Поморы

— Так ты… это самое… Деньги — в общий семейный кошелек?

— Конечно.

— Возьми себе сколько-нибудь, — снова предложила мать.

— Я же сказал — не надо. Куда мне деньги?

— Н-ну ладно, сынок. Спасибо, — расчувствовался отец. Он вышел из-за стола. — Дай-ка и я тебя обниму.

Обхватив плечи сына своей единственной рукой, Родион нечаянно ткнулся обрубком левой ему в грудь. И Елисею вспомнилось и то, как вернулся с войны безрукий отец, и то, как трудно привыкал он к положению инвалида: иной раз не спал ночами, сидел без огня на кухне и курил без конца — видимо, болела рана…

— Да что вы в самом-то деле… Обниматься, целоваться вздумали, — смущенно пошутил Елисей. — Этакое событие…

— Первая получка — большое событие, сынок. А еще мы с матерью довольны тем, что ты отдал родителям все до копейки, что к деньгам пристрастия не имеешь. Так, мать? — обратился Родион к жене.

— Так, так.

Елисей замялся и не очень уверенно попросил:

— Если вы не против, то из моей получки купили бы джинсы Свете. Давно мечтает.

Родители переглянулись, оба вспомнили недавний разговор на эту тему в присутствии Панькина. Отец нахмурился, мать, пряча улыбку, отвернулась к печке.

Светланы дома не было, ушла в клуб на репетицию. Она участвовала в самодеятельном хоре.

— Ну это ты зря, сынок, — сказал отец. — Трудовой заработок тратить на пустяки. Зачем ей эти штаны из парусины?

— Все же сколько они стоят? — В голосе матери послышались нотки примирения.

— В магазинах хорошие джинсы бывают редко, а на толкучке в городе они стоят сотни две, — ответил Елисей.

— Да как же это? — взорвался вдруг отец. — За какие-то западные штанцы две сотни выложить? А все потому, что ты их разбаловала, — упрекнул Родион жену. Он взял деньги со стола, отнес их в горницу и спрятал в комод. — Никаких жинсов, — возмущался он, вернувшись. — Это не предмет первой необходимости. А получку твою я, как есть, сохраню до твоего возвращения из армии. Отслужишь, вернешься и приоденешься. Все, все, решено.

Елисей, не выдержав, расхохотался.

— Ну, батя, я ведь не настаиваю. Что ты вспылил? Чисто кипяток.

— Кипяток и есть, — сказала Августа, лукаво поглядывая на мужа.

— А ты все надо мной подсмеиваешься, — повернулся к жене Родион. — Вижу, вижу. Всю жизнь ехидничаешь…

— Надо же с тебя немного спесь сбить. Ходишь по деревне со своей сумкой уж больно серьезный. Как генерал, в мундир затянутый, — не подступишься. Одна только и управа — жена законная…

Широко распахнув дверь, в избу вбежала Светлана. Быстрая, шумливая, чуточку возбужденная, она скинула пальто, шапку из белого песца и — сразу за стол:

— Есть хочу!

— Ишь, какая шустрая, — с нарочитой строгостью проворчал отец. — Где была?

— На репетиции. Вы чего все надулись?

— Кто надулся? Вовсе нет, — сказала мать. — Сейчас будем ужинать. Мой руки, да стели скатерку.

Светлане шел шестнадцатый год. Она была очень похожа на мать: роста среднего, полненькая, светлые волосы заплетены в косу, а у висков прядки вьются кольцами. И ямочки на щеках, как у матери. Когда Светлана улыбалась, они становились глубже и делали ее еще более привлекательной.

— У нас, Света, сегодня событие, — сказала мать.

— Какое? — Светлана расстелила на столе полотняную скатерть.

— Елеся получку принес.

— Поздравляю. Сколько заработал? — поинтересовалась Светлана и, когда ей ответили, вполне серьезно одобрила: — Молодец, Елеська! Кое-что можешь. Купил бы мне со своей получки обнову.

Она говорила это брату, а сама поглядывала на отца и рассыпала по избе веселые искорки из своих зеленовато-голубых глаз. Конечно же, она опять намекала на злополучные джинсы. Елисей, заметив, как вытянулось лицо у отца, отвернулся и прыснул в ладонь. Августа еле удержалась от смеха. Но Родион на этот раз оказался на высоте положения.

