Красавица с острова Люлю

* * *

В этот же вечер в камеру, где сидели путешественники, было брошено в окно кем-то объявление:

Театр улицы 9 Мая

КРАСАВИЦА С ОСТРОВА "ЛЮЛЮ" (с мужем)

Подробности в афишах

Для заведующих общественными столовыми вход свободный

Глава V

Самопропаганда

После того как трое узников очутились на свободе при столь удивительных обстоятельствах, пребывание в тюрьме показалось остальным невыносимо скучным.

Прекрасная Тереза наконец не выдержала.

- Послушай, дыня, - сказала она, щелкнув банкира по затылку, - мне надоело тут сидеть.

- А я что же поделаю?

- Ну, я не знаю... Ну, откажитесь от своих привилегий.

- Ха, ха, ха, - расхохотался Эбьен, - да разве у него есть привилегии? Отказаться от привилегий!.. Да их у него давно уже отняли. Нет, пусть он лучше возвратит к жизни те сотни тысяч ни в чем не повинных людей, которых он утопил в крови.

- А ну вас с вашей кровью... И так не радостно на душе, а вы все кровь, да смерть...

- Ага, не нравится? Купоны-то резать не то, что головы...

- По-моему, - заговорил вдруг Валуа быстро и убежденно,- сидеть в этой тюрьме просто глупо... вообще в тюрьме сидеть глупо... Чего от нас хотят? Чтобы мы признали советскую власть? Да ведь я, ей-богу, в душе всегда стоял за советскую власть... Ну, посадите меня сейчас на французский престол... да... я имею на это все права, ибо мои предки правили Францией подольше, чем Бурбоны... ну, вот посадите меня...

- Да вы не тяните... Ну, посадили вас... дальше?

- А дальше... Ну какой я король? Ну, что я буду делать на троне?

- Ну, мало ли что... послов принимать.

- Великое, подумаешь, счастье... В кафе ходить нельзя, артисток... простите, я забыл, что тут дамы, нет, препакостная жизнь... полнейший вздор... И потом, ведь это только в начале революции плохо. Если прислугу прогонят, так и то сколько времени хозяйства наладить не могут, а тут правительство прогнали... А почитайте, как теперь хорошо в России. Спросите полковника, он человек опытный, разве можно сразу наладить?

- Никак нельзя, - подтвердил полковник, - ведь у них еще небось и Деникин не наступал, небось еще с чехословаками возятся.

- Ну, вот видите... Нет, я даже чувствую какой-то подъем (Валуа заходил по комнате). История - не английский роман, где всегда бывает счастливая развязка и все получают титулы баронетов... Нет... презирайте меня, браните, бейте, если хотите... Но я, Роберт Валуа, здесь, перед вами, восклицаю: да здравствует Советская власть!

Эбьен молча подошел к Валуа и взволнованно пожал ему руку.

- Спасибо, - произнес он, - спасибо, товарищ!

- Что же, - сказал полковник, - по-моему, резонно! Ваше мнение, профессор? Вы все-таки, так сказать, человек науки.

- Откровенно говоря, - сказал профессор, - я не вполне ясно представляю себе, что такое советская власть, но если она вам так нравится, то я, конечно, охотно признаю ее, если только это ей может быть интересно.

- Он, конечно, не присоединится к нам, - воскликнул Эбьен, указывая на Ламуля, - посмотрите, как смотрит он на нас... о, гиена в овечьей шкуре!

- Ничего подобного, - возразила Тереза, - отлично присоединится. Ну, индюк (она ласково ткнула его в бок), присоединяйся.

Ламуль встал и глубоко вздохнул.

- А мои три миллиона франков? - пробормотал он...

- Один миллион вы все равно проиграли, но я вам его дарю обратно.

- Благодарю вас...

Эбьен подошел к двери и постучал.

-Ну? - спросил часовой.

- Передайте товарищу в очках, - сказал Эбьен, - что заключенные хотели бы разучить Интернационал, но не знают слов. Не найдет ли товарищ возможным прислать текст и, по возможности, ноты.

- Хорошо, - сказал часовой и удалился, стуча винтовкой.

ЭПИЛОГ

Вслед за французской революцией произошли революции и во всех других странах, ибо рабочие были уже достаточно сознательны, чтобы не строить себе иллюзий и не попадаться на удочки мистеров Фордов.

