Страница 9 из 20
– Что делал Павловский и двое с ним в день радиосеанса вблизи Шиловичского леса – это вопрос… – когда я умолк, произнёс он. – Как оказался там?.. Значит, так… Павловский Казимир, или Казимеж… Георгиевич, тысяча девятьсот семнадцатого или восемнадцатого года рождения, уроженец города Минска (неточно), по документам предположительно белорус или поляк… Да-а, негусто… Проверим по всем материалам розыска… Теперь, Павел Васильевич, относительно текста… Генерал только что разговаривал с Москвой. Дешифровки ещё нет. И наши бьются пока без результата. Но я надеюсь, что завтра или послезавтра текст будет. А пока дожимайте лес!..
11. В лесу у родника
Хижняк разбудил их затемно – наскоро позавтракав, они до солнца уже были в лесу.
Всё вокруг ещё спало предрассветным сном. Они шли узенькой дорогой, оставляя тёмные полосы следов на серебристо-белой от росы траве. Таманцев недовольно оглядывался. Впрочем, день обещал быть жарким: сойдёт роса, и полосы-следы исчезнут. А пока воздух прохладен и полон пахучей свежести – шагать бы вот так налегке и шагать…
Андрею мучительно хотелось заговорить. Ведь вскоре придётся разойтись и провести весь день в одиночестве. Но говорить можно лишь о деле (а что ему сказать?), да и то шёпотом. «Лес шума не любит», – не раз замечал Алёхин.
Спустя полчаса Андрей вывел их к роднику. По ту сторону коряг на тёмной болотной земле, под кустом, как и вчера, отчётливо виднелись отпечатки сапог. Балансируя на длинной изогнутой коряжине, Таманцев и Алёхин присели на корточки и рассматривали следы. Вытянув из кармана нитку с разноцветными узелками, Таманцев промерил длину отпечатка, длину и ширину подмётки и каблука. Затем, послюнив палец, приложил его к следу: земля почти не липла.
Ещё около минуты он разглядывал отпечатки и трогал их, осторожно касаясь краёв сильными пальцами.
– Немецкий офицерский сапог. Массового пошива, – выпрямляясь, наконец промолвил он. – Размер соответствует нашему сорок второму. Малоношеные, можно сказать, новые. Индивидуальные дефекты износа ещё не выражены. След сравнительно свежий, давностью не более суток. Отпечаток случайный: тот, кто пил, оступился или же соскользнул с коряги и наследил. Это человек высокого роста: сто семьдесят пять – сто восемьдесят сантиметров.
– В-в лесу к-кто-то есть, – не выдержав, прошептал Андрей (после контузии он заикался, особенно в минуты волнения).
– Тонкое жизненное наблюдение! – фыркнул Таманцев и, помедля, продолжал: – Возможно, он был не один. Трава следов не хранит, а здесь они наверняка ступали по корягам. И если бы один не наследил, то ничего бы и не осталось.
– Р-родник не с-слышен и с д-дороги не виден, – обращаясь к Алёхину, прошептал Андрей; ему очень хотелось, чтобы обнаруженные им следы оказались результативными и пригодились при розыске. – С-следовательно, з-зайти сюда могли т-только люди, з-знающие лес или б-бывавшие здесь.
– А также тот, у кого есть карта, – мгновенно добавил Таманцев. – Родник наверняка обозначен.
К огорчению Андрея, он оказался прав.
Несколько минут они втроём лазили в мокрой густой траве, осматривали кусты и деревья вокруг родника.
– Мартышкин труд! – сплюнул Таманцев, с неприязнью разглядывая следы. – Вот вам ещё фактик! Который тоже ничего не даёт и не объясняет. Нужен текст! – убеждённо сказал он. – А без текста будем торкаться, как слепые щенята!
– Текст должны сообщить сегодня или завтра, – сказал Алёхин. – Текст будет! – заверил он. – А пока мы должны отыскать место выхода и установить, кто позавчера был в этом лесу.
