Страница 11 из 12
Наконец, огни монгольских костров начали гаснуть. Воины укладывались спать, прислонившись спинами к теплым животам лошадей и положив головы на седла.
Однако возле потухших костров оставались бодрствовать сторожевые джигиты. Поджав под себя ноги, они зорко вглядывались в темному и, сняв с головы черные меховые шапки, часто припадали правым ухом к земле, чутко прислушиваясь к ночным шорохам.
"Стерегутся, дьяволы!" - с досадой подумал Митрий Флегонтыч. Летняя ночь коротка. Нешто с пустыми руками возвращаться. Сраму не оберешься перед воеводой".
Подождали еще полчаса. Но вот при блеклом лунном свете заметили, как у ближнего к ратникам костра начал клевать носом и звучно позевывать караульный татарин. А вскоре, опершись обеими руками о хвостатое копье, джигит вовсе опустил на грудь голову и заливисто захрапел.
Сделав знак Зосиме, Митрий Флегонтыч пополз к погасшему костру. До басурманина осталось меньше сажени. И тут Капуста вспомнил, что не прихватил с собой кляп. Кафтан либо порты рвать жаль - последние. Да и татарин может услышать.
И, больше не раздумывая, Митрий Флегонтыч сорвал с раненой руки пропитавшуюся кровью тряпицу и подкрался вплотную к похрапывающему ордынцу. Один миг - и татарин на земле с кляпом во рту. Зажав рукой шею улусника, Капуста поволок его к ратникам.
- Свяжите ему руки кушаком и в стан.
Ратники отползли с пленником сажен двадцать, а затем подняли его на ноги и, подталкивая мечами, повели ордынца в лагерь.
Зосима вернулся к Капусте, зашептал:
- Чего лежишь, Митрий Флегонтыч? Надо назад вертаться.
- Ты ступай, человече. А мне надо еще басурманским вином опохмелиться. Уж больно голова тяжелая, - отозвался Капуста и вновь пополз к кочевникам.
"Лихой дворянин, но с чудинкой", - усмехнулся Зосима.
Утомленные тяжелым боем, улусники спали крепко. Капуста тихо подобрался к одной из лежавших лошадей, нащупал руками привязанный ремнями кожаный бурдюк и вытянул из ножен меч. Стоя на коленях, перерезал ремни, взвалил бурдюк на спину, но тут неосторожно задел ножнами по лицу спящего на спине кочевника.
Татарин встрепенулся, открыл глаза и, увидев перед собой косматую черную бородищу, в страхе завопил истошным голосом.
Митрий Флегонтыч повернулся к ордынцу и рубанул его мечом. Но было уже поздно. От соседних костров набежали на Капусту бодрствовавшие джигиты. Вскочили с земли спавшие воины. Отбросив бурдюк, Капуста поднял над головой тяжелый меч.
Шумно в шатре Казы-Гирея. Бранятся меж собой мурзы и темники, в углу воет Бахты-Гирей с отрубленной рукой.
Тургадуры стоят с саблями наголо, окружив походный трон повелителя.
Казы-Гирей молчит. Он мрачен, зол и растерян. Он слушает визгливые запальчивые выкрики военачальников и нервно барабанит пальцами по эфесу кривого меча...
- Мы потеряли почти половину войска. Джигиты уже не верят в нашу победу. Поход неудачен, правоверные!
- Урусы торжествуют. Они палят из пушек. Мои тумены не хотят больше идти на язычников.
- Мы сделали ошибку, позволив коназу Федору отойти к Москве.
- Аллах отказался от тебя, повелитель. Близка наша погибель.
При последних словах Бахты-Гирея хан поднялся из кресла и яростно взмахнул клинком по шелковой занавеси. Мурзы примолкли.
- Я два часа слышу вашу трусливую брань, презренные! Завтра я сам поведу моих нукеров, и мы сломаем урусам хребет! - прорычал, словно зверь, повелитель.
Молчаливо сидевший Сафа-Гирей подумал о хане:
"Как всегда, лукавит Казы-Гирей. Никогда не видел, чтобы он в битвах воинов за собой водил. Хан привык кичиться и загребать добычу чужими руками, укрываясь за нашими спинами".
В наступившей тишине перед шатром вдруг послышался шум и злобная, звучная брань иноверца.
Караульный тургадур известил хана:
- Джигиты поймали уруса, мой повелитель.
- Впустите его.
