Страница 6 из 6
А сны эти сладкими были и уводили они далеко из самолета того. И не было в них смрада хмельного.
Было лето далекое, и дальность его от нашей с тобой, Ростовчанин (да и ты ли то был - не близнец ли твой, о возможности которого ты как-то обмолвился, усомнившись в его развоплощенности еще до зачатия, неполнотой своей угнетавшего тебя, принуждая к размаху в любом движении, чрезмерному даже для двоих), встречи за столиком шатким остается все той же.
Годы плюсуют друг друга, но среди этих сумм есть некий пробой, позволяющий вернуться в то лето столь же стремительно, как возвращались в него мы с тобой, внезапно трезвея от голоса диктора аэропортовского, призывающего опаздывающего на рейс "Москва - Остров" меня срочно пройти на посадку, и в глазах наших заблестели отблески костра на берегу ночном разожженного нами, но некогда было уже и словом перемолвиться, и вот я лечу, потеряв тебя или близнеца твоего нерожденного, и самолет все тот же, куда бы ни пытался я улететь, и высота со скоростью год от года неизменны, и лишь декорации полетные зыбко обозначают контуры изменений его, рассмотрение коих позволяет относительно точно приземлиться в нужном времени: ТУ-114, ИЛ-18, И.Т1-62, ИЛ-86, Боинг-737, впрочем, список можно продолжить, поскольку на сам полет ничуть не влияет смена декораций Л-410 на ЯК-42.
Отделенность островная вынуждает принимать неизбежность полетов, столь же противоестественных; сколь нелепы были бы попытки пингвина взлететь. Но абсурдность полета груды железа не мешает использовать его для уплотнения пространства, хотя и приводит к утрате реальности расстояний и смешению временных пластов, и вот мы с тобой, устав от неприютности встречи нашей, еще не последней, пытаемся поужинать в достаточно известном и даже легендарном ресторанчике на узкой московской улочке и было нам в нем хорошо, хотя опрометчиво мы понадеялись на собственные силы в сражении с меню и стол, накрытый даже с некоторой издевкой, скорее напоминал резервные запасы банкета роскошного, нежели ужин на двоих, но издевка между тем перешла в изумление, когда мы благополучно справились со всеми горами и горками съестного, и даже переросла, в слегка недоуменное почтение, когда щедрые чаевые и зрелище разбухшего кошелька ввергло официантку в сомнение - не она ли лопухнулась, приняв нас за лопухов, но дело было вовсе не в ней, а в рисунке на стене.
Нарисована была Птица. Через двенадцать лет я узнал ее. А тогда она еще не летала Но столь гармонично было ее парение на стене, что продолжение его в пространстве истинно полетном зависело лишь от недостаточности усилия художника, самую малость не до, и компенсировать ее смогли ты да я, поверив в продолжение парения этого. Оно - состоялось. Как и вина моя (твоя, наша с тобой) перед Птицей этой, узнать которую я смог только через двенадцать лет. И в полете ее смешалось до и после, и свободно пронзает парение Птицы жизнь нашу, и не разобраться мне до самого возвращения к ней, близость которого все более явственна, что же было доначальным -Ее полет или наша с тобой успевшая ко времени вера в возможность полета Ее, освободившая и пробудившая Ее.
Мой же перелет на нудно стонущем от моральной устарелости и фактической изношенности АН-24 не был даже в малейшей степени близок к ее парению, но был он растянут до полного изнеможения надеждой на услышанность песенки о вине нашей перед Птицей воспарившей.
Точнее, не песенки, а так правильнее: "Попытка разговора через двенадцать лет или баллада о Птице, которая была нарисована на стене одного из московских ресторанов", или же проще и короче: "Песенка со скобками".
Глава 9
"Ты помнишь тот случайный ресторан?
Швейцару я зачем-то дал трояк.
Держались мы как дети дальних стран.
Ты помнишь - был роскошным наш заказ.
И черным был у метрдотеля фрак.
Ты помнишь - были только ты да я
В том странном и случайном кабаке.
Стояли там три пальмы у окна.
Был сводчатым старинный потолок
И Птица пролетала по стене.
И Птица пролетала по стене.
Ты помнишь - мы поспорили тогда
Сумеет оторваться или нет,
Ведь все же нарисована она.
Ты помнишь - мы забыли про нее,
Хотя и собирались накормить.
Мы говорили каждый про свое.
(А Птица все летела по стене),
А мы все продолжали говорить.
Тот разговор нас далеко завел.
Ты помнишь - оборвали мы его,
Решив, что как-нибудь переживем,
(а Птица все летела по стене),
И было восемнадцать нам всего.
И было восемнадцать нам всего.
Мы встали и ушли из кабака.
Я щедро расплатился, но одно
С тобой мы не заметили тогда.
Ты помнишь, зазвенело вдруг стекло
И закачались пальмы под окном.
Но было дам с тобой не до того.
(на Птицу мы за были посмотреть)
Мы думали с тобою о другом.
Мы думали, что это все - пустяк.
Ты помнишь? Только я ведь не о том.
Уже двенадцать лет, а я никак
(на Птицу мы забыли посмотреть)
Не разберусь в видении своем.
Не разберусь в видении ночном.
Скажи мне - у тебя бывает так:
О чем-то плачет птица под окном,
И мне не разглядеть ее никак."
(на Птицу мы забыли посмотреть)
(на Птицу мы забыли посмотреть)
Глава 10
И протекал под крылом самолета того год одна тысяча девятьсот девяностый:
Глава последняя
Вот и прожито столько же, сколько прожито до потери тебя и утраты себя - тебя непознанной и неузнаннои (вплоть до неузнавания, точнее, - до неуверенности в возможности узнавания при случайном сходстве или полной схожести мелькающих отражений твоего облика на глади безликости толпы базаров наших обрыночных улиц), и себя - необретенного в том воплощении, которое было предопределено пересечением лучей звезд, искавших друг друга в переплетениях пространств и времен, продиравшихся светом своим через спирали чужих им галактик и обретших эту встречу, но - только светом, ибо погасли они, исчерпав всю звездность свою до встречи - и, может, если в самом деле все справедливо в этом не худшем из миров, в нематериализованности ее (вполне реальной - и даже в коей-то степени и материальной, свет - соприкоснулся) счастливо избегли они судьбы взаимопоглощения при превращении одной из них в ту самую черную) дыру, о которой столь нелепо и наивно вещал я в день. когда впервые увидел тебя.
И нет в нашей невстрече ни моей, ни твоей вины - нас - уже не было, когда мы пытались узнать друг друга.
Нас - еще не было, когда мы теряли себя.
И это - столько же - не равно бывшему до - как неравны меж собой половины, что не в состоянии образовать целое. Без тебя - полумертвый. До тебя - полуживой.
И эхо невстречи дробится и искажает отражения возможных удач, обессмысливая их до завершения, но сожалею я не о них, а о тех, чьи судьбы были опалены холодом света звезд отгоревших и дай Бог им отогреться где-небудь на теплом берегу или у живого огонька, и свеча, выпавшая из рук дочери не твоей в Храме, все же не погасла, и знаком добрым я воспринял ее маленький, но стойкий огонек.
Так прощай же без встречи, даже если Судьба,что соткала ткань, по узорам которой я пытался пробраться к началу себя, и подарит нам встречу.
Ты меня - не узнаешь.
И встречи - не будет.
Прощай.