Страница 12 из 16
Резен смотрел в зрительную трубу, не расставаясь, однако, с отвесом. Длинный, тонкий нос инженера был запачкан копотью. Отвес зажат в кулаке, на ветру мотался конец бечевки. Опустив трубу, Резен передал ее Иевлеву.
— Передовой фрегат изрядно поколочен. Государю Петру Алексеевичу нечего будет показать в виде трофея… А яхта — та едва держится на воде.
— Не на воде, а на песке она держится, — поправил Иевлев. — Будто кто нарочно их на мель посадил. Преудивительно. — Глянув в трубу, он закричал радостно: — Удирают! Удирают шведы! Так их, раз-эдак! По лодкам лупи, братцы!
Он сунул трубу Резену и, размахивая шпагой, побежал к солдатам, занявшим позицию у самой воды на берегу.
— Залпами, залпами! Чешите им загривок! Хорошенько! Ишь чего захотели! На матушке Двине хозяевать? Как бы не так!
Молодой солдат, приладивший мушкет на камне валуне, не выдержав, расхохотался, глядя на кругленького, исходящего бранью стольника. А тот рассердился, хлопнул солдата шпагой плашмя пониже спины:
— Рано ишшо зубы то скалить! Пали! Целься верней!
— Так ведь далеко! Пулей не достать, господин стольник! — сказал солдат.
— Как — не достать? Почему? Приказываю достать! — в запальчивости скомандовал Иевлев.
На соседней батарее пушкарями командовал Животовский. Его левая рука висела на перевязи.
Шведы покидали изрядно побитые корабли, опрометью на «малых посудинках» улепетывали на уцелевший второй фрегат, предусмотрительно остановившийся в отдалении от первого. Шлюпки летели, как гонимые ураганом. В воду падали треуголки, оружие, оброненные в великой суматохе.
Иван не мог повернуться, пластом лежа на полу в каюте с низким потолком, похожей на полуподвальное помещение. В крохотный иллюминатор пробивался слабый предутренний свет.
Долго ли он лежал? Наверное, долго. Потерял память от удара в голову. «Ну и тяжелы бахилы у шведского лейтенанта! Как он озверел! Целы ли хоть ребра? Вроде целы… Но все тело болит. Эк отделали, гады ползучие!»
Кругом все содрогалось от грохота. Русские ядра то и дело обрушивались на палубу, круша мачты, реи, надстройки.
— Дмитрий! Эй, друг! — вспомнив о товарище, позвал Иван. — Жив ли?
— Живой, — глухо отозвался Борисов. Он сидел, прислонясь спиной к переборке, прижав руку к виску. Из под пальцев сочилась кровь.
Иван подполз к нему и услышал:
— Спасибо тебе. Не посрамил чести поморской, крепко посадил фрегат на мель!
— Нам надо бежать, — сказал Иван.
— А как выйдешь?
Борисов поднялся, держась за переборку, нашел дверь. Она была заперта снаружи.
— Чем выломать дверь?
Рябов подполз к столику, но он был крепко вделан в палубу. Больше в каюте никаких предметов не было.
— Давай навалимся, — предложил Борисов.
В этот момент в стену каюты ударило ядро на излете, и она треснула. Брызнул лучик света.
— Добро лупят наши! — В голосе Ивана было ликование. — Молодцы пушкари!
— Прищучили шведа! — Борисов с силой налег на дверь плечом.
Иван хотел ему помочь, но совсем близко, за дверью, захлопали выстрелы, и он невольно отпрянул за косяк. И тут же увидел, как Борисов, схватившись за живот, мягко осел на пол.
В дверь загрохотали прикладами. Иван оттащил от нее Дмитрия, поспешно отполз в угол, лег на спину, закрыв глаза и неловко раскинув руки, будто мертвый. Под ударами дверь вылетела, и в каюту заглянул швед, с лицом, перекошенным от страха и ненависти. Увидев две неподвижные фигуры на полу, он решил, что русские убиты. На всякий случай, почти не целясь, выстрелил еще из пистолета в человека, лежавшего в углу, и опрометью бросился бежать: надо было успеть в шлюпку.
— Все, лейтенант! Русские мертвы, — доложил он, спустившись в шлюпку по штормтрапу.
Шлюпка, до отказа переполненная солдатами, отчалила от покинутого судна. Гребцы налегли на весла.
