Страница 4 из 4
Дважды по десять тысячелетий - "Djam Karet" - поле прошло пульсацией а потом в краткий момент, который запросто мог оказаться мгновениями, годами, тысячелетиями, - вдруг прервалось.
Легенда не говорит правды. Вернее - не говорит всей правды. Ибо за сорок лет до набега Аттилы Рим был взят и разграблен готом Аларихом. "Djam Karet". Через три года после странного отступления Аттилы Рим снова был взят и разграблен - на сей раз Гензерихом, королем вандалов.
Так что у всего есть своя причина. К примеру, тому, что мусорный поток безумия вдруг прекратил истекать из прокачанного разума семиглавого дракона - через все "где" и все "когда"...
Семф, предатель cвоей расы, парил перед Советом. Его друг - тот, что теперь искал для предателя последнего проноса, Линах, занимал на слушании место Проктора. Негромко, но красноречиво новоиспеченный Проктор излагал свою версию проделки великого ученого.
- Резервуар прокачивался, и тогда он сказал мне: " Прости меня, ибо я люблю своих ближних. В каком бы "где" и каком "когда" они ни были. Мне приходится. Сфера, где я работаю, жестока и бесчеловечна. Мне нельзя не любить. Так что прости меня". А потом он промежнулся.
Шестьдесят членов Совета - представители всех рас, что существовали в центре: и птицеликие звономуды, и голубые недоизвраты, и большеголовые балдофоны, и апельсиновые деревосраки с трепещущими, будто крылья, ресницами, и все-все-все - все они разом посмотрели на парившего перед ними Семфа. Голова и все тело преступника скомканы, будто серый бумажный пакет из-под сахарного песка. Волос на теле не наблюдалось. Мутные, водянистые глаза тупо смотрели в пустоту. Голый, мерцающий, он вдруг стал сползать в сторону, но ветерок, гулявший по бесстенному залу, тут же вернул его на место. Семф прокачал сам себя.
- Я обращаюсь к высокому Совету с нижайшей просьбой утвердить приговор об окончательном проносе для этого человека. Пусть даже его промежуция длилась считанные мгновения, у нас нет возможности выяснить, какой урон или какая внеприродность была вызвана в Гдекогдании упомянутым поступком. Акт этого человека по сути своей - акт зверя. Действие, обрекшее шестьдесят рас центра на будущее, где по-прежнему будет торжествовать безумие. Единственным наказанием за подобное преступление должна быть немедленная терминация.
Совет вышел в отключку и стал думать. Бесконечно долгие мгновения спустя связь была восстановлена. Все члены Совета безоговорочно поддержали обвинение Проктора. Его требование о приговоре постановили привести в исполнение.
На притихших берегах мысли, человека - скомканный серый пакет - нес на руках его друг и палач, Проктор. Потом, в пылящем беззвучии надвигающейся ночи, Линах со вздохом положил Семфа в тень.
- Почему ты остановил меня? - с усталой гримасой спросил скомканный пакет, пока еще не лишенный рта. Линах отвернулся в набегающий мрак.
- Почему?
- Потому что здесь, в центре, еще есть надежда.
- А не в центре? Для всех остальных - там, повсюду - для них что, нет никакой надежды?
Линах неторопливо уселся и принялся погружать ладони в золотистую пыль. Та медленно просачивалась сквозь пальцы - сыпалась обратно, устилая жадную плоть земли.
- Если мы сможем начать отсюда, если сможем последовательно расширять и расширять наши границы, то однажды, когда-нибудь, нам удастся достичь конца времен с той самой крошечной надеждой. А пока что пусть будет хоть один центр, где нет безумия.
Семф торопливо заговорил. Конец стремительно приближался.
- Ты приговорил не только меня. Ты приговорил их всех. Ведь безумие дух самой жизни. Сила жизни. Можно загнать ее в бутыль- Можно. Как славно! Нужен тебе самый что ни на есть гений - взял да и откупорил. И к такой жизни ты приговорил их на веки вечные. Причем во имя любви.
У Линаха вырвался звук, что вполне мог быть словом.
Но Проктор тут же втянул его обратно. Семф коснулся ладони своего палача чем-то дрожащим, что вполне могло быть рукой. Нежность и тепло перетекали из пальцев.
- Мне жаль тебя, Линах. Ты так и не стал человеком. Вот в чем твое проклятие. Этот мир создан для борцов. А ты так ничему и не научился.
Линах молчал. Он думал только о той прокачке, что теперь будет длиться всю вечность. Раз запущенной прокачке и уже никакими силами не обратимой.
- Сделаешь мне памятник? - спросил Семф.
Линах кивнул:
- Все как положено.
Семф мягко улыбнулся:
- Тогда сделай его им. Не мне - им. Ведь это я изобрел им на погибель эту проклятую бутыль. Так что мне памятник ни к чему. Выбери кого-нибудь. Не самого важного и значительного. Просто того, чей облик им все-все подскажет. Когда найдут и поймут. Возведи этот памятник в мою честь. Сделаешь?
Линах кивнул.
- Так сделаешь? - повторил Семф. С закрытыми глазами кивка он увидеть не мог.
- Да. Сделаю, - ответил Линах.
Но Семф уже не слышал. Пронос пошел в ход и быстро закончился. Линах остался наедине с безмолвным чернеющим небосводом.
Статую воздвигли на дальней планете у дальней звезды; во времени, безмерно древнем - но все же еще не состоявшемся. Существовало оно только в умах тех, что должны были прийти позднее. Или совсем никогда не прийти.
Но если бы они все-таки пришли, то сразу поняли бы, что живут в аду, который некогда был Раем. Тем самым Раем, который люди именуют так с самого начала. И что в том Раю был центр, откуда выхаркнулось все безумие. И что некогда в том центре царил мир.
На развалинах взорванного здания - бывшей ткацкой фабрики в городе, что раньше именовался Штутгартом, там, обезумевший от голода и невыносимых воспоминаний о своем людоедстве последних недель, Фридрих Дрюккер наткнулся на разноцветную коробочку. Кровавыми обрубками пальцев мужчина попытался сорвать крышку коробочки. Вот он нажал на определенную точку вскрытия, крышка откинулась - и прямо в побелевшее от ужаса лицо Фридриха Дрюккера из коробочки вырвались циклоны. А вместе с циклонами рванулись в ночь безликие и крылатые порождения мрака. За ними - последняя струйка лиловатого дымка с резким запахом гнили.
У Фридриха Дрюккера оставалось до обидного мало времени, чтобы поразмыслить, что же это за лиловатый дымок, ибо следующий день для него просто не настал. Разразилась Четвертая Мировая война.