Кэрри в дни войны

— Бедняжечка!

— Сам виноват, — рассердилась Кэрри. — С тех пор как мы выехали из Лондона, он, не переставая, жует. Жадный поросенок! Помойка!

Он съел не только свой собственный завтрак — сэндвичи с холодными сосисками и бананы, — но и почти весь ее. Кэрри сама отдала ему свою порцию, чтобы хоть немного его утешить; она понимала, что ему еще труднее, чем ей, расстаться с домом и с мамой. Или делал вид, что труднее. Ей вдруг пришло в голову, что он просто притворялся, хотел, чтобы его пожалели. Пожалели и дали шоколадку! Он съел весь шоколад!

— Я так и знала, что его вырвет, — убежденно заключила она.

— Нужно было предупредить меня, — сказала мисс Фазакерли.

В ее словах не было и тени упрека — она была самой доброй из школьных учителей, но Кэрри вдруг захотелось плакать. Будь она на месте Ника, она обязательно бы заплакала или, по крайней мере, притворилась бы обиженной. Но раз уж она была Кэрри, а не Ник, то просто отвернулась к окну и не сводила глаз с большой горы на противоположной стороне долины. Вершина горы была фиолетово-коричневой, а склоны зеленые в серебряную полоску (вода) с белыми крапинками (овцы).

Овцы и горы. «Чудесно! — восторгалась мама, прощаясь с ними на вокзале. — Будете жить на свежем воздухе, а не в пыльном городе. Вам понравится, вот увидите». Словно Гитлер начал войну специально для них, чтобы их, Кэрри и Ника, с противогазами через плечо и болтающимися на груди карточками «Кэролайн Уэнди Уиллоу» и «Николае Питер Уиллоу» — как на посылках, только адрес забыли указать — увезли на поезде неведомо куда. «Ах, как интересно!» — воскликнула мама, и не только потому, что ей хотелось их развеселить. Просто она была оптимисткой по натуре. Очутись она в аду, пришло Кэрри в голову, она бы воскликнула; «Зато здесь нам будет тепло!»

Вспомнив про маму, умевшую во всем видеть только хорошее (или притворявшуюся, потому что, когда поезд тронулся, улыбка сразу сползла с ее лица), Кэрри чуть не заплакала. В горле у нее появился комок, словно там застряла таблетка лекарства. Она глотнула и скривилась.

Поезд замедлил ход.

— Вот и приехали, — сказала мисс Фазакерли. — Берите свои вещи, постарайтесь ничего не забыть. Кэрри, присмотри за Ником.

Кэрри насупилась. Она любила Ника, очень любила, но терпеть не могла, когда ей поручали что-нибудь такое, что и так полагалось выполнить. И Ник ей уже порядком надоел. С видом умирающего лебедя он потянулся за чемоданом.

— Пусти меня, дурачок, — сказала она, вскакивая на скамью.

Сверху полетела пыль, он наморщил нос.

— Из-за тебя и чихаю, — пожаловался он. — Не прыгай так, Кэрри.

Странное дело, вещей у них стало больше, чем при отъезде, и раньше чемоданы казались легкими, а теперь были словно камнями набитые. А когда они вышли на маленькой станции и по усыпанной шлаком крутой дороге двинулись вниз, стали еще тяжелее. Кэрри тащила не только свой, но и чемодан Ника, а из-под руки у нее то и дело вырывался рюкзак, у которого оторвалась лямка. Да еще противогаз бил по коленям.

— Кто-нибудь помогите, пожалуйста, Кэролайн! — воскликнула мисс Фазакерли, бегая взад и вперед вдоль растянувшихся цепочкой детей, словно пастушья собака. Кэрри вдруг почувствовала, как у нее забрали рюкзак, а потом и один из чемоданов.

Это был какой-то мальчик, высокий, но на вид не намного старше ее, в шапочке, которую носили ученики младших классов.

— Большое спасибо, — глядя в сторону и покраснев, поблагодарила она взрослым, маминым голосом.

Он застенчиво улыбнулся в ответ. На глазах очки в металлической оправе, подбородок — в прыщах.

— По-видимому, это и есть наше так называемое место назначения. Не очень-то привлекательное, а? — заметил он.

Усыпанная шлаком дорога кончилась, и они зашагали по горбатой улице, где стояли какие-то темные, небольшие дома без палисадников. Над горой еще висело солнце, но городок уже лежал в тени. В холодившем щеки воздухе пахло угольной пылью.

— Грязно, потому что здесь шахта, — сказала Кэрри.

— Я не это имел в виду. Город маленький, значит, нет хорошей публичной библиотеки.

Забавно, что в такой момент можно об этом беспокоиться.