Воевода Прозоровский проснулся от гула артиллерийской пальбы, доносившейся со стороны Березовского устья.
Наскоро одевшись, он выскочил из каюты на палубу, прислушался: пушки гремели у Новодвинской крепости.
С причала по трапу на палубу коча поднялся полковник Семен Ружинский, встрепанный со сна, с мешками под глазами.
— Швед пришел. Наши бьют из пушек. Что делать будем? — спросил он.
Прозоровский помолчал, слушая канонаду, потом распорядился:
— Оставайся здесь, Семен. Обороняй устье. Мне надобно поспешать к Архангельскому. Вдруг они туда прорвутся? Вели снарядить карбас и дай мне пяток солдат.
Ружинский, спотыкаясь на сходне, сошел на берег и побежал к причалу, где стояли карбаса. А Прозоровский торопливо засобирался в дорогу. Дрожащими руками скидывал он в укладку бумаги, лежавшие на столе, приказал слуге уложить в ларец походные припасы.
Вскоре карбас на веслах отошел от берега и повернул к Архангельску. Воевода, ежась от утреннего холода, как нахохлившийся ворон, сидел на банке, угрюмо посматривая на проснувшуюся воду.
Отплытие воеводы с Мурманского устья не на Прилук, а в Архангельск было очень похоже на бегство, но он меньше всего думал об этом.
Глава пятая
ВОЕВОДСКАЯ «БЛАГОДАРНОСТЬ»
1
Пуля, выпущенная впопыхах из шведского пистолета, задела Ивану правое плечо. «Конец, добьют…» — подумал он, ожидая следующего выстрела, и потерял сознание.
Очнулся Иван от слабого толчка в бок. Осторожно подняв голову, осмотрелся: дверь каюты настежь распахнута. Тишина. И рядом очень тихий голос:
— Прощай, брат, умираю…
Превозмогая боль, Иван приподнялся и увидел Дмитрия. Тот лежал на боку, в лице — ни кровинки.
— Что ты, друг! — испуганно проговорил Иван, склонившись над Борисовым.
— Все. Прощай… — Борисов откинулся навзничь и затих.
Иван приложил ухо к груди. Сердце Дмитрия не билось. Огромным усилием воли Рябов поднялся на ноги и, добравшись вдоль переборки до двери, выглянул наружу. Палуба была вся взломана ядрами, повсюду в беспорядке валялись обрывки парусов, канаты, обломки мачт и реев.
«Верно, ушли все. Наша взяла!» Эта догадка придала Ивану сил. Выбравшись из каюты и тяжело ступая, он подошел к фальшборту и замер, глядя на видневшийся вдали родной русский берег, на желтевшие у стен крепости строительные леса.
«Ловко я посадил их. Как раз под пушки». Он долго и пристально смотрел на берег и прикидывал: «Доплыву ли? Ну, с богом! Доберусь до своих — попрошу, чтобы послали карбас за Дмитрием». Собравшись с силами, он бросился за борт, вынырнул и поплыл, превозмогая боль в плече.
Селиверст Иевлев приказал Федору Венеричу, зятю полковника Ружинского, осмотреть покинутые суда, если можно, отбуксировать их к берегу, а если фрегат и яхту невозможно привести на плаву, снять и доставить в крепость пушки, ядра, припасы и все, что осталось там ценного, «особливо неприятельские флаги». Вскоре карбас подгребал к борту фрегата. Рябов к тому времени уже добрался до берега. На вражеских судах русские взяли пять флагов, тринадцать пушек, двести ядер и много других припасов.
2
В тот же день Селиверст Иевлев отправил в Архангельск гонцов с вестью о победе и в качестве доказательств тому — шведский флаг и «чиненое» ядро. В донесении князю Прозоровскому стольник писал, что «неприятельские корабли взяты, а воинских людей с тех кораблей сбил». Стольник просил воеводу, чтобы тот прислал к нему «в прибавку» служилых людей, ядер, пороху, «впредь для опасения», и велел бы принять завоеванный фрегат. Яхта была совершенно разбита и без починки ее с мели снять было невозможно.
Воевода, немало обрадовавшись удачному исходу поединка недостроенной крепости с иностранными кораблями, тотчас прислал на остров Прилук солдатского голову Григория Меркурова с отрядом, двадцать пушек, ядра и порох. О трофейном фрегате воевода распоряжений никаких не дал, и стольник по своей воле все же отправил судно на буксире в Архангельск.