Страница 10 из 12
- Зело силен сей молодец. Кто таков?
Иванка повернулся и обмер: перед ним стоял сам князь - Андрей Андреевич Телятевский в легком малиновом кафтане.
Пахарь выпустил руку Мокея и ответил с поклоном:
- Иванка Болотников, сын Исаев. Мокей неправедно Семейку забижает, князь.
Калистрат Егорыч повалился перед князем на колени и пояснил.
- Мокешка мужика маленько учил. Не хочет загон твой пахать, батюшка князь.
Семейка Назарьев с трудом поднялся с земли и, сплевывая кровь изо рта, проговорил:
- Второй день твою землю пашу, государь. Завсегда на барщину хожу справно, а седни беда приключилась. Лошаденка захудалая, соху не тянет.
- Верно мужик сказывает, батюшка князь. Коль передышки не дать - падет Савраска, - вступился за Семейку Исай Болотников.
Телятевский молча взирал на хмурую толпу мужиков, на вспаханное поле, а затем, пронзив взглядом приказчикова стража, вдруг порешил:
- Без коня мне мужик не угоден. Кой прок от безлошадного. Вижу гнедок заморен, пускай отдохнет. Пошто, Егорыч, крестьянина увечишь?.. А ну-ка, Семейка, подь сюда.
Селянин шагнул к князю, опустив кудлатую голову.
- А ты подними глаза, мужичок. Возьми кнут да ответь тем же Мокею.
Семейка недоуменно глянул на князя.
- Бей, говорю, кнутом обидчика. Выполняй мой княжий приказ.
Назарьев замялся, но кнут взял и шагнул к Мокею, застывшему с открытым ртом.
- Воля твоя, государь. Сполню как сказано. Примай Мокейка!
Свистнул в воздухе кнут и с силой опустился на дородную спину телохранителя.
- За что-о-о! - по-звериному взревел Мокей, стараясь увернуться от ударов.
А страдник вошел в раж, хлестал да хлестал, вымещая на Мокее годами накопленную крестьянскую злобу.
Наконец Мокей не выдержал и пустился наутек, обронив на поле войлочный колпак.
Князь Телятевский смеялся, а Василий Федорович переминался с ноги на ногу и, не понимая поступка князя, раздумывал: "За столом о людишках одно сказывает, а в народе другую песню поет. Чудит князюшка".
Калистрат Егорович так и стоял на коленях, подобострастно взирая на господина и тоненько хихикал.
- А тебе зубы скалить нечего. Задним умом стал крепок. Коней губить впредь не велю, - оборвав смех, строго произнес Телятевский.
Приказчик разом присмирел и виновато развел руками:
- Прости, батюшка. Я чаял борзей ниву вспахать, а оно вона как...
Телятевский, не слушая Калистрата, повернулся к Болотниковым.
- Крепкое чадо вырастил, Исай. После страды в дружину твоего сына заберу.
- Пахарь он, батюшка князь, не воитель, - произнес Исай.
- О том мне решать, - отрезал князь и пошел вдоль загона.
Когда уходили с поля, Василий Федорович ворчливо осуждал князя:
- Чего же ты, Андрей Андреевич, мужика привечаешь. Гляди, своевольничать станут, с нивы побегут. Вот тебе и "бороду стричь".
- Не сбегут, князь. Я их цепко держу. Где кнутом, а где и медком. Одной плетью из мужика добра не выжмешь. А выжимать мне нонче много надо. Надумал я, князь, запашку свою удвоить. Потрясу мужичков, кои по порядным да кабальным грамоткам задолжали. Денег не дадут - землю на себя запишу. Зерно теперь в большой цене. За морем да и в Москве купчишки нарасхват хлебушек забирают.
- Однако, хитер ты, князюшка. А я вот все по старинке живу хозяйствую, с купчишками не знаюсь. Непристойно родовитым людям по торгам шататься. А где же наша честь княжья?
- Не в бороде честь, борода и у козла есть, - шутливо отозвался Телятевский, а затем уж раздумчиво, серьезно добавил:
- Ныне новые времена приходят, князь. - Русь торговая, аршинная. И в ней вся сила вскоре станется.
- Ох, не понять мне тебя, Андрей Андреич, - вздохнул Масальский.
В тереме Василий Федорович начал собираться в свою вотчину.
- Погостил бы еще, князь. На охоту сходим. В моих лесах зело всякого зверя водится.
- Прости, Андрей Андреич, дела ждут. Мужики бунтуют, не ведаю, засеют ли мою землицу нонче. На обратном пути заеду, - вымолвил Масальский.
