Страница 5 из 31
Степные ворота были закрыты: они распахивались лишь в день выхода казачьего войска в набег или для отражения кочевников.
Обогнув крепость, поскакали к Засечным воротам. Через ров был перекинут легкий мост на цепях, который в любой момент мог подняться к башне и перекрыть ворота.
Караульные, заметив за кушаком Болотникова атаманский бунчук13, не мешкая, пропустили казаков в крепость.
- У себя ли атаман? - придерживая лошадь, спросил Иван, зная, что атаман Васильев часто выбирался в степь на охоту.
- В курене. Аль с худыми вестями? - спросил дозорный.
Но Болотников уже не слышал: огрев плеткой коня, он помчал к атаманскому куреню.
Возле просторной и нарядной избы Богдана Васильева прохаживались двое казаков с саблями и пистолями за синими кушаками. Иван спрыгнул с коня и ступил к крыльцу, но караульные дальше не пропустили.
- Спит батька. Нельзя!
Болотников повел широким плечом - казаки отскочили в сторону.
- Не до сна, други.
Взбежал на крыльцо, пнул ногой дверь.
- Куда? Куда, чертов сын! - закричали караульные, но Болотников уже входил в горницу.
Васильев почивал на широкой лавке, громко храпя на весь курень. Иван потряс его за плечо.
- Проснись, атаман!
Васильев, позевывая и потягиваясь, поднялся.
- Чего прибыл, Болотников?
- Поймали юртджи, атаман.
- Юртджи?.. Что доносит лазутчик?
- Через десять дней Казы-Гирей выйдет из Бахчисарая. Намерен двинуть пятнадцать туменов к Москве.
Лицо Васильева стало озабоченным, в темных глазах застыла тревога.
- Не сбрехал лазутчик?
- Не сбрехал.
Васильев грохнул по столу тяжелым кулаком.
- Не сидится хану!
Распахнул оконце, окликнул караульного:
- Ромка! Зови Гришку Солому. Немедля зови!
Вскоре прибежал дюжий казак в зеленом кафтане и в рыжей овчинной шапке.
- Слушаю, атаман.
- Посылай своих молодцев в засечные города с вестями.
- Татары, батько?
- Татары, - кивнул атаман и передал ему известие Болотникова. Отправляй немедля. И чтоб стрелой летели!
Солома выскочил из избы, а Васильев обеспокоенно заходил по горнице. С Казы-Гиреем шутки плохи: воинственный хан, коварный. Биться с ним нелегко. Если он выступит со всеми туменами, то сторожевые городки будут разорены и уничтожены. Большая опасность угрожает и Раздорам. В крепость можно стянуть лишь пять тысяч казаков. У Казы же Гирея в тридцать раз больше. Силы неравны, выходить с таким войском в поле нельзя, придется обороняться в крепости и выдерживать натиск ордынцев, пока не подойдет от Засеки порубежная рать с московскими воеводами... Да и пойдет ли царское войско? Борис Годунов недоволен низовыми казаками. Не воспользуется ли он крымским набегом, чтобы кинуть в лапы Казы-Гирея бунташную казачью столицу?
Васильев вновь подошел к окну.
- Ромка! Кличь старшину!
Глянул на Болотникова - грузный, крутоплечий, насупленный, подавленный недоброй вестью.
- Как с оружием в станице?
- Сабли при казаках, а вот зелья и самопалов маловато.
- И у меня не густо... А с хлебом?
- Худо, атаман. Станица на Волгу идти помышляет.
- Опять на разбой?
- А чего ж казакам остается? Годунов нас хлебом не жалует. С голоду пухнуть?
Васильев ничего не ответил, лишь еще больше наугрюмился. А тем временем в горницу вошли старшины - семеро выборных казаков от раздорского круга. Среди них был Федька Берсень, чернобородый, сухотелый есаул лет под сорок; на широких плечах его - алая чуга, опоясанная желтым кушаком, за опояской - два коротких турецких пистоля с нарядными рукоятями в дорогих каменьях. Увидев в курене Болотникова, Федька поспешно шагнул к нему, стиснул за плечи.
- Ну как родниковцы поживают, станичный? Не всю еще горилку выпили?
Глаза приветливые, веселые. Рад Федька земляку, почитай, полгода не виделись. Рад и Болотников раздорскому есаулу: как-никак, а оба из одной вотчины, когда-то вместе у князя Андрея Телятевского за сохой ходили.
