Страница 2 из 8
- Не хвораешь, батя?
- Ничего, сынок. По ночам малость в грудях жмет. Отойдет небось.
- Настойки из трав бы попил, батя. Сходил бы к Матрене на заимку.
- После страды, Иванка. Недосуг сейчас... Афонька о тебе уж больно лихо врал. Рассказывал, что будто бы ты самого сильного басурманина в татарском войске сразил. Правду ли бобыль по всему селу трезвонил?
- Правда, батя. Нелегко было с поганым биться.
Исай, гордясь сыном, молвил тепло:
- Выходит, не посрамил отца, сынок. У нас в роду хилых не водилось.
- А вон и конь тебе, батя, - показал рукой на край покоса Иванка.
Исай по выкошенной пожне заспешил к новой лошади-кормилице.
Вечером, возвратившись с сенокосного угодья, Иванка выбрал на княжьей конюшне вместе с Никитой резвого скакуна и сразу же засобирался в дорогу.
- Куда на ночь глядя, сынок?
- К Матвею, батя. Утром вернусь.
- Был там намедни. Лыко драл в лесу. На заимку зашел. Сохнет по тебе девка.
- Ты бы поснедал вволю, Иванушка. Ватрушку тебе сготовила, бражка в закутке стоит. Притомился, чай, с дороги дальней. И утром, почитай, ничего не потрапезовал. Косу схватил - и в луга. Обождал бы, сыночек, засуетилась Прасковья, ласковыми слезящимися глазами посматривая на сына.
- Не могу, мать. Успею еще откормиться, - улыбнулся Иванка и выехал со двора.
Возле Афониной избы остановился, постучал кнутом в оконце. В избушке ли балагур-приятель? Неровен час... Нет, выходит, слава богу.
Бобыль потянул было Болотникова в избу, но Иванка с коня так и не сошел. Едва отцепившись от Афони, спросил тихо:
- Как дела, друже?
- Покуда бог милостив, Иванка. Приказчик с Мокеем на княжьих покосах эти дни пропадает. Бобыли там стога мечут. В село еще не наведывался.
Болотников кивнул Афоне головой и тронул коня.
- Ну, прощай покуда. Оберегайся.
Ночь. Тихо в избушке. Горит светец на щербатом столе. Возле крыльца громко залаяла собака. Матрена испуганно выронила из рук веретено. Матвей отложил на лавку недоплетеную роевню, покосился на Василису, молча сидевшую за прялкой, проворчал:
- Зубатка человека чует. Ужель снова княжьи люди в час поздний? Ступай-ка, Василиса, в чулан покуда.
- Оборони бог от супостатов, - истово закрестилась Матрена.
Прихватив с собой самопал, бортник вышел на крыльцо, прикрикнул на Зубатку.
Послышался конский топот, треск валежника, шорох сучьев.
"Нешто Мамон на заимку прется? Он где-то рядом по лесам бродит с дружиной", - встревоженно подумал Матвей.
Перед самой избушкой всадник остановился, спешился.
- Кого бог несет? - воскликнул старик.
- Незваный гость, Семеныч. Пустишь ли в избу?
- Никак ты, Иванка? - облегченно выдохнул старик. - С добром или худом в экую пору скачешь?
- Это уж как ты посмотришь, отец.
Болотников вошел в избу, поздоровался с Матреной, и сердце его екнуло: Василисы в горнице не оказалось.
Заметив, как сразу помрачнел Иванка, бортник вышел в сени и выпустил девушку из чулана.
- Не вешай голову, парень. Здесь дочка наша.
Болотников повернулся к дверям и радостно шагнул навстречу Василисе. Девушка вспыхнула, выронила из рук пряжу и, забыв про стариков, кинулась на грудь Иванке.
Матрена посеменила к печи, загремела ухватом и все растерянно причитала.
- Да как же енто, соколик... Что делать нам теперича?... Изболелась по тебе доченька наша. Как же нам без нее, чадушки...
- Будет охать, старая. Доставай медовухи гостю, - прикрикнул на Матрену бортник и потянулся в поставец за чарками.
Пока Матрена собирала немудрящий ужин, Василиса присела на лавку. Нежно смотрела на Иванку, вся светилась, ласково блестя большими синими очами.
А Матвей повел степенный разговор. Подробно расспрашивал Болотникова о Москве боярской, ратной жизни, битве с ордынцами...
Хорош старый бор в ночную пору. Тихо шуршат величавые сосны и ели. Запах густой и смолистый. Яркие звезды в ясном небе. Покойно и дремотно.