— Первое место, там, где мы делали пересадку, было куда больше, — сказала Кэрри. Прищурившись, она прочла, как его зовут: Альберт Сэндвич. — Если бы твоя фамилия начиналась с буквы из первой половины алфавита, ты сумел бы остаться там. Тебе чуть-чуть не повезло: нас разделили как раз на букве «р». Тебя как звали дома: Алем или Бертом?

— Мне нравится, когда меня называют полным именем, — сухо ответил он. — И не нравится, когда, слыша мою фамилию, вспоминают про бутерброд.

Он говорил твердо, и Кэрри почувствовала, что не следовало задавать подобных вопросов.

— А мне твоя фамилия напомнила только город Сэндвич в Кенте, где живет моя бабушка, — сказала она. — Правда, папа говорит, что ей нужно оттуда уехать: вдруг немцы выбросят десант на побережье? — Она представила себе, как немцы высаживаются на берег, а бабушка бежит, таща за собой тачку с вещами, как на какой-то фотографии в газете, и, глупо загоготав, добавила: — Если они высадятся, бабушка задаст им как следует. Она никого не боится, она даже Гитлера самого не испугается. Залезет на крышу и обольет его кипящим маслом.

— Думаю, что это мало чем поможет, — хмуро ответил Альберт, посмотрев на нее. — От стариков во время войны нет толку. Как, впрочем, и от детей. Лучше не болтаться под ногами.

От его серьезного тона Кэрри стало не по себе. Ей хотелось объяснить ему, что, сказав про кипящее масло, она всего лишь пошутила, но они уже дошли до здания с высоким крыльцом, где им велели построиться гуськом, чтобы у входа их можно было проверить поименно. Ник стоял у двери, держа мисс Фазакерли за руку.

— Успокойся, мой милый, — говорила мисс Фазакерли. — А вот и она. Что я тебе сказала? — И, обратившись к Кэрри, добавила: — Пожалуйста, не теряй его. — Она отметила их троих в списке, сказав вслух: — Двое Уиллоу, один Сэндвич.

Ник держался за рукав пальто Кэрри, когда они очутились в длинной, сумрачной комнате с остроконечными окнами, где было шумно и многолюдно.

— Хотите чаю с пирогом? — обратилась к Кэрри какая-то энергичная полная особа с певучим по-валлийски голосом.

Кэрри замотала головой: ей казалось, что пирог не полезет ей в глотку.

— Тогда встаньте в сторонку, — сказала женщина. — Вон там у стенки, рядом с другими, кто-нибудь вас выберет.

Кэрри огляделась в недоумении и увидела Альберта Сэдвича.

— Что происходит? — шепотом спросила она.

— Нечто вроде ярмарки скота, — ответил он.

На лице его было написано отвращение, но держался он с полной невозмутимостью. Он отдал Кэрри ее чемодан, отошел в самый конец комнаты, сел на свой чемодан и вытащил из кармана книгу.

«Хорошо бы и мне так, — подумала Кэрри. — Сесть и читать, будто мне на все наплевать». Но ее уже начало мутить от страха: вдруг ее никто не выберет? Так бывало всегда, когда в школе составляли команду для игры. А вдруг ее не возьмут? Она потащила Ника к стоявшим у стены детям и, опустив глаза, не осмеливаясь вздохнуть, застыла в ожидании. Когда кто-то выкрикнул: «А теперь славную маленькую девочку для миссис Дейвис!», она почувствовала, что задыхается. Она подняла глаза, но не могла сосредоточиться: вместо лиц перед ней плавали какие-то пятна.

Ник еще крепче вцепился ей в руку. Она посмотрела на его белое лицо со следами рвоты вокруг губ, и ей захотелось встряхнуть его. Кто возьмет к себе в дом такого болезненного на вид и бледного мальчика? Он обязательно заболеет, решат они, и будет только помехой.

— Сейчас же выпрямись и улыбнись! — прошипела она, но когда он, такой маленький и беззащитный, лишь удивленно заморгал, сердце ее смягчилось. — Не бойся, — сказала она. — Я не злюсь и никуда от тебя не денусь.

Минуты превратились в часы. Детей становилось все меньше и меньше, их потихоньку разбирали. Остались лишь никому не нужные, решила Кэрри: они с Ником, несколько хулиганского вида мальчишек и противная косоглазая девочка с двумя младшими сестренками. Да еще Альберт Сэндвич, который по-прежнему спокойно восседал на своем чемодане, читая книгу и ни на кого не глядя. Ему было наплевать! Кэрри вскинула голову и что-то замурлыкала себе под нос, делая вид, что ей тоже все безразлично.