Страница 13 из 94
- Ну что ж, в шалаш так в шалаш. Слыхал я, что тут немцы у нас погуляли... - Дядя Егор грустно покивал головой. - А уж избу мне вам теперь не построить... Отработался. Нахлебником стал.
И побрел к шалашу, куда повели его Трофим и Стенька. А мать шла за ними, утирая фартуком лицо.
С этого дня Трофима освободили от пастбища. Коз пасти послали Федю. Он был побольше, чем Трофим, и посердитее. Его и козы и девчонки-помощницы побаивались - не убегали куда вздумается.
А Трофим стал поводырем у слепого отца. Он всюду водил его за руку и очень гордился: раньше отец водил его за руку, а теперь он отца водит!
Вот они идут по дороге. Только что прошел дождь, солнышко блестит в лужах, теплый пар поднимается от земли. Они идут медленно: отец один шаг делает, а Трофим - три.
- Эй, отец, ты гляди, - кричит Трофим, - тут лужа!
- Это уж, брат, ты гляди, - отвечает отец, - а мне глядеть нечем. Сюда? Или сюда?
- Сюда, сюда! Эх ты, все-таки немножко шлепнул в лужу. Я тебя тяну, а ты не тянешься... Ты держись крепче за руку-то!
- Да уж я и так держусь!.. Трофим, - немного погодя сказал отец, - ты мне получше расскажи, каково наше Городище. Чьи-нибудь стройки стоят? Или уж так совсем и нет ни одной?
Трофим отвечал охотно. И так торопился, что сразу и не поймешь у него, что к чему.
- Ни одной стройки нету, скворец у Касаткиных живет, а в риге тоже живут. А скворец живет в скворечне, только ласточкам негде - они в кузне не живут, и в риге тесно, людей полно, и землянки они не любят...
- Подожди, брат, потише, - остановил его отец, - ты уж очень говоришь-то быстро - без точек, без запятых. И стройки тут и ласточки все в одну кучу сложил. Дома-то у кого остались или нет?
- Ни у кого не остались. А Касаткины лес возят - только не на свою усадьбу, а на тетки Дарьину...
- Значит, мы идем не по улице? А так, по пустой дороге?
- Как это по пустой? А деревья-то стоят! И палисадники некоторые стоят. А нашего - нет. Порубили.
- А машины остались какие? Косилка? Веялка? Ну, хоть что-нибудь, а?
- Никакие машины не остались. Они были в сараюшке заперты, замок большой - с ведро!
- О?
- Ну да! А немцы не могли никак сшибить. Сшибали, сшибали ломом - и не сшибли. Взяли да под крышу огня сунули. Вот теперь там одни железные шины от колес валяются и всякие железки - гайки там, болтики... А машин нету. Все погорели начисто. Во как!
- А молотилка?
- И молотилка! Все сгорело!
Отец понурил голову и закрыл рукой слепые глаза.
Трофимов отец был слесарь и механик в колхозе, и все колхозные машины были когда-то на его руках: он следил за ними, чистил их, ремонтировал.
Трофим дернул его за руку:
- Ну, чего ты? Опять плачешь, что ли?
- Тут бревнышка нет ли? Посидеть бы... - хрипло сказал отец.
- Есть! Пойдем на новую стройку. Там бревна чистые!
Они долго сидели в холодке. Отец молчал и в ответ на какие-то свои мысли покачивал головой. А Трофим рассказывал обо всем - и о том, как сейчас стрижи просвистели, и о козах, которых он пас недавно, и о лошадях, подаренных колхозу, и о забое, в котором набилась уйма плотвы. И не заботился о том, слышит его отец или нет. Да и как же ему не слышать, если Трофим сидит рядом и говорит!
Отец долго молчал. Потянул ветер с лугов, теплый, густой от медовых запахов. Отец поднял голову, понюхал воздух:
- Трава поспевает. Надо косы бить... - И тут же опять понурился. Людям - горячая пора. Работы - невпроворот, со всех сторон подпирает. А я вот сижу да на солнышке греюсь... Эх!
Отец горестно и безнадежно махнул рукой.
- Ну, чего ты! - сказал Трофим. - Что, думаешь, без тебя не справимся, что ли? Еще как справимся-то! Вот подрасту еще немножко - и пойдем со Стенькой лес валить. На стройку. Вот и дом будет. А ты все "эх" да "эх"! Во, во - гляди! Коршун планирует! Это он кур высматривает!
- Большой?
- Большой... Чего планируешь? Лети дальше - в Городище кур нету!
ВСАДНИКИ НА ГРАБЛЯХ
Созревал урожай, надвигалась тяжелая страдная пора. А урожай в этом году готовился небывалый. Может, оттого, что весна удалась спорая, может, оттого, что люди крепко потрудились над землей. А может, еще и оттого, что сеяли они в этом году семенами, присланными из района. А семена эти были сортовые.
И в огородах в этом году, кроме обычных овощей, насажали такого, чего сроду не видели и не садили: тыкву, сельдерей, какой-то особый сорт сладких помидоров, крупную сахарную фасоль. Садили все, что было прислано, лишь бы засадить побольше.
И словно в награду за все их страдания, за их неподъемный труд, и в полях и на огородах все так и лезло из земли, так и бушевало.
- Покос-то пора бы начинать, - как-то утром сказала Грунина мать, погода стоит складная.
Отец только что пришел из лесу. Рубашка у него на спине потемнела от пота и прилипла к плечам.
- Рано еще, - ответил он. - Петрова дня подождать надо.
Но мать хоть и кротким голосом, однако очень настойчиво продолжала свое:
- А что тебе петров день? Скажешь - трава молода? Так пока косим дозреет. А то гляди - рожь подхватит, а там овес. На наш урожай рук много надо - только поворачивайся! Да что я тебе говорю, Василий! Сам все знаешь.
- Тогда, значит, надо косы бить, - сказал отец.
- Да, видно, что так.
- Косы бить! Косы бить! - пошло по деревне.
К вечеру глухо и звонко застучали молотки по новым, еще не опробованным косам. И, тайно вздохнув, снова приняла свою бригадирскую заботу Груня.
- Давай нам грабли, председатель, - сказала она отцу. - Смотри, чтобы всем хватило.
- Сколько тебе граблей?
Груня подсчитала по пальцам:
- Десять.
- О! Куда столько?
- Ах да, Трофим выбывает! Ну, девять.
- Ступай отбери у кладовщика. Да не ломать - из трудодней вычитать буду. Лесхоз даром грабли не дарит. Слышишь, бригадир?
- Слышу, председатель.
Коротка летняя ночь. Еще не догорела вечерняя заря, еще не замолкли девичьи песни под березками у пруда, а уж на востоке чистым светом засветилась заря утренняя. Вставайте, городищенцы, берите косы, идите на луга!
Поднялись городищенцы, взяли косы и пошли на луга. Зашумела трава под косой, и ряд за рядом полегли на землю белые, лиловые и малиновые цветы.
А утром, когда солнце поднялось над лесом и осушило росу, на луг выехала веселая конница. Только всадники были невелики собой, одни вихрастые, другие с косичками, все босые, а вместо коней у них были грабли.