- Присаживайтесь, - показал на лавку Васильев. - Гутарь, Болотников.
Иван поведал старшине о пленном татарине. Писарь Устин Неверков, едва выслушав до конца Болотникова, вскочил с лавки.
- Не зря запорожцы из Сечи доносили. Собирает орду Бахчисарай, копит войско. Казы-Гирей уже три года не ходил в большой набег. Когда это было, чтобы хан на пуховиках отлеживался? Верю я лазутчику. Не сбрехал!
- И я верю, атаман, - кивнул Федька Берсень. - Волк долго в логове не усидит. Надо готовить к бою крепость.
- Собирай в Раздоры станицы, Богдан Андреич, - молвил третий из старшины - Григорий Солома, степенный казак с каштановой бородой.
- Добро. Но то решать кругу, - сказал Васильев и позвал из сеней Ромку. - Беги на майдан и бей сполох.
Старшины потянулась из атаманского куреня, а Берсень вновь подошел к Болотникову, подхватил под руку и повел к своей избе.
- Покуда казаки сходятся, пропустим по чаре.
Курень Федьки стоял неподалеку от майдана, откуда уже начади доноситься частые, звонкие удары сполошного колокола.
В Раздорах многие казаки жили семьями, имел жену и Федька Берсень.
- Агата! Встречай дорогого гостя! - закричал еще с базу есаул.
Агата, услышав зычный голос мужа, тотчас выскочила на крыльцо; молодая, синеглазая, увидела Ивана, зарделась, поясно поклонилась.
- Милости прошу, Иван Исаевич.
Берсень ухмыльнулся: давно догадывался, что женке нравится чернобровый, статный Болотников. Догадывался и втайне посмеивался над своей половиной.
- Собери-ка что-нибудь, Агата.
Женка метнулась на баз, казаки же присели к столу, пытливо глянули друг на друга.
- Как в есаулах ходится, Федор?
- По-всякому, брат. Не шибко любит меня Васильев. Грыземся.
- Отчего ж так?
- А ты будто не ведаешь? Васильев за домовитых горой, а они мне поперек горла. Возьми нашего писаря Неверкова. Ух, хваткий мужик! Глянь, какие хоромы себе отгрохал, глянь в окно. Зришь? Укрыл у себя десятка два холопов и боярится. А сам Васильев? Один дьявол ведает, сколь у него беглых. Кто на конюшне, а кто в степи табуны пасет да сено косит.
- А чего ж беглые мирятся? У меня того в станице не заведено.
- У тебя. Сказал тоже. Ты на дозоре, станица твоя в степь выдвинута. А тут, брат, домовитые жирком обрастают. Сидят себе в куренях да меды попивают. Им по сторожам не ездить, с татарином не биться... А беглые. Что беглые? Они и тому рады. Упрятались от бояр и малым куском довольны. Привыкли на господ спину гнуть, вот и пользуются их смирением домовитые. Не всякий мужик казаком рожден. А мне от того тошно, тошно, Болотников! На Дону не должно быть холуев.
Вошла Агата. Поставила на стол вина и закуски.
- Угощайтесь.
Казаки выпили по чарке и вышли на баз. Со всех улиц и переулков тянулись к майдану густые толпы донцов.
- Пошто сполох?
- Зачем собирает атаман?
- О чем будет круг, братцы?
Но никто ничего не ведал, теряясь в догадках. Вскоре казаки запрудили огромный майдан. Мелькали зипуны, кафтаны, чуги, казакины. Многие пришли на площадь без шапок и голые до пояса, но никто не забыл в курене своей сабли. Казак без сабли - бесчестье кругу.
Пришли к майдану и молодые парни-донцы, не принятые еще в казаки. Они толпились в сторонке: быть на кругу им не дозволялось. Их удел - ждать своей поры, когда проявят себя в степи и покажут удаль в злой сече с ордынцами. А сейчас они с любопытством вытягивали шеи и чутко прислушивались к выкрикам с майдана.
В куренях остались одни женщины; они стайками собирались на опустевших базах, ожидая прихода мужей. Ни одной из них нельзя было показаться в казачьем кругу, то было бы великим поруганием всему войску донскому.
Год назад казачка Ориша прибежала на круг за мужем; добралась до самого помоста, где стоял атаман со старшиной; нашла у деревянного возвышения своего казака и потянула за собой с круга.