Страница 11 из 13
- О грамотке сей не вспоминай, князь Андрей. Сгорела грамотка, выходит, что ее и не было. А моего гонца искать не советую: пропал мой челядинец, должно, в Москве-реке утонул. Так что ни тебя, ни крымского хана не ведаю и потайного столбца я не писал.
Обозвав князя воровским человеком и святотатцем, разгневанный Телятевский поехал к своему другу.
Потеряв отца и сестру, воочию увидев на своих глазах гибель десятков тысяч людей, опустошенную разбойным набегом Русь, молодой князь Андрей уже без колебаний, твердо высказывал Масальскому:
- Царь не зря на боярство серчает. Удельная правда, за кою князья цепляются - державе урон. Крымцы нас уже не единожды били, а мы все особняком в своих вотчинах хотим отсидеться. Помыслы государя разумны и отныне я ему и тем, кто хочет Русь единой видеть - буду другом верным.
Глава 35
В СВЕТЛИЦЕ
Каждую неделю по пятницам приходила к княгине в молельную старая мамка Секлетея и принималась поучать ее семейному благочестию. И вот сегодня не забыла, явилась ко времени - в кубовом летнике и темном убрусе на голове. Маленькая, сухонькая, строгая. Села напротив черноокой статной Елены, заговорила нудно и скрипуче:
- Приступим, матушка-боярыня. О чем это мы с тобой на прошлой седмице глаголили?
Молодая княгиня виновато глаза потупила.
- Запамятовала, Секлетея.
- Ох, грешно, матушка, - стукнув клюкой, сердито вымолвила старуха. Так слушай же, государыня... - Имей веру в бога, все упование возлагай на господа, заутрени не просыпай, обедни и вечерни не прогуливай. В церкви на молитве стоять со страхом, не глаголить и не озираться. В храмы приходи с милостынею и с приношениями. Нищих, убогих, скорбных и калик перехожих призывай в терем свой, напои, согрей и с добрыми словами до ворот проводи. Умей, матушка, сама и печь, и варить, всякую домашнюю порядню знать и женское рукоделье. С гостями не бывай пьяна, а веди беседы все о рукоделье, о законной христианской жизни, и не пересмеивай, не переговаривай никого. В гостях и дома песней бесовских и всякого срамословия ни себе, ни слугам не позволяй, волхвов, кудесников и никакого чародейства не знай. Вставши и умывшись, укажи девкам сенным дневную работу. Всякое кушанье, мясное и рыбное, приспех скоромный и постный должна сама делать и служанок своих научить. Не допускай, матушка, чтобы слуги тебя будили, хозяйка сама должна будить слуг и пустых речей с ними не говорить. Во всяком деле и ежедень у мужа своего спрашивайся да советуйся о каждом обиходе. Знаться должна только с теми, государыня, с кем муж велит. Помни, матушка, что жена всегда повинуется своему мужу, как господу, ибо муж есть глава жены, как Христос глава церкви. Всегда остерегись хмельного питья. Тайком от мужа ни есть, ни пить не дозволено. Всякий день с мужем и домочадцами справляй на дому вечерню, повечерницу да полуношницу. В полночь поднимайся тайно и со слезами богу молись...
Елена скучно зевнула, потянулась и молвила:
- Все запомнила, Секлетея. Пойду-ка я к девушкам. Уж ты не гневайся, в светлице за прялкой посижу.
- А "Благословение от благовещенского святого отца митрополита Сильвестра" когда же закончим, матушка?
- Завтра, Секлетея, завтра, - поспешно проговорила Елена и, чмокнув старуху в щеку, выпорхнула из моленной горницы, пропахнувшей воском и лампадным благовонием.
Сенные девки, завидев княгиню, поднялись из-за прялок и поясно поклонились госпоже. Все они в розовых сарафанах, с шелковыми лентами на головах...
Елена уселась за прялку, однако вскоре сказала:
- Спойте мне, голубушки.
А девки только того и ждали. Ох, как наскучили прялки! Хорошо хоть новая княгиня нравом веселая. При прежней госпоже от молитв до рукоделья и шагу ступить нельзя. И жили, словно в монашеской обители: ни хороводов, ни качелей.
И девушки сенные запели - тихо, неторопливо да задумчиво:
Ты взойди, взойди, красно солнышко,
Над горой взойди над высокою,
Над дубравушкой над зеленою...
В светлицу вошел Якушка. Поклонился княгине, украдкой, озорно подмигнув девкам, молвил:
- Князь Андрей Андреевич к себе кличет.
