Египет

Возвращаться в Египет мне по-прежнему не хотелось. Потому что Египет замечательная страна, но в ней есть существенный недостаток для меня арабы. Впрочем, так можно сказать про любую страну. В Америке очень раздражают американцы, в Германии слишком много расплодилось немцев. Италия была бы значительно честнее без итальянцев. А если из Франции убрать французов, Париж был бы идеальным городом мира. Единственная страна, которой не подходит эта метафора, - Россия. Если из нее убрать русских, то останется одна скучная грязь. А с населением грязь все-таки вперемешку с веселухой. Что и есть Россия!

То ли на меня и впрямь подействовало восхождение и я стал менее серьезно, чем раньше, относиться к себе, истрепав в клочки шорты Ферре и разбив очки Гуччи, то ли ко мне повернулся наконец сам бог Ра за мои светлые намерения, но в последние дни мне чертовски повезло. Впрочем, "чертовски" слово неправильное, грубое. Хотя интересно, почему люди говорят "чертовски повезло" или "чертовски красив", а также "дьявольски красив" или "дьявольски умен". Почему не говорят: "по-божески умен" или "по-божески красив". Наверное, потому, что красота из тех же закромов, что и нефть. И везет только тем, кто к этим закромам допущен. Что ни говорите, а по части выражений наш народ умен. Причем чертовски!

Поэтому мне не повезло. Нет! Мне бог Ра сделал подарок. Прислал от имени какого-то захолустного местного турбюро гида, очень не похожего на предыдущих. Молодой, неживотастый, веселый, не почесывал себя в области паха, как это постоянно делают арабы прямо на улицах. Он был похож на фрагмент древних фресок. И действительно оказался не арабом, а коптом. Потомком тех древних настоящих египтян, которые еще сохранились в Египте и которые делают вид, что дружно живут с арабами. Его глаза не играли в прятки. С арабами его роднило только то, что его мама тоже училась в Москве и до сих пор, как он сказал, тащится от русской литературы и сейчас читает Пелевина. Она до сих пор любит Россию настолько, что он очень удивлен, как он оказался коптом арабским, а не коптом русским.

Он очень неплохо говорил по-русски, хотя в России ни разу не был. Но уже знал такие слова, как "разборка", "новый русский", "развести", "лох". Видимо, мама зачитывала ему вслух страницы из Пелевина. Он даже знал выражение "в натуре". Правда, пристраивал его в своей речи совершенно не к месту. Например, спрашивал меня: "Как вас, в натуре, звать?".

Он сказал мне, что русские туристы ему очень нравятся, они веселые и неизвестно, что от них, в натуре, можно ожидать. Однако в последнее время эта черта начала его пугать и порой он чувствует себя лохом. Хоть и знает, что такое, в натуре, новый русский, но не всегда еще знает, как с ними надо, в натуре, обращаться.

Мы совершили с ним этакий бартер. Я рассказал ему то, что считал нужным, о новых русских, обучил новым словам и словосочетаниям, типа "колбасить в кислоте", "дуть в уши". Попытался научить распальцовке. Объяснил, что и в русской речи появились, как и в английской, определенные и неопределенные артикли. Неопределенный - "типа", а определенный "конкретно".

За это копт поведал мне тайные слова, после которых даже арабы с бусами должны были меня уважать настолько, чтобы бежать от меня восвояси. Я не знаю, что означали эти слова. Их было, видимо, так же трудно перевести на русский, как объяснить арабам, что означает наше выражение "лохматить бабушку". Похвастаюсь только тем, что уже через два дня я научился произносить их почти без акцента. Арабы застывали вместе со своими ювелирными изделиями в руках, превращаясь в монументы самим себе. Провожали меня взглядом, в котором сквозь ненависть просачивались уважение и непонимание: как это - иностранец, а не лох? Я считаю, израильтянам надо эти слова преподавать детям уже в начальной школе.

Забегая вперед, скажу, что мой новый молодой друг вскоре похвалил меня. Он отметил мое хорошее чувство юмора и даже сказал, что мне надо быть юмористом. Еще сказал, что я, в натуре, не новый русский, потому что я ни разу не попросил его отвести в ювелирный магазин или в бутик, где самые дорогие вещи, и не спрашивал у него в историческом музее, с кем договориться, чтобы купить что-нибудь из сокровищницы Тутанхамона. Но главное, его поразило то, что я в последний день пребывания в Египте попросил его свозить меня к пирамидам, хотя один раз уже их видел. Вообще мои просьбы его сильно удивляли. Например, пообедать в истинно арабской забегаловке, куда заходят самые нищие арабы или съездить всего лишь на один вечер из Каира на то место, где стоял Александрийский маяк. И это вместо обычных для русских банкетов. "Нет, вы не новый русский, - закончил он свое признание. - Не надо мне, типа, дуть в уши. Я, в натуре, не лох".

И мы отправились с ним к пирамидам!

Вечерело, солнце уже обогревало пустыню нехотя. Оно устало и готовилось к отдыху. Поэтому остывало быстро, как электрическая плитка, которую выключили. Нехотя вез нас и таксист.

- Уже поздно, -объяснил он. - Вас не пустят.

- Куда не пустят? - спросил я не без иронии. - В пустыню?

- Да, ворота в нее закрываются в пять! - без иронии отвечал таксист.

Мой копт смотрел на проблему более оптимистично. Он знает охрану и договорится. Его волновало только то, что погода начинает быстро портиться. Поднимался ветер, который в литературе обозначается обычно словом "нехороший". Я бы сказал точнее - нервный. Даже с дороги было видно, как он закручивает в пустыне песочные вихри.

Да, в этот вечер мне очень повезло: погода испортилась! И во всем околопирамидном пространстве не было ни души. Нервный, доходящий порой до истерики, ветер сдул всех. Только охрана в белой форме с красивой песочной, в тон пустыне, отделкой ела, сидя на парапете, копченую рыбу, разложив ее на газете. Видимо, тоже потомки московских общежитейцев. Они не обращали на нас внимания. Подумаешь, двое сумасшедших! Не стоит того, чтобы отрываться от рыбы.

Зато пирамиды словно ожили. Их рабочий день закончился досрочно! Они были самими собой, перестали работать фотоателье и первым чудом света. Вихри песка срывались с барханов, как брызги с бурунов на море, веселились вокруг пирамид. Даже сфинкс, несмотря на отбитый нос, не был так суров. У него уже не было такой скорби в глазах, как обычно. И за всем этим непогодным беспокойством в пустыне опять чувствовалось вращение Земли, и пирамиды маленькими грузиками уравновешивали ее вращение. Может быть, они всегда и были гирьками на весах трехмерной истории человечества, одна из осей которой - вечность тонкого мира.