Страница 20 из 96
Полуденная жара обрушилась на него, как раскаленный молот, но это было даже приятно. В кутузке тоже было жарко и даже душно, но дышалось там тяжело и пахло всякой дрянью: масляной краской, лизолом, стыдливо притаившейся по углам грязью, тоской, убожеством. А здесь, на улице, теплый ветер свободно доносил с сопок смолистые запахи тайги, а воздух был таким чистым, что его хотелось пить, как воду.
Мимо, громыхая разболтанными бортами, пропылил порожний грузовик с ярко-голубой кабиной и зеленым кузовом, похожий из-за своей окраски на жестяную детскую игрушку. Юрий с невольным уважением проводил его взглядом: это был "ГАЗ-51", снятый с производства чуть ли не четыре десятка лет назад. Потом, морщась от поднятой этим беглецом с автомобильной свалки пыли, проехал на скрипучем велосипеде с облупленной, не единожды перекрашенной рамой абориген лет пятнадцати. На багажнике у него был тощий рюкзак, а к раме велосипеда было с помощью бечевки прикручено кривое ореховое удилище без лески. Проезжая мимо Юрия, юный рыболов испуганно на него покосился и косился до тех пор, пока переднее колесо велосипеда не въехало в колдобину и он чуть было не загремел через руль.
"Знает, - подумал Юрий, глядя ему вслед. - Все они знают, кто я такой и что здесь делаю. Знают, что произошло на линии, и, возможно, знают даже, кто это сделал. Знают и молчат, и будут молчать, потому что своя рубашка ближе к телу. А может быть, не только поэтому, но еще и потому, что относятся к имевшему место инциденту с опасливым одобрением: туда, мол, и дорога московским ханыгам, и нечего у рабочих людей кусок хлеба изо рта вырывать..."
"Нет, - подумал он, - что-то крутит ментяра, чего-то он недоговаривает. На что-то он намекал, но как-то очень уж издали, чересчур осторожно. Или это у меня паранойя начинается? Участок размером с Бельгию... Пять человек... То есть, иными словами, если это дело все-таки провернули местные, то ему связываться с ними не резон - родственники со свету сживут, а то и просто зарежут. А медь... Медь не ржавеет, а тайга кругом немереная - спрячь добычу, затаись и жди, пока все уляжется. Хоть год жди, хоть все пять. И потом, чего ждать? Руби себе провод на куски, толкай килограммов по десять, по двадцать за раз... Разбогатеть не разбогатеешь, но получится что-то вроде вполне приличной ренты. Переводи металл в дензнаки и попивай водочку в свое удовольствие. Чем не жизнь? Ведь прораба застрелил Митяй, самый что ни на есть местный. И никакой он не агент неведомой преступной группировки, а просто один из аборигенов, у которого долго копилось раздражение против москвичей - копилось, копилось, а потом количество перешло в качество, да еще водочка помогла, поспособствовала... Жалко, что его теперь ни о чем не спросишь - повесился Митяй в камере. Проспался, узнал, что натворил, и повесился. Тоже, между прочим, интересная деталь. Должен ведь был знать, на что шел, так зачем же вешаться?"
"Погоди, - сказал он себе, - не то. Вешаться - это потом. Сначала он напился до бесчувствия и вырубился прямо на месте преступления. Зачем? Если планировал, готовился, сговаривался с кем-то, то мог ведь, наверное, и потерпеть? Или его использовали вслепую? А может быть, просто подставили?"
Он медленно спустился со скрипучего деревянного крыльца и остановился, не зная, в какую сторону податься. Выбор у него был невелик - направо или налево, и ни справа, ни слева ему нечего было делать. Справа, в какой-нибудь полусотне метров, немощеная улица вливалась в центральную площадь поселка, посреди которой в чахлом скверике торчал облупившийся бетонный постамент, где в свое время возвышался, по всей видимости, памятник вождю мирового пролетариата. Слева улица плавно загибалась в сторону. Там зеленели странные местные сады, в которых обычно ничего не успевало вызреть, уныло серели двускатные шиферные крыши, а над ними синели поросшие лесом сопки. На склоне ближней сопки Юрий разглядел серебристый блеск свежей алюминиевой краски и поспешно отвел глаза. "Попал", - подумал он с довольно тягостным чувством. Было очень неприятно оказаться без всякой определенной цели и даже без крыши над головой в месте, да тебе абсолютно нечего делать и где никто, по большому счету, в тебе не заинтересован.
Оглядевшись, Юрий заметил Петровича. Тот сидел на корточках в тени, прислонившись спиной к стволу худосочной липы, по обыкновению копался в бороде, выковыривая из нее какой-то неопределенный мелкий мусор, и покуривал сигаретку с таким видом, словно нетрогался с места уже лет сто и не собирался трогаться в течение по крайней мере такого же срока.
- Привет, - сказал ему Юрий.
- Ужу, - промычал в ответ бригадир, затягиваясь сигаретой, и посмотрел на Юрия из-под низко надвинутого козырька выгоревшего на солнце армейского кепи.
Говорить было не о чем. До Юрия как-то вдруг дошло, что перед ним на корточках сидит абсолютно чужой и несимпатичный ему человек - пьяница, безмозглый бык, бывший зека, неудавшийся насильник, вожак стада диких обезьян, которое в один прекрасный день целиком превратилось в подгоревшее жаркое. Их кратковременное партнерство было вынужденным и теперь, похоже, подошло к концу.
- Подписка о невыезде? - спросил Петрович, глядя прямо перед собой.
- Ага, - сказал Юрий. - Есть такое дело.
- Коа-аел, - процедил Петрович, имея в виду капитана, и длинно сплюнул в пыль. - Уж лучше бы прямо достал пистолет и застрелил. Прирежут нас с тобой здесь, как цыплят.
Юрий снова огляделся по сторонам. Поселок, казалось, спал, хотя время приближалось к полудню. По противоположной стороне улицы, шатаясь и громко икая, прошел пьяный. Судя по кренделям, которые выписывали его непослушные ноги, и по тому, как он отклонял назад корпус, этот абориген пребывал в абсолютно бессознательном состоянии и двигался исключительно на автопилоте.
- Когда усталая подлодка из глубины идет домой, - прокомментировал это явление Юрий.
Глядя на пьяного, он почувствовал, как едва ощутимо бьется где-то в глубине мозга, пытаясь пробиться на поверхность, какая-то пока что не осознаваемая мысль Пьяный был мучительно похож на кого-то, только было никак не вспомнить - на кого. "А, чего там, - подумал Юрий. - Все пьяные чем-то похожи друг на друга... Все до единого... Все... Да, черт возьми, все!"