- Ну, с богом, князь.
Глава 9
В КНЯЖЬЕМ ТЕРЕМЕ
К вечеру досеяли мужики второй княжий загон. Исай пошел поглядеть свое поле, а Иванка взвалил соху на телегу, запряг лошадь и пошагал рядом с Гнедком в деревню. По дороге догнал незнакомого захудалого старика в рваной сермяге, с котомкой за плечами и суковатой палкой.
- Садись, отец, подвезу, - предложил прохожему молодой пахарь...
- Сам коня бережешь, а меня усаживаешь. Спасибо, чадо. Село рядом, теперь дойду.
- Да ты садись, отец. Ишь ноги еле волочишь.
- Спасет тя Христос, - вымолвил Пахом, взбираясь на телегу. Старик зорко вгляделся в парня и вдруг всплеснул руками. - Мать честная! Ей-богу, Болотников! Вылитый отец, поди Исаев сын будешь?
- Глаза у тебя зрячие, дед. Угадал. А я вот тебя не примечал в нашем селе.
- Все обскажу. Дозволь токмо на батюшку твоего взглянуть... Ну и детинушка же у Исая вымахал. Как звать-то, молодец?
- Отец еще в поле. Скоро придет в избу, там и свидишься. А меня Иванкой кличут.
Перед крайней избой села Пахом кряхтя сошел с телеги и встал на колени, обратившись лицом к золотистым куполам храма Ильи Пророка. По его щеке скользнула в рыжую бороду слеза.
- Привел, осподи, на родную землю ступить. Почитай, два года шел до отчего края. Прими, мати земля, раба божия.
Помолившись, Пахом поднялся и неторопливо зашагал вдоль улицы, останавливаясь возле каждой избы и жадно выспрашивая у Иванки о крестьянах.
Возле церковной ограды прохожий сказал Иванке:
- Я покуда на отцову могилку наведаюсь. Двадцать годков батюшка меня в земле ждал.
- Изба наша вторая от взгорья, - пояснил Иванка.
Во дворе он распряг лошадь, накрыл ее попоной и повел к озеру.
Допоздна горела лучина в избе Болотниковых. Исай хоть и устал на ниве, но был рад встрече. Когда-то с Пахомом были они закадычными друзьями, делились горем и радостью, вместе пахали пашню, сеяли и убирали хлеб на своих пяти десятинах.
Пахом долго рассказывал о своем житье-бытье: татарском полоне, удалых походах и битвах, о скитаниях по Руси.
- А вот теперь на родной земле. Избы нет, старики мои померли. Дозволь, Исай, на ночлег остаться.
Болотников глянул на Прасковью, на сына и порешил:
- Жить у меня будешь, Пахом. В тесноте, да не в обиде. Прокормимся.
Князь сидел в кресле в атласном зипуне нараспашку поверх кумачовой рубахи. Перед ним - Калистрат с толстой книжицей, оболоченной бархатом с медными застежками. Приказчик, водя узким худым пальцем по витиеватым строчкам, доносил князю:
"...серебреник Евсейка Колпак задолжал по кабальной записи девять рублев, семь алтын да четыре деньги26, Семейка Назарьев - восемь рублев да три деньги, старожилец Исайка Болотников - шесть рублев, девять алтын да пять денег..."
Читал Калистрат долго, чуть нараспев, дрыгая реденькой козлиной бородкой.
- Беглых мужиков много ли, Егорыч?
- Винюсь, батюшка, не усмотрел. Пятеро сошли, а куда - неведомо.
- Какова земля за ними?
- Пятнадцать десятин, батюшка князь. Запустела теперь землица.
- А бобылей безлошадных?
- Десять дворов нынче бобыльских. За ними двадцать шесть десятин лежат впусте. Не пашут, не сеют, окаянные. Один разор от них, батюшка.
- А теперь скажи мне, Егорыч, сколько всего мужичков мне задолжали да велика ли земля за ними?
- Обмозговать мне, батюшка, надо. Невмоготу сразу счесть, - замешкался и разом взмок приказчик.
- Вижу, не велик ты грамотей.
Приказчик шевелил губами, бормотал про себя, загибая пальцы, потом изрек:
- Пять десятков с шестью, батюшка Андрей Андреевич, а землицы за ними почитай двести десятин.
- "Почитай, почитай", - передразнил приказчика князь. - Мне до вершка знать надобно.
Однако лицо князя заметно повеселело. Он крутнул ус, придвинулся к столу и взялся за перо гусиное. Исписал белый лист цифирью и откинулся в кресло довольный.