Они знали, что только коммунизм приведет рабочих к прочному и полному благополучию, и переход власти в их руки произошел просто и деловито. В особенности прост был переворот в Америке: все заводы и все банки и вообще все предприятия в конце концов сосредоточились там в руках одного из потомков Моргана. Рабочие организации в один прекрасный (для них, а не для него) день арестовали Моргана и предложили ему поселиться на любом из необитаемых островов Тихого океана, на что тот и согласился, сознавшись, что ему давно уже скучно в мире, так как не с кем было даже перекинуться в картишки. Во Франции жизнь наладилась очень быстро, и приятно было видеть крепких и здоровых детей, которым уже не предстояло, наподобие их отцов, нести на себе ярмо нищеты и безрадостного труда. Восьмичасовой рабочий день дал возможность развиться многосторонним талантам, которые раньше погибли бы, засыпанные железными опилками.

Гениальные писатели, художники и музыканты насчитывались тысячами. В сущности говоря, творцом стал всякий и всякий познал радости творчества, прежде доступные лишь так называемым избранным натурам, то есть, вернее, материально обеспеченным.

Полковник Ящиков после того, как война была отменена навсегда, оказался не у дел и занялся преподаванием физкультуры.

Адвокат Эбьен после того, как преступники сами собою вывелись, занялся пчеловодством.

Роберт Валуа поступил экспонатом в музей сословных предрассудков.

Морис Фуко и принцесса Какао продолжали свою артиcтическую карьеру. Сам он, впрочем, давно уже не ел ни червей, ни улиток и жил всецело на ее иждивении.

Галавотти давно исчез куда-то.

Профессор умер от естественных причин.

Но лучше всего жилось Пьеру Ламулю. Прекрасная Тереза проявила вдруг необычайно сильные материнские инстинкты, и почти в каждом детском доме можно было видеть краснощеких малюток, забавно марширующих под звуки барабанчика и, вероятно, никогда не предполагавших, что их добродушный толстый отец когда-то имел три миллиона годового дохода, два дома в Париже, дачу под Парижем и еще дачу в Ницце.

Сам Ламуль проявил способности скульптора. Он ловко вырезал из дерева общественных деятелей, которых Тереза одевала в живописные одежды, и с кульком этих общественных деятелей на спине он исколесил всю Францию и был дружески встречаем во всех клубах, школах и других просветительных учреждениях.

Однажды, распродав все свои фигурки и получив определенное количество карточек на продукты и на мануфактуру, Ламуль за кофе сказал Терезе:

- Между прочим, я давно хотел спросить тебя, но все забывал. Почему Галавотти обманул нас тогда в Буэнос-Айресе и почему он предпочел служить тебе, а не нам?.. Ведь у тебя не было и не могло быть денег... Я вообще не понимаю, как ты покупала билеты, как ты питалась.

Прекрасная Тереза слегка смутилась.

- Право, не помню,- сказала она,- впрочем, что-то было, чем я расплачивалась... Ах, посмотри, какое облако, совсем как бутылка, поставленная на горлышко.

Ламуль поглядел на облако, вздохнул и принялся стругать новую партию.

Морису страстно захотелось посетить тот дом, где когда-то говорила ему слова любви Прекрасная Тереза, и, удрав в уличной сутолоке от Какао, он сел в метро и поехал за город. В доме Ламуля теперь помещался дом отдыха инвалидов мировой войны.

Вот те ворота, из которых он вышел однажды ночью безумец, - чтобы уже не возвратиться более. Вот окно, из которого, бывало, улыбалась ему Прекрасная Тереза.

У ворот сидел какой-то, видимо, инвалид, и общий контур его фигуры показался знаком Морису. Инвалид раскрашивал что-то, напевая сквозь зубы. Морис подошел к нему. Инвалид поднял голову, и из двух грудей вырвался одновременно крик:

- Галавотти!

- Сеньор Морис!

Через секунду оба уже сидели на скамейке, и Галавотти говорил, размахивая руками:

- Раскрашиваю себе ногу, сеньор, хочу сделать ее немного повеселее. Ведь я теперь, можно сказать, новобрачный... Вот служу сторожем... Принят, как инвалид мировой бойни... Вы сеньор, тут не говорите, что ногу мне откусила акула... Прекрасная жизнь... Честное слово... И чего раньше не догадались свергнуть правительство?., будь я правительством, я бы сам свергся... хотите перекусить, сеньор, - идемте в мою сторожку... жена приготовит нам ужин... О, быть женатым очень мило, сеньор, гораздо милее, чем болтаться на разных "Агнессах".