В окружении десятка тургадуров в ханский шатер ввалился здоровенный бородатый урус со связанными руками. Левый глаз его был выбит, кафтан изодран в клочья, с правой руки капала на мягкий ковер кровь.
- Он только что тайно проник в лагерь и убил мечом десяток джигитов, пояснил вошедший в шатер вместе с пленником кряжистый смуглолицый темник.
Татары со злобным любопытством уставились на раненого уруса. Казы-Гирей опустился в кресло и резко спросил:
- Зачем пришел в лагерь, урус?
Толмач36 перевел слова повелителя.
Догадавшись, что перед ним сам Казы-Гирей, Митрий Капуста качнул бородой, усмехнулся.
- Худо гостей встречаешь, хан.
Крымский повелитель повторил свой вопрос, а Капуста, словно не слыша визгливого голоса хана, здоровым глазом внимательно глянул на собравшихся мурз, проронил насмешливо:
- Вижу, не весело вам, дьяволы!
Когда толмач перевел слова пленника Казы-Гирею, хан гневно топнул на уруса ногой.
- Я прикажу палачам вырвать твой поганый язык. А вначале ты скажешь мне, сын шакала, что замышляет против меня царь Федор, много ли урусов стоит в лагере и отчего стреляют пушки беспрестанно. Будешь молчать прикажу жечь огнем.
Митрий Флегонтыч хорошо зная, что пришел его смертный час, оставался спокойным. Его нисколько не смущали устрашающие взгляды мурз, тургадуров и бешеный визг хана.
- Не привык на вопросы отвечать со связанными руками, хан.
Казы-Гирей приказал тургадурам:
- Развяжите уруса и следите за каждым движением этого шакала.
- Вот так-то лучше, дьявол, - пробурчал Капуста, разминая затекшие руки.
- А теперь отвечай, презренный!
- Пожалуй, отвечу вам, поганые. Первым-наперво пришел я в ваш басурманский лагерь, чтобы голову свою поправить, винцом вашим опохмелиться. Так что не поскупись, хан, на чарочку.
После таких слов Казы-Гирей замешкался. Отважно держится презренный! Но, может, урус и про остальное все скажет.
- Налейте ему большую чашу хорзы. Пусть развяжет свой язык.
Приняв наполненный до краев сосуд, Митрий Флегонтыч изрек:
- Прими, душа грешная, последний посошок, да не обессудь, что басурманским вином тебя опоганил.
Не спеша выпил, разгладил окровавленной рукой бороду.
- Ну, вот и полегчало, нехристи. Одначе наше винцо покрепче будет.
Капусту кольнул в спину клинком мурза Валди-Гирей.
- Много лишнего болтаешь, иноверец. Отвечай хану - отчего пушки палят?
- Плохи ваши дела, поганые. Зело знатно мы ваши лысые головы посекли. Ликуют наши ребятушки. А нонче и вовсе вам будет худо. В Москву новгородская рать вступила. Вот и палят на радостях пушкари-затинщики. Это во-вторых, поганые.
Слова уруса о северной рати повергли в замешательство и мурз и самого повелителя. Если этот лохматый медведь говорит правду, орде Москвы не видать. Двумя ратями урусы опрокинут джигитов.
Заметив, как притихли в шатре татары, Капуста, перекрестившись, изрек напоследок:
- А в-третьих, хан, я потому пришел в поганый лагерь, чтобы срубить твою злодейскую голову!
Митрий Флегонтыч швырнул в Казы-Гирея тяжелую чашу, выхватил у ближнего тургадура клинок и ринулся к застывшему в немом ужасе повелителю.
Путь преградили два тургадура. Одного из них Капуста рассек саблей до пояса, а второй успел подставить перед ханом круглый щит. Но удар разъяренного Капусты был настолько силен, что металлический щит разлетелся надвое, а клинок все же соскользнул на левую руку Казы-Гирея.
И в тот же миг на Митрия Флегонтыча обрушились десяток сабель. Капуста рухнул на ковер. Сжимая рукоять клинка, прохрипел:
- У-у, дьяволы-ы!
Сабля тургадура отсекла дерзкому урусу голову.
Глава 72
ПОБЕДА!
За час до рассвета татарские тумены оставили Воробьевы горы и помчались назад к Оке.
Гонцы из дозорной сотни известили Бориса Федоровича Годунова и Федора Ивановича Мстиславского о том, что крымский хан бежал от Москвы с позором. Обрадованный царев правитель приказал поднимать русскую конную рать в погоню.