Иванка и Василиса под дозорной елью. Повеяло свежестью. Василиса поежилась и придвинулась ближе к парню. Почувствовав прикосновение горячего упругого тела, Иванка притянул ладонями пылающее лицо Василисы и молча, крепко поцеловал в полураскрытые влажные губы.
- Иванушка, милый... Как я ждала тебя. Сердце все истомилось.
- Теперь будем вместе, Василиса. Завтра заберу тебя в село. Согласна ли? - ласково шептал ей на ухо Иванка.
- Не могу без тебя, Иванушка. Желанный ты мой, - вымолвила Василиса и, выскользнув из объятий Иванки на мягкую душистую хвою, протянула руки. Иди же ко мне, любимый...
Когда солнце поднялось над бором, Иванка и Василиса пришли в избушку. Старики уже поднялись. Матрена суетилась у печи, готовила варево, всхлипывая. А бортник молчаливо сидел на лавке и переплетал сеть для мережи.
Взяв Василису за руку, Иванка, заметно волнуясь, проговорил:
- Надумали мы с Василисой пожениться. Просим благословения вашего. Не откажите, люди добрые.
Матрена, выронив ухват, застыла у печи, а затем со слезами кинулась на грудь Василисы, заголосила:
- Матушка-а-а ты моя, лебединушка-а! На кого ты меня оставляешь...
Дед Матвей завздыхал, смахнул слезу со щеки и, дернув старуху за рукав сарафана, произнес строго.
- Погодь, старая. Дай слово молвить.
Когда Матрена, сгорбившись, опустилась на лавку, бортник продолжил:
- Сиротка она, парень. Но мы ей и отца и мать заменили. По нраву нам пришлась. Одначе в девках ей не век куковать. Вижу, самая пора приспела. Да и недобрые люди сюда зачастили. Становитесь на колени, молодшие, благословлю вас. Подавай, старая, икону.
Затем, роняя обильные слезы в убрус, благословила молодых и Матрена.
- Живите в любви да согласии. Уж ты береги нашу лебедушку, Иванушка. Храни ее пуще злата-серебра.
Поднявшись с колен, Иванка обнял поочередно стариков. Сели за стол. Налив всем по чарке медовухи, бортник молвил степенно:
- Ты вот что, парень. Мы, чать, не цыгане какие. Все надлежит делать по-христиански, как богом указано. Через недельку засылай ко мне сватов. Мать твоя у меня на заимке годков десять не была. Посидим, потолкуем, невесту покажем. Уж коли приглянется наша дочка твоим старикам - будем свадьбу на селе играть. Вот так-то, родимый. А покуда Василиса у нас поживет.
Слова бортника несколько омрачили Иванку. Но издревле заведенный порядок рушить нельзя. Этого придерживались на Руси строго.
Чокнулся чаркой с Матвеем, глянул на счастливую Василису и проговорил, тряхнув черными кудрями:
- Будь по-твоему, отец. Через неделю ждите сватов.
Глава 75
НА ДАЛЬНЕМ ПОКОСЕ
Болотников отыскал приказчика на дальних княжьих покосах, где вотчинные бобыли ставили в лугах стога.
Прошлым летом Калистрат Егорыч недосмотрел за косцами. Стога сметали мужики плохо, гнетом не стянули, макушки не причесали и ничем не прикрыли. А тут по осени дожди зачастили. Почитай, половину сена сгноили. Потому приказчик нонче сам за бобылями присматривал.
Иванка спрыгнул с коня и не спеша подошел к Калистрату. Произнес холодно, без всякого поклона, чем немало удивил и Мокея и бобылей притихших:
- Есть к тебе дело, приказчик.
Мокей выступил вперед, прикрикнул, поднимая кнут:
- Забылся, Ивашка. Докладам по чину, а не то!..
Болотников зло сверкнул на челядинца глазами.
- Не стращай. Отойди в сторонку.
Мокей ошалело заморгал диковатыми глазами, а Калистрат Егорыч, утирая шапкой вспотевшую на солнце лысину, заворчал сердито:
- Ты чегой-то дерзишь, сердешный. Прикажу тебя батогами бить за непочтение.
- Ох, любишь ты, когда перед тобой спину ломают, приказчик. Только батоги теперь забудь. Покуда я княжий стремянной и прислан к тебе Телятевским с грамотой, - припугнул Калистрата Иванка.
- Вон оно как, сердешный. Выходит, при князе нонче служишь, - с досадой крякнул Калистрат Егорыч.