Тяжелые тени

Тугон снова икнул и вдруг довольно гоготнул. Махуня-доду, оборвавший свой страстный монолог, сообразил, что помощничек за время его речи успел "приложиться". Тугон получил нужную дозу, и его прорвало. Он заговорил бессвязно, с утробными уханьями в конце каждой фразы и отвратительным причмокиванием:

- Он обязательно нам все ответит. Явится в нему мастер Ой-ой! И Мальчик-щекотунчик прибежит за нервные сплетения потрогать. И чистенько и аккуратненько сделает ему тисочки на ручки и на ножки. Лестницей его попробуем и козлом. Перчаточки святой Надигиатев-сы попробуем и сапожок Дяд-Волда-доду.

Тугон хохотал, наклоняясь и ударяя себя руками по ляжкам. Шутка показалась ему очень удачной. Ему хотелось шутить еще и еще. И шеф не казался таким грозным.

- Вот еще хорошо, когда с бабами работаешь. К голому телу ленточку прикрепляем в рост Непостижимого. Начальство говорит, что отягощает она виновных. Не знаю, как на счет отягощения, но мне нравится. И еще волосы сбриваем, чтобы сатанинскую грамотку не спрятала. А особливо люблю осматривать тело проклятой грешницы, чтобы ведовскую печать найти. Ой, хороши попадаются грешницы! Бывает, что до греха доводят. Вот эта недавно. Рыжеволосая. Имечко странное. Интиль... Как я ее...

- Молчи! - завопил Махуня-доду, бросаясь к помощнику и пытаясь закрыть то место среди волос на лице, где должен быть рот. - Идиот! Что ты мелешь?!

Он повернулся к окошечку, и испуганный заячий крик вырвался у него не из горла, а откуда-то из глубины потрясенной души. Он никогда раньше не видел на лице человеческом такого страшного выражения.

27

Еще одна пощечина, и Сай-доду сообразил: перед ним средний офицер. Тот самый выскочка, о котором поговаривали, что его папаша разрабатывал в институте нейрофизиологии сращение мозга с компьютером.

Сай-доду напрягал зрение, но лицо офицера, склонившегося над ним, расплывалось и двоилось. К горлу подступала сильнейшая тошнота. Он застонал и закрыл глаза.

- Вставай, падаль! - услышал Сай-доду грубый окрик и почувствовал сильнейший удар по печени.

Внутри влажно екнуло, и несколько секунд младший офицер не мог дышать.

- Сейчас, сейчас, - засипел он, пытаясь выгадать еще хоть немного времени.

Сейчас бы бутылочку пива. Холодненького. И все бы как рукой сняло. Но разве эти изверги дадут?! Что он такого натворил вчера? Инстинкт еще никогда не подводил его. Даже мертвецки пьяный, Сай-доду всегда ухитрялся добираться домой, прежде чем ноги окончательно переставали повиноваться ему.

С неимоверным усилием опустил ноги на пол. Прежде всего провел рукой по бедру - оружие оказалось на месте. Значит, с этой стороны все в порядке. Что же произошло вчера _такого_? Он помнил себя часов до пяти. Потом сплошной провал.

- Где дочь?! - вопрос среднего офицера прервал его размышления и направил их по новому руслу.

Нда-Линь-доду! Вот как зовут офицера. Он преподавал ему, когда тот был еще зеленым новобранцем. И ремень никак не мог толком затянуть. Три пальца заходило!

- Что молчишь, животное? Скажешь, где твоя преступная дочь? Или врезать еще?

Вот оно что! Доигралась! Говорил же дурочке, чтобы не лезла не в свои дела. Это же какие неприятности из-за нее могут быть!

Он заметил за спиной у Нда-Линя-доду двух солдат с автоматами и струхнул не на шутку.

- Интиль... - промычал он и повращал тяжелой головой, будто надеясь, что дочь где-то в комнате. И вдруг искренне изумился: - Откуда же я могу знать? Неделю она не являлась вообще. А вчера вечером пришел готовый. Сейчас вы сами только что меня разбудили.

Сай-доду смотрел в круглые глаза офицера, похожие на глаза хищного зверя, и его страх перерос в ужас. С Нда-Линем-доду шутить нельзя. Не любит шуток непревзойденный мастер ближнего боя Нда-Линь-доду. Он человек серьезный. Сай-доду помнил, как они безуспешно искали партизан в антупийском сельце. В одном из домов Нда-Линь-доду увидел в старинном пузатом буфете шоркавницу из светящейся синей глины - символ семейной радости и благополучия. Страшная гримаса исказила тогда лицо Нда-Линя. И он прострелил одной длинной очередью всех жителей дома, сбившихся в кучу. Даже детишек. А шоркавницу забрал себе.

