Страница 6 из 9
Василиса молчала. Она смотрела на Иванку, слушала его тихий, задумчивый голос и ей становилось легко и просто.
- Сама-то здесь как векуешь? Семеныч мне поведал о твоей беде. Свыклась ли, Василиса?
- Горько мне было вначале, Иванка. Хоть и бедно мы жили, но в согласии. Мать у меня веселая была. Лучше ее на деревне никто ни спеть, ни сплясать не мог. И отец отродясь ее не забижал. Ох, как она песни пела! В избе, помню, голод, в сусеке пусто, а матушка все равно поет, нужду песней глушит. И я от нее приноровилась. Вот послушай, Иванка...
И Василиса, подперев лицо ладонями, запела чистым грудным голосом раздумчиво и проникновенно:
Ты, дуброва моя, дубровушка,
Ты, дуброва моя зеленая,
Ты к чему рано зашумела.
Приклонила ты свои ветви?
Из тебя ли, из дубровушки
Мелки пташечки вон вылетали;
Одна пташечка оставалася,
Горемычная кукушечка.
Что кукует она и день и ночь.
Не на малый час перемолку нет;
Жалобу творит кукушечка
На зелетного ясного сокола;
Разорил он ее тепло гнездо,
Разогнал ее малых детушек,
Что по ельничку, по березничку,
По часту леску, по орешничку,
Что во тереме сидит девица,
Под косящетым под окошечком
Жалобу творит красна девица,
На заезжего добра молодца,
Что сманил он красну девицу
На чужую дальну сторону...
И когда над притихшим бором оборвалась задушевная песня, Василиса надолго замолчала, а Иванка подумал:
"Вот она какая! Вся в этой песне - добрая и сильная".
И отчего-то тревожно и сладко защемило на сердце. Иванка подсел к Василисе, тронул ее за руку, молвил:
- Чудный голос у тебя, Василиса. Спой еще. Любо мне слушать тебя.
- Не могу я много петь, Иванка. Еще заплачу. Матушка в глазах стоит... А к заимке я привыкла. Хорошие люди меня приютили.
Из сеней выглянула Матрена, клюкой стукнула, заворчала незлобиво:
- А ну-ка спать, полуночники. Вот-вот заря займется.
Глава 42
ИВАНКА И ВАСИЛИСА
Утром провожали Федьку. Дед Матвей снял со стены самопал и протянул Берсеню.
- Прими от меня в дорогу. Сей самопал знатный, не подведет. Я с ним по любой звериной тропе ходил без опаски.
- Вовек не забуду тебя, отец. Много ты нас выручал. Без твоей заимки худо было бы всей ватаге, - с низким поклоном ответил Федька.
Тепло попрощавшись со стариком и Иванкой, Берсень подошел к Василисе.
- Дай бог тебе счастья, Василиса. Жаль, что не рожден я крымским ханом, а то бы в полон к себе свел красу-девицу.
Федька наклонился к Василисе и крепко поцеловал ее в губы.
- Не серчай, ты мне как дочь родная. Стариков береги...
Василиса смутилась, низко поклонилась Берсеню и вымолвила:
- За тебя всю жизнь буду молиться. Нашел ты мне приют среди людей добрых.
Матрена вынесла из избы икону, благословила ей крестьянского атамана, всплакнула и сунула в руки Федьки узелок.
- Здесь пользителышх кореньев я завернула. От всякой напасти и хвори сгодятся. Ступай с богом, соколик.
Матвей и Иванка проводили Берсеня до заветной тропы и вскоре вернулись на заимку. Бортник после этого как-то весь сгорбился, сделался сумрачным.
- Чего приуныл, отец?
- Нескладно у нас на Руси, родимый. Федька - сеятель добрый, ему бы по ниве с сохой да лукошком ходить. Ан нет. Согнали боярские неправды землепашца с землицы. Вначале, словно волк, в лесах укрывался, а теперь и вовсе из отчего края побрел. Эх ты, долюшка мужичья...
- Верно сказываешь, отец. Не дело страднику от земли отрываться. Но и под кнут боярский не следует покорно спину подставлять.
- Но как же быть, родимый?
- А я так мыслю, отец. Уж коли мужику не под силу боярские неправды терпеть, то выбирай себе две дороги. Либо в бега подавайся, либо всем миром на бояр поднимайся.
- Это как "поднимайся", парень?
- А так, отец. Чтобы свою волю вернуть, надо крестьян со всей Руси собрать и тряхнуть бояр как следует.
Старик опустился на крыльцо, вздохнул.
- Нелегко это, родимый, ох как нелегко. Непривычен наш мужик гиль возводить. Не было еще такого на Руси, чтобы всем людям на господ подниматься. Вот кабы царь нам волюшку даровал.