– «Должны!.. Обязаны!..» – усмехнулся Таманцев. – Следы-то мы, может, и соберём, а вот людей… Кто они?.. – указывая на отпечатки, спросил он. – Агенты-парашютисты?.. Отнюдь! За три года я не видел ни одного обутого в новенькие немецкие армейские сапоги. Может, это аковцы?.. Или немцы? А может, просто дезертиры?..
– Д-дезертиры с р-рацией?.. – запротестовал Андрей.
– А кто сказал, что у них есть рация?! – ни к кому не обращаясь, холодно осведомился Таманцев. – Лично мне этот след ничего не говорит. Это отпечаток немецкого сапога. Всего-навсего! И не более!..
12. Таманцев
Жизнь – чертовски капризная штука. Изредка она улыбается, но чаще поворачивается задом и показывает свой характер. Как ни странно, в этот день она нам улыбнулась.
Около часа мы осматривали лес в окрестностях родника. В одном месте, на дороге, Паша разглядел неясные следы сапог. В траве на глинистой влажной земле удалось различить шесть оттисков подошв. Они оказались идентичными с обнаруженными у родника и той же давности.
И здесь и там были следы одного и того же человека. Очевидно, напившись, он прошёл в сторону Каменки или к смолокурне; так мы предположили, посмотрев по карте. Не исключено, что это был один из тех, кто вчера меня там обстрелял. Но здесь-то он, по-видимому, был один. Судя по дорожке следов, он шёл деловым шагом, со скоростью пять-шесть километров в час.
Паша решил проследовать в направлении его движения до опушки или даже до Каменки. Расставаясь, я ему ещё раз сказал, что нужен текст дешифровки, он поморщился, но промолчал.
Блинов и я отправились на свои участки. Мы разошлись, не подозревая, что несколько часов спустя жизнь улыбнётся нам, и как – в тридцать два зуба!
Даже не знаю, что меня дёрнуло свернуть на ту глухую тропинку. Трудно сказать, что в таких случаях срабатывает – интуиция или верхнее чутьё[10]. Тропка была как тропка, заросшая травой, и я всё время усиленно смотрел себе под ноги. Как и вчера, немецкая противопехотная мина с взрывателем нажимного или натяжного действия более всего волновала мой организм.
Удивительно, как в высокой густой траве я её заметил. Нет, не мину, а обыкновенную ромашку с недавно обломанной головкой, поникшей на стебельке сантиметрах в тридцати над землёй. На ходу задев, повредить её, наверно, мог и зверь, но я всё же свернул туда, тем более что различил в кустах слабый просвет. Не сделал и десяти шагов – поляна. Начал её осматривать и увидел под орешником примятую траву – квадрат размером с плащ-палатку. Я весь напрягся – наверно, такие ощущения бывают у собаки, когда она делает стойку. Я стал обыскивать всё последовательно, обшаривать, разводя траву и ветви руками, и минут через двадцать в стороне, за кустами, отыскал огурец – свеженький! Причём надкушенный.
Я отрезал кусочек, пожевал и тут же выплюнул – горький. Поэтому его и выбросили. Да здравствуют горькие огурцы! Да здравствуют следы и улики!
Скинув сапоги и брюки, чтобы не зазеленить, и сунув пистолеты за ремень гимнастёрки, я разбил поляну на сектора и за два с лишним часа пядь за пядью обползал на четвереньках её всю и кусты под деревьями, по краям. Я растёр колени, а левое умудрился ободрать, однако попотел не зря. В высокой густой траве за кромкой поляны я обнаружил второй огурец, тоже надкушенный и, как я тут же убедился, горький, а за кустом, вблизи примятости, обгорелую спичку – свеженькую! – и едва заметные в траве остатки рассыпавшегося пепла.
Это взволновало меня более всего. Следов костра поблизости не было, очевидно, от спички прикуривали или что-либо поджигали. Может, уничтожали листки шифровального блокнота?..
Пепла оказалось с гулькин нос, однако я всё же смог определить, что он – увы! – не от бумаги, а табачный: от папиросы или сигареты.
Дорого бы я сейчас дал за тот самый окурок. Хотя всё вокруг было осмотрено, я принялся снова обыскивать поляну…
10
Верхнее чутьё (охотничье) – способность собаки улавливать запахи по воздуху, а не по следу.