Рось квадратная, изначальная

Долголед... Да, долголед ему понадобится, в горле уже сейчас стоял знатный сушняк.

Из задумчивости его вывел бас Обормота, неслышно подобравшегося сзади:

— Ну как, парень, халваш-балваш, все так и будешь в молчанку играть? Я сейчас хоть и не при исполнении, без алебарды, но все-таки лицо ответственное, государственное, халваш-балваш, и ты мне, как чужой, все как на духу должен выложить. Может, чем смогу помочь. Видно же, что против воли здесь, халваш-балваш, оказался, иначе б не валялся там, где я... гм, тебя нашел.

— Как я здесь оказался? — Обернувшись, Благуша пожал плечами, ширина которых была вполне способна поспорить с шириной плеч манга. — Испытание мы решили с друганом устроить. К Невестину дню.

— Испытание к Невестину дню? Отказную? Здорово! — Манг восхитился вполне искренне, безотчетно потрогав левой рукой бирюзовую серьгу в правом ухе (правая рука была занята здоровенной алебардой, с которой раздрайник никогда не расставался) — знак семейного положения, о котором славу пока оставалось только мечтать. — Люблю такие штучки, халваш-балваш! Так что ж ты стоишь, сотню анчуток тебе в штанцы?! Тебе же давно пора быть в пути...

Обормот осекся, задумчиво сдвинул мохнатые брови, прищурил и без того узкие манговские глаза, нахмурился еще больше...

— То-то и оно, — горько усмехнулся Благуша, оценив мыслительные усилия Обормота, — что давно в пути. Обскакал меня друган. Усыпил да в овраг отволок. Вероятно, чтоб случайно кто раньше времени не разбудил. Да вот ты на меня и на... наткнулся. — Благуша невольно поморщился — от нового, на днях купленного расписного красного армяка ощутимо пованивало. Нехотя закончил: — Так что я тебя еще и благодарить должен.

— Да ладно, чего там... — Ражий манг смущенно почесал затылок, запустив пятерню под край пузатого островерхого шлема. И вдруг с силой стукнул древком алебарды оземь. — Погоди. Но это же явное и вопиющее вероломство! Халваш-балваш! Так делать не полагается! Как лицо ответственное, государственное, спрашиваю: будешь на него, халваш-балваш, жалобу подавать?

Раскосые черные гляделки строго и выжидательно вперились в переносицу Благуши, отчего в ней вдруг нестерпимо засвербело. Благуша оглушительно чихнул, избавляясь от зуда, и пробормотал:

— Ни к чему, сам разберусь... Ладно, мне и в самом деле пора.

— Погоди, малый, что-то ты совсем плохо выглядишь. На-ка, халваш-балваш, хлебни. — И манг протянул ему небольшую пляжку, искусно выточенную из черного обсидиана, — наверняка работы чернокожих егров, мастеров-искусников из горных доменов.

— Спасибо, после вчерашнего что-то не хочется, — попытался откреститься Благуша.

— Да это не брага, халваш-балваш, это бодрячок! Ядреная штука, моментально вышибает любую дурь — что хмельную, что сонную. Сам пользуюсь, халваш-балваш, и приятелей пользую! Да бери, не стесняйся!

— А-а... Другое дело, оторви и выбрось.

Всего один глоток — и по пищеводу Благуши понеслась жаркая волна, а затем без всякого перехода шибануло таким лютым холодом, что слав застыл не хуже вехового олдя. Из вытаращенных глаз так и брызнули слезы, язык онемел. Зато голова аж зазвенела от накатившей ясности.

Благуша молча протянул пляжку обратно, пытаясь поблагодарить непослушным языком, но манг великодушно отмахнулся:

— Оставь себе, слав, сегодня у меня хорошее настроение.

— Ско... сколько я... тебе должен? — насилу выговорил слав, зная, что бодрячок — штука довольно дорогая.

— Перестань, халваш-балваш, это по дружбе! Тем более что я ничего не теряю — расходы отнесу на казенный счет, по укладу «Оказание помощи потерпевшим».

— Спасибо, друган... Обормот. Как раз этого... кхе... мне и не хватало. Однако надобно мне поспешать...

— Ты же о бегунке сейчас думаешь, не так ли, халваш-балваш?

— О ком же еще, — согласился Благуша, пряча пляжку во внутренний карман армяка и дивясь такой поразительной прозорливости манга. — Другого способа вернуться всего за три дня в свой домен я не вижу, оторви и выбрось!

— Халваш-балваш, я пойду с тобой! — Обормот решительно рубанул воздух свободной ладонью, явно с трудом удержавшись от того, чтобы не изобразить этот же жест любимой алебардой, для внушительности. — Строфник — мой дальний сродственник, ежели попрошу, лучшего голенастого тебе даст, да со скидкой. Пусть только попробует отказать, старый сморчок!

— Спасибо за предложение, но бабок у меня достаточно, не в бабках ведь счастье...

— А в их количестве! — довольно заржал стражник, откровенно испытывая удовольствие от возможности оказать услугу славу, к которому вдруг воспылал необъяснимой симпатией. Может быть, из-за испорченного армяка, от которого до сих пор разило за веху? — Путь у тебя долгий, халваш-балваш, так что экономия не помешает! Да, какие-нибудь закупки в дорогу будешь делать?

— Придется, — кивнул Благуша, невольно тоже начиная испытывать положительные чувства к добродушному мангу, проявившему к нему такое участие. Да и подарок немалую роль сыграл, пляжка из черного обсидиана стоила весьма прилично, не говоря уже о содержимом.

— Тогда я сейчас попутку до Станции поймаю, халваш-балваш, а ты, не мешкая, подходи, я тебя на выходе с кона поджидать буду.

— Лады.

Весьма довольные друг другом, они звонко хлопнули по рукам и разошлись.

Благуша решительно направился в торговые ряды кона, легко раздвигая суетившийся народ широкими плечами, а когда высмотрел нужный розничный прилавок, свернул и протолкался к нему сквозь толпу галдящих покупателей. Здесь, почти не торгуясь, он купил берестяной туесок величиной с два кулака, с кубиком суточного долгольда внутри, а на соседнем прилавке — кое-какую нехитрую снедь в дорогу да и котомку присмотрел, чтобы все это добро разместить. Затем занялся поисками новой одежки, очень уж сильно от него разило... утренним подарком Обормота. Армяк любимого, красного цвета отыскался быстро, не новый, правда, в отличие от испорченного, и без золоченой вышивки, но еще добротный, целый, причем недорого, что сейчас было особенно важно, а с рубахой и вовсе проблем не возникло — рубахи у торговца имелись всех цветов и размеров. Благуша выбрал алую. Штанцы менять не стал, во-первых, на них не попало, во-вторых, они у него были моднючие аж страсть — плисовые штанцы синего колера. В свое время он за них прилично отвалил бабок — больно уж фартово смотрелись, как у жениха. Тут же у продавца за прилавком и переоделся, спихнув ему подпорченную одежку за скидку на обнову.