- Царь - всей Руси голова. И волен он народу великие милости дать. Да только нужды он нашей не видит. Господа государевы очи застят. Вот и выходит, что царские милости через боярское решето сеются. Потому и надо всем миром по боярам ударить.
- Молод ты, Иванка. Горячая кровь в тебе бродит. Одно скажу - плетью обуха не перешибешь, в рукавичку ветра не изловишь.
И после этих слов бортник надолго замолчал и ушел в ДУМЫ.
После утренней трапезы Иванка и Василиса ушли к озерцу. Послал их бортник проверить поставленные два дня назад вентера.
- Ох, неспроста Иванка в село не спешит. Приглянулась ему Василиса. Кабы худа не вышло, отец. Уведет соколик нашу ладушку в свою избу, заохала Матрена.
- Не век же ей в девках сидеть, старая. Иванка - парень видный и хозяином будет справным, - ответил Матвей.
- Ужель тебе не жаль нашу сиротку горемычную? Плохо без деток жить, государь мой. Вспомни-ка своих сыновей, что светлые головушки у басурманов-ливонцев сложили.
- Не береди душу, старая. На заимке нонче неспокойно. Не зря пятидесятник Мамон по лесам шастает. Изобидит он Василису, чего доброго. А Иванка ее в обиду ее даст.
А тем временем Болотников и Василиса шли Глухариным бором к озерцу. Девушка молча вела парня едва приметной тропой, поднимала зеленые ветви над головой суковатой рогулькой.
- Дозволь, Василиса, мне дорогу торить, - попросил Иванка.
- Еще заблудишься да на лесовицу набредешь, - повернувшись к Болотникову, улыбнулась Василиса. - По этой тропе короче на целую версту.
Вскоре вышли к озерцу, над которым клубился молочно-белый туман. Невдалеке, в березовой роще мирно ворковал дикий голубь, напевал веселую песенку крохотный красноперый зяблик, выводил, укрывшись на верхушке зеленой ели, свои звучные трели чернозобый рябинник.
- Красный день выдался сегодня, Василиса. Чуешь, как птицы загомонили?
- Чую, Иванка. Хорошо в лесу, привольна... А теперь полезай в воду, тут мелко, - молвила Василиса, указав парню на скрытые камышами вентера.
Болотников скинул лапти, размотал онучи, засучил порты выше колен и полез в воду. Однако озерцо оказалось глубоким, и Иванка сразу же окунулся по самые плечи.
Болотников шутливо погрозил девушке кулаком.
- Грешно лукавить, Василиса! Сначала стрелой грозилась, теперь утопить вздумала.
Девушка весело рассмеялась, озорно метнула в Иванку ракитовую ветку.
- Лесовицы еще не то могут делать. Уж ежели в мое царство пришел, то не скоро из него и выберешься.
- А я и выбираться не хочу. Буду в твоем царстве жить, - так же смеясь, отвечал Иванка.
Болотников повернулся на спину и увидел небо - синее, с легкими белыми облаками. На миг закрыл глаза. Подумалось: "Вот и Василиса такая же синеокая. Славная она..." И от этого на душе стало светло и радостно.
- Эгей, Иванка! Про рыбу забыл. Вынимай вентера,
- Ужель на такой глубине бортник снасти ставил?
- Дедушка теперь в воду не лазит. Вентера я сама ставила.
- А водяной тебя за ногу не схватил? Здесь омут на омуте, - продолжал посмеиваться Болотников, вытаскивая вентер на берег. - А ты удачлива, Василиса. Глянь - полная снасть рыбы!
- Язей, карасей и налимов здесь всегда довольно. Дедушка язевую уху любит, - проговорила Василиса, подбирая трепыхавшуюся рыбу в плетенку.
Богатый улов оказался и в других вентерах. Набралась целая плетенка пуда на полтора. Василиса прикрыла рыбу-свежец ракитником, сказала просто и тихо:
- Посидим, Иванка...
Болотников опустился возле девушки и близко заглянул ей в глаза. Василиса смущенно потупилась.
- Расскажи о себе, Иванка.
- В жизни моей мало веселого, Василиса. Было нас в семье когда-то пятеро. Двое еще в малолетстве примерли. Остался я один у отца с матерью. Живем всегда впроголодь. Батя мой хотя и мужик работящий, но достатка никогда в избе не было. Боярщина замаяла, оброки княжьи давно стали не под силу. Отцу одному тяжело приходится. Помогаю ему как могу. Мужичье дело известное - землю пахать, жито сеять, травы косить, хлеба жать... Все это тебе самой ведомо.