Да, если за Интиль прислали такого человека, то надо что-то срочно предпринимать ради собственного спасения. Он еще не знал, что предпримет, но торопливо поднялся на ноги. Сай-доду вытянулся по струнке - нечесаный и отечный - и, преданно глядя в глаза среднему офицеру, выпалил:

- Сделаю все, как надо! Выполню долг... э... перед кем надо. Доставлю самолично преступницу, как только явится! Благородное слово офицера!

Нда-Линь-доду молча смотрел на вытянувшееся перед ним чучело. Ясно, что эта тварь ничего толком не знает. Видя готовность младшего офицера, Нда-Линь-доду одобрительно кивнул. Сай-доду приободрился. Непосредственная опасность миновала, значит, еще не все потеряно.

Нда-Линь-доду сделал знак солдатам, и те вышли. Сам же он, натягивая белоснежные перчатки, задержался и, стараясь не дышать носом, сказал:

- Верю тебе. Как только она явится, сразу же сообщи нам. Наградим.

- Логос ты мой! - в восторге воскликнул Сай-доду. - Как же иначе?! Я сам ее к вам доставлю! За волосья притащу, негодную! Благородное слово офицера!

- Прощай, благородный офицер! - Нда-Линь-доду рассмеялся и вышел.

Интиль явилась к вечеру. Была тиха, немногословна и непривычно спокойна. В ответ на грязную ругань отца она только склонила голову и покорно ответила:

- Извини, отец. Я виновата. Я понимаю, что доставляю тебе много беспокойства. Отныне буду покорной дочерью.

Какое-то мимолетное воспоминание мелькнуло в памяти старого пропойцы. На мгновение открылся светлый уголок в его душе: детство Интиль - резвый ребенок в золотых кудряшках, ее звонкий смех. Но тут же все покрыла муть неистовой злобы.

- А ты знаешь, - завопил Сай-доду, чтобы заглушить воспоминания и разжечь себя посильнее, - знаешь ли ты, бессердечная дрянь, что из-за тебя меня, твоего отца и кормильца, чуть в тюрьму не засадили? А могли бы и расстрелять на месте. Да, да! Именно - расстрелять!

Он врал, верил своему вранью и от избытка чувств даже захныкал. Его красные веки увлажнились скудными слезами.

- Скажи, отец, что делать, и я выполню твою волю, - ровным голосом сказала Интиль.

Несмотря на похмельное отупение, Сай-доду заподозрил что-то неладное. Он повнимательнее посмотрел на дочь, увидел безмятежное выражение матового лица и вяло удивился. Но ему вспомнился недавний визит, и он решил, что сейчас не до умничанья. Надо побыстрее шкуру спасать. Нда-Линь-доду никогда не шутит.

- Вот что, дочка, - прохрипел он, стараясь, чтобы голос его звучал понежнее. - Пойдешь сейчас со мной. Я отведу тебя в одно очень приличное заведение. Там тебя кое о чем спросят и сразу же отпустят. Собирайся.

Сай повел дочь на Базу. Шел, тяжело переставляя ноги, мучительно страдая от головной боли и думал только об одном: побыстрее бы все закончить и похмелиться!

Он то и дело оборачивался, чтобы убедиться, что Интиль следует за ним. Несколько раз посетило его мимолетное удивление: непривычно неподвижно лицо дочери, ничего не выражают глаза. А походка... Что-то непривычное было и в походке. Слишком равномерно она шла. В каком-то изначально заданном темпе. Словом, совсем не так, как обычно.

Но Сай-доду избегал размышлений. Каждая мысль усиливала головную боль. И когда они оказались перед серыми металлическими воротами Базы, Сай-доду вздохнул с облегчением.

28

Махуня-доду и Тугон-доду застыли у стола в неподвижности. Ужас приковал их к месту и отнял способность соображать. Ясное дело, что землянин бил в дверь голой рукой или ногой. Дверь была сколочена из крепчайших дубовых досок. Да еще оббита с двух сторон листами железа. И после каждого страшного удара она дергалась и прогибалась, словно сделанная из фанеры. С притолоки сыпалась штукатурка.

После одного из ударов выбитая с мясом дверь с грохотом рухнула. В пыточную ворвался землянин. Кожа на руках гиганта была располосована краями металлической обивки, и кровь стекала на пол частыми каплями. С непостижимой быстротой Владимир оказался возле палачей, ухватил их за ворот и приподнял. Лица обоих посинели, глаза выпучились и обессмыслились. Немного подержав палачей в воздухе, переводчик швырнул их на пол.