же. В страхе просыпался я - казалось, тесные стены моего ложа сжимаются со всех сторон, дабы выдавить из моего бренного тела всю отравленную проклятием кровь.
Сегодня я исполняю повеление.
Шорох за спиной. В полумраке беседки возникает светлая тень, размытые очертания составляются в высокую женщину в свободном одеянии. Белая кожа, белая туника. Стройная фигура, могущая украсить лучшие дворы Европы, высокая грудь, правильный овал лица, вьющиеся пышные волосы. Некоторая полнота даже уместна ей, лишь глаза, источающие слабый красный свет, завораживают, требуют подчинения.
– О, человек! - восклицает Белая Дама высоким голосом. - Радуйся встрече со мной. Есть ли, о, человек, поблизости еще подобные тебе?
Мне хочется сказать, что я не человек, но лишь киваю в ответ, ибо есть поблизости подобные мне. И к тому же я успел разглядеть, что из-под туники видна не только стройная нога, но и то, что она завершается подобием птичьей лапы, один удар которой способен вспороть живот такому, на первый взгляд, неповоротливому существу, как я.
Она крепко берет меня за плечи (дрожь пронзает меня - чувствую, как в ее жилах струится горячая сладкая кровь) и впивается странными зрачками мне в лицо.
– Смею ли я спросить, светлейшая госпожа…
– Не смеешь! Ты и другие насельники этого мира созданы, дабы служить нам. Вы успели позабыть о счастливом предназначении. Иди и призови сюда людей, - повелевает она. - Призови себе подобных столько, чтобы они поместились между колоннами. Я уведу вас туда, где вы исполните свое предназначение. И пусть будут особи обоего пола. Спеши исполнить!
Я попятился, чуть не сорвавшись с высоких ступенек беседки, и медленно побрел обратно к тем, кого Белая Дама назвала людьми. Какая-то непонятная сила едва заметно словно подталкивает в спину, требуя повиновения. Одолеть эту силу не составит труда. Но века гонений научили наше племя осторожности. И раз уж таинственная гостья возжелала куда-то увести людей, то, может, она примет семью за тех, кто должен служить ей? Молчит голос во мне, требующий денно и нощно от меня истребления выродков моих. Может, смилостивился тот, чьи глаза опаляют, как два солнца, и подает он надежду малому племени моему?
Вбегаю в залу, и призыв мой слышат все. Семья толпится вокруг меня, вслушиваясь в безумные слова. Выбора нет, они покорно следуют за мной. Музыканты на хорах продолжают играть в опустевшей зале, нежные скрипки провожают нас, обреченных.
Белая Дама стоит в центре круглой беседки, воздев руки. Мы поднимаемся по ступенькам, окружаем ее.
– Приготовьтесь идти со мной, о, смертные, источающие страх, - возвещает она. - Сейчас вы окажетесь там, где вас ждут, и вы примете то, что уготовано вам.
«Кого она называет смертными?» - доносится до меня недоуменный шепот баронессы М.
Между ладонями Белой Дамы возникло красное сияние, полыхнуло желтым и синим, и в следующий миг беседка исчезла. Исчезли каменные колонны, сгинула чаша купола с осыпавшейся штукатуркой, пропали сухие колючие кусты…