— Будет тебе обнова, — сказал он коротко. — Садитесь за стол. Мать, тащи, что есть в печи!

Родион все присматривался повнимательней к сыну и думал, с какого бока к нему подойти, чтобы пробудить у него привязанность к родному дому и рыбацкой профессии. Разговоры об этом велись и прежде, а теперь отец решил прощупать сына как следует.

После неудавшейся попытки поступить в институт Елисей вроде бы усомнился в правильности выбранного пути — по крайней мере, так казалось отцу. А после того, как сын приобщился к промыслу, у Родиона появилась надежда, что его отцовское желание исполнится, что древняя дедовская кровь наверняка позовет Елисея на тральщик, на зверобойку или на семужьи тони.

Августа, зная, чем дышит ее супруг, больше всего опасалась, что сын пойдет по отцовскому пути. Ей хотелось, чтобы Елисей непременно окончил институт и приобрел городскую профессию. И в то же время ей, как и любой другой матери, хотелось, чтобы сын оставался в деревне возле родителей, был опорой их в старости. В ней боролись два желания, и все-таки победило первое: Пусть уж лучше в городе, в учреждении или на производстве.

Родион начал разговор, как водится, издалека:

— Вот я пошел на завод Ряхина строгать тюленьи шкуры в пятнадцать лет. Отец погиб в уносе, надо было семью кормить. А условия были — с нынешними ни в какое сравнение. Холод, сырость, грязь, вонь… Все делали вручную. Придешь, бывало, домой — руки болят, ноги дрожат в коленях. Целый день стоишь, не присядешь. Чуть замешкаешься — хозяин тут как тут, кричит: Пошевеливайся! И все за кусок хлеба только. Учиться не довелось, где там! Не то, что вам… Теперь вон зверобоев на льдину на вертолете доставляют, словно почетных пассажиров.

Дети слушали его со снисходительной вежливостью, изредка переглядываясь. Светлана зачерпнув ложечкой варенья из вазы, сказала:

— Знаем, батя, вам пришлось испытать много трудностей.

— А нынче жизнь другая, — заметил сын.

— Другая, верно, — подхватил отец, радуясь, что дети понимают его с полуслова. — Нынче, окромя хлеба, вам подай и то, и се. Заработки приличные, все можно приобрести, ежели жить расчетливо, даже Жигули.

— А куда ездить на них, батя? — улыбнулся Елисей, — У нас тундра, дорог нету.

— Так то у нас, а в других местах поезжай куда хошь. И ездят многие.

— Сиди уж со своими Жигулями! — махнула рукой Августа. — На какие шиши будешь покупать?

— Это я к примеру. У нас ведь на промысле можно прилично заработать, — не обратив внимания на замечание жены, продолжал Родион. — Елисей тому пример. Три сотни с гаком за неделю.

— Так это, батя, заработок случайный. Раз в год, во время вертолетной кампании. А в остальные дни рыбаки, слышал я, не густо получают, — сказал сын. — Впрочем, дело не в одних только деньгах. Скучно здесь жить. Развернуться негде…

— Во сказанул! — удивился отец. — Море рядом — разворачивайся куда хошь! Или тебя уж совсем море не зовет? На тральщиках разве нет заработка?

— А труд там какой? — опять возразила жена. — По четыре месяца берега не видят, день и ночь в робе, насквозь мокрые, да на ветру, да и шторма бывают сильные.

— Пословица говорит: Пола мокра, дак брюхо сыто!

— То-то, пословица! Нет, муженек, уж ты не сбивай сына с толку, не агитируй. Пусть учится в институте. У него своя судьба.

— Разве я агитирую? — обиделся Родион. — Была нужда…

— Как же не агитируешь? Будто у парня нет своей головы на плечах. Не маленький теперь.

— Да полно вам, — прервал их сын. — Мне надо еще в армии отслужить. Или забыли?

— А после куда? Все надо предрешить заранее, — урезонивал его отец. Благодушное настроение у него улетучилось, и он насупился.

Елисей сказал решительно:

— После армии, батя, я пойду опять в архитектурный институт. Хоть обижайся, хоть нет.

— Правильно решил, — с живостью поддержала его сестра. — Добивайся своей цели.

— Настойчивость — второй ум, — подхватила мать.

— А ты куда? — спросил Родион дочь.

— А я… Я замуж, — расхохоталась Светлана. — Нет, если по-серьезному, то я пойду в педагогический.