Елена вспыхнула ярким румянцем и заспешила к князю. Мамка Секлетея, провожая сенями Елену, ворчала:
- Экое ты намедни удумала. Мыслимо ли боярыне верхом на коня проситься. Басурманское дело, святотатство это, матушка.
- Я у братца своего всегда на коне ездила. Любо мне, Секлетея.
- Тьфу, тьфу! Оборони бог от срамного дела.
Князь ласково встретил Елену в горнице, усадил рядом с собою на лавку, обнял. В дверь заглянула мамка, поджав губы, покачала головой.
- В пятницу, грех-то какой, лобзаться удумали!
Князь погрозил ей кулаком.
- Ступай, Секлетея. Княгиня со мной побудет.
Мамка что-то проворчала себе под нос и тихо прикрыла сводчатую дверь, обитую красным бархатом.
- Сама затворница, и за мной по пятам ходит да невеселые речи сказывает. Так нельзя, эдак нельзя. Живу, словно в ските. А мне все на коня хочется. Дозволь, государь мой, - целуя князя в губы, высказала Елена.
- Опять за свое, княгинюшка. Брат твой - Григорий Шаховокий - отменный наездник. Знаю о том. Со шляхтой он знается, а там свои обычаи. Девки там, сказывают, ежедень на конях скачут. А здесь Москва, Еленушка. И тебе на коне теперь быть не дозволено. Засмеют меня бояре. А коли скушно тебе - в саду с девками развлекись, хороводы сыграйте, гусельников да скоморохов позовите.
Когда на золотых окладах иконостаса багрянцем засверкала вечерняя заря, в княжьи покои снова вошла мамка Секлетея и напомнила супругам о начале всенощной.
Глава 36
"КНЯЖЬЯ ДОБРОТА"
Над боярской Москвой плывет утренний благовест.
Иванка Болотников, прислонившись к бревенчатой стене темного подклета, невесело раздумывал:
"Прав был Пахом. Нет на Руси добрых бояр. Вот и наш князь мужику навстречу пойти не хочет. Даже выслушать нужду мирскую ему недосуг".
Рядом, свернувшись калачиком на куче соломы, беззаботно напевал вполголоса Афоня Шмоток. Болотников толкнул его ногой.
- Чего веселый?
- Кручину не люблю. Скоро в вотчину поедем. Вот всыплет нам князь кнута и отпустит восвояси. Агафья там без меня скучает.
- У тебя баба в голове, а у меня жито на уме. Князя хочу видеть. Нешто он крестьянам хлеба пожалеет? Не посеем нонче - и ему оброка не видать.
Афоня выглянул в малое оконце, забранное железной решеткой и оживился:
- Примет тебя князь, Иванка. Глянь - воротный сторож по двору идет. Денежку он зело любит. Вот мы его сейчас и облапушим, - довольно потирая ладоши, проговорил бобыль и крикнул в оконце. - Подойди сюда, отец родной!
Привратник, услышав голос из подклета, остановился посреди двора, широко зевнул, перекрестил рот, чтобы плутоватый черт не забрался в грешную душу и неторопливо, шаркая по земле лыковыми лаптями, приблизился к смоляному срубу.
- Чего рот дерете, мужичье?
- Поначалу скажи, как тебя звать-величать, батюшка?
- Звать Игнатием, а по батюшке - сын Силантьев, - позевывая, прогудел привратник.
- Нешто Игнатий! - обрадованно воскликнул Афоня, высунув в оконце жидкую козлиную бороденку. - Ну и ну! Однако, счастливец ты, отец родной.
- Это отчего ж? - недоуменно вопросил Игнатий.
- Через неделю тебе вино да хмельную брагу пить за день святого Игнатия - епископа Ростовского. Великий богомолец был и добрыми делами среди паствы далеко известен. Тебя, чать, не зря Игнатием нарекли. И в тебе добрая душа сидит.
Привратник ухмыльнулся, пегую бороду щепотью вздернул.
- Ишь ты! Все святцы постиг.
- А теперь скажи мне, мил человек - почем нынче на торгу добрый суконный кафтан? - елейно продолжал выспрашивать Афоня.
- Четыре гривны, братец.
- Так-так, - поблескивая глазами, раздумчиво протянул бобыль, а затем проговорил участливо. - Вижу, одежонка на тебе, Игнатий, свет Силантьев, немудрящая да и лаптишки княжьему человеку не к лицу. Проведи нас к князю в хоромы, а мы тебе за радение на суконный кафтан да сапоги из юфти полтину отвалим. Глядишь, день святого Игнатия в обновке справишь.