Страница 27 из 125
Полет начался как мощный прорыв из лесной цитадели Ла-Хонды в глубь ничего не подозревающей Америки. И, во всяком случае для Сэнди. лучшими мгновениями путешествия были те. когда Проказники оказывались среди жителей страны, таращивших глаза и мучительно пытавшихся собраться с духом и отреагировать надлежащим образом - ради всего святого, скажите, чем з а н я т ы эти недоумки. Однако происходило и нечто прямо противоположное. На длинных участках американской скоростной автострады, в перерывах между представлениями, автобус напоминал скороварку, плавильный тигель, напоминал одну из тех камер, в которых первые ученые-атомщики сжимали тяжелую воду, все ближе и ближе подводили друг к другу молекулы, пока сами атомы не взрывались. В автобусе многократно усиливался любой незначительный каприз, любое соперничество, любая горечь - все на свете. Все чувства выражались совершенно открыто, это уж точно.
Джейн Бёртон, уже получившая прозвище Вечно Голодная, и Сэнди Пешеход - использовали любую возможность, чтобы пойти, как, например, в Хьюстоне, и плотно поесть. Плотно на самом высоком уровне, Тонто. Они попросту шли в добропорядочный американский ресторанчик с большой зеркальной витриной, с банальной маленькой пластмассовой ветряной мельницей в витрине - в качестве рекламы пива "Хайнекен", с афишами "Дайнерс-клуба" и "Американ экспресс" на большой двери из зеркального стекла. Они входили и заказывали сытный бифштекс, сытный жареный картофель, нежный вареный горошек, морковь и первоклассный соус. Джейн, совершенно опустошенная от недосыпания и голодная как волк - вечно голодная, - постоянно слегка раздраженная, никак не могла взять в толк, какого черта они торчат у южных границ Соединенных Штатов, когда Нью-Йорк находится совсем в другой стороне. Сэнди был охвачен подсознательным желанием выйти из автобуса и вместе с тем остаться в а в т о б у с е - на э т о м уровне, - и ни один из них понятия не имел, чего добивается Кизи... вечно этот Кизи...
И еще жара. Из Хьюстона они направились на восток через Глубинный Юг, а в июле Глубинный Юг представлял собой... сплошную лаву. Воздух, врывавшийся в открытые окна автобуса, был горячим и плотным, как невидимый дым, а когда они останавливались, он просто струился над ними настоящей лавой. Отдых в Хьюстоне принес мало хорошего, потому что от жары все начиналось сызнова, никто не спал, и похоже было, что сквозь лаву можно прорваться только с помощью винта, травы и кислоты.
В Нью-Орлеане они вздохнули с облегчением, выйдя из автобуса и прогулявшись по французскому кварталу, а потом вдоль причалов - в своих рубахах в краснобелую полоску и светящихся масках, прикалывая по дороге народ. А в районе пристани появились копы, что еще больше их развеселило, потому что встречи с копами представлялись им теперь сущими пустяками. Городские копы преуспели в демонстрации своего Полицейского Фильма не больше провинциальных. Зануда, словно выпускник университета, произнес перед ними прочувствованную речь, Кизи поговорил с ними задушевно и просто, а Хейджен снял это все на пленку, точно некий безрассудно смелый трюк в "синема-веритэ", и копы бросились улепетывать в своих новеньких фордовских патрульных машинах с вращающимися мигалками. Сайонара - все вы.
Они просто прогуливались по Нью-Орлеану в своих полосатых рубахах и шортах, и все они видели, как вышагивает на своих длинных, мускулистых, как у футболиста, ногах Кизи - точно город принадлежит ему, точно всем им принадлежит этот город, и все приободрились. Потом они направляются в сторону северной окраины Нью-Орлеана к озеру Понтчартрейн. Все приняли кислоту, правда, небольшую дозу, около 75 микрограммов,- все радостно возбуждены, все тащатся под кислотой, и вдобавок ревут на полной громкости рок-нролльные пластинки: "Марта и Ванделлас", Шёрли Эллис и прочие старые вещицы. Озеро Понтчартрейн похоже на громадный, красивый и просторный простор! парк на воде. Они загоняют автобус на стоянку, а крутом чудесные деревья, да еще это чудесное безбрежное озеро, и они надевают купальные костюмы. Уокер, обладающий чертовски мощным телосложением, надевает красно-желто-черные плавки, Кизи, обладающий чертовски мощным телосложением, надевает бело-голубые плавки, Чума, обладающий чертовски мощным телосложением, разве что он похудощавее, надевает оранжевые плавки, а синева воды, и выгоревшая зелень травы и листьев, и - легкий ветерок? все это плывет перед их налитыми кислотой глазами, как расплавленная почтовая открытка, - в воду! Единственное, чего они не знают, что пляж этот закрытый, только для негров. Чернокожие сидят себе на скамейках, сидят и разглядывают этих полоумных белых, выходящих из нелепого автобуса и направляющихся к запретной для белых нью-орлеанской воде - на тридцатой параллели на Глубинном Юге. Чума на этот раз и впрямь очумел, он весь горит от жары, градусов сто по Фаренгейту, и поэтому ныряет и заплывает очень далеко, и весьма скоро замечает, что его окружили темно-оранжевые люди негры, - они барахтаются вокруг, и взгляды их ничего хорошего не сулят. У одного золотой передний зуб с вырезанной в нем звездочкой, то есть в глубине золота видна покрытая эмалью звезда, и золото это начинает вспыхивать на солнце - ч и - и - и - и - и к - к - к - в такт его сердцебиению, которое с каждой минутой учащается - треклятые золотые вспышки, да еще белая звезда постоянно стоит в глазах, а Золотой Зуб говорит:
- Что-то сегодня в воде полно всякой швали, старина.
- Что верно - то верно, старина, - соглашается другой.
- Ага, полно всякой ебучей швали, старина,- добавляет третий, - и так далее.
И вдруг Золотой Зуб обращается прямо к Чуме:
- Ну и что понадобилось этой швали в воде, старина? Чума в полной растерянности, отчасти потому, что из-за кислоты день стал для него оранжевым - оранжевые плавки, оранжевая вода. оранжевое небо, грозные оранжевые негры.
- Что ты здесь делаешь, парень?! - в голосе Золотого Зуба вдруг появляются угрожающие нотки. Оранжевый, здоровенный неуклюжий оранжевый толстяк со спиной, широкой, как у оранжевого морского демона. Знаешь, парень, что мы сейчас сделаем? Мы отрежем тебе яйца. Мы вытащим тебя на берег, а там вместе п о и г р а е м с я!