Нечем позавтракать

В этот момент я заметил, что уже давно торчу, как столб, а мое лицо удалено от фласов. И никаких затруднений с дыханием.

Что ж, мне предстояла кое-какая работа, с которой они не смогли бы справиться, потому что я был живым порождением кошмарных фантазий, которые они считали немыслимыми.

Все это случилось шесть месяцев назад.

Теперь, когда ночь в самом разгаре, фласы, судя по всему, умерли. Так что не будет ничего, когда вернется свет. Нечем будет дышать, нечем позавтракать.

* * *

Слишком темно. Звезды слишком далеко, чтобы позаботиться об Аде и его жителях. Конечно, мне следовало догадаться раньше. Настали двенадцать месяцев ночи, и фласы погибли. Они не превратились в серую пыль, как те, что я в первый раз принес с собой. Нет, вместо этого они ушли в почву. Они становились все меньше и меньше, словно в киноленте, пущенной в обратную сторону, сделались совсем крошечными, а потом исчезли окончательно.

Мне не удалось узнать, защищали ли они себя таким образом или погибали навсегда, потому что грунт слишком плотен, чтобы раскопать его, а судя по тому, что мне удалось отколоть, шлакообразные образования, пронизывающие почву, не открывали ничего, кроме крохотных провалов, в которые и втянулись бутоны.

Голова опять начала побаливать. Запас кислорода в опухоли почти совсем иссяк. Я замечаю это по тому, что теперь каждый глоток - я научился дышать как бы глотками - требует все больших усилий. Я решил вернуться на корабль.

За последние три "дня" я проделал не один десяток миль по планете, жил в пещерах, таскал с собой пищевой рацион.

Я спускался вниз, к пышным зарослям фласов, не только для того, чтобы пополнить расходуемый запас кислорода, но и для подробного изучения их странного метаболизма, потому что мои запасы воздуха в цистернах полностью улетучились. Должно быть, в них что-то было повреждено при посадке, или же те частицы, которые взорвали реактор, вывели из строя и систему рециркуляции кислорода, нанеся ей невидимые повреждения. Этого я не знал.

Зато я знал, что должен научиться жить на Аду, пользуясь тем, что он мне предоставляет, или умереть.

Это было нелегкое решение. Мне хотелось умереть по слишком многим причинам.

Я стоял на открытом пространстве, обогревательная ткань гротескно облепляла голову и опухоль, когда заметил мерцание в глубине неба. На мгновение оно стало устойчивым, потом опять запульсировало, словно что-то опускалось на маленькую планетку.

Я почти сразу же понял, что это корабль. Невероятно, но каким-то неведомым мне способом Господь прислал корабль, чобы меня забрали отсюда. Я побежал к обломкам, которые остались от моего корабля.

Я споткнулся, упал, пополз на четвереньках, потом встал и опять помчался, и к тому времени, когда добрался до кабины, моя опухоль была почти пуста, а голова разламывалась от боли. Я влетел внутрь, задраил люк и в изнеможении прислонился к нему, вбирая в себя воздух кабины.

Я подошел к радиоаппаратуре, хотя голова еще не окнчательно просветлела, плюхнулся в жесткое кресло перед пультом управления. Я почти забыл, какой драгоценностью может быть связь. Оказавшись так далеко от Границы, я никогда серьезно не принимал в расчет возможность, что меня могут обнаружить. И хотя я перестал об этом думать, но в происходившем теперь не было ничего исключительного. Мой корабль взорвался не далеко от торговых маршрутов. Правильно, я не вернулся, но комбинация каких-либо обстоятельств могла заставить еще один корабль последовать по моему пути.

Так они и сделали, так и поступили. Так и случилось.

Я нажал кнопку радиомаяка и переключил его на непрерывную работу, слушая, как "бип-бип-бип" разносится по кабине и зная, что сигнал уходит наружу, к кораблю, кружащему над планетой. Этого будет достаточно.

Неторопливо, опустив руки на колени, я повернулся во вращающемся кресле и на мгновение увидел свое отражение в полированной стенке рециркулятора, увидел свою опухоль, гротескную, чудовищную, омерзительную, покрытую щетиной недельной давности, увидел свой от, напоминавший косую рану.

Такое трудно назвать человеческим обликом. Когда они появятся, я могу просто не открывать им люк.

* * *

Я все же позволил им войти. Их было трое, молодых, стройных, пытающихся замаскировать свой ужас перед тем, во что я превратился. Они вошли, сбросили неуклюжие бронескафандры. В кабине было тесновато, но девушка и один из мужчин опустились на корточки на пол, а другой мужчина пристроился на уголке пульта.

- Меня... - Я не знал, сказать ли "зовут" или "звали", поэтому все опустил, просто представившись: - Том Ван-Хорн. Я здесь примерно четыре-пять месяцев, точнее не знаю.

- Мы из Фонда Изысканий Человечества, - ответил один из юношей - он откровенно разглядывал меня, просто не мог отвести глаз. - Экспедиция за пределы Галактики для обследования некоторых миров на предмет их пригодности для колонизации. Мы видели вторую половину вашего корабля. Та женщина...

- Знаю, - оборвал я его. - Это моя жена.

Они уткнулись глазами в угол, в пол, в переборки.

Какое-то время мы разговаривали, и я видел, что они заинтересовались моими теориями относительно быстротекущих мутаций. Это была их область, и под конец девушка заявила:

- Мистер Ван-Хорн, вы наткнулись на нечто невероятно важное для всех нас. Вы обязаны вернуться и помочь добраться до сути перемен, которые с вами произошли.

Она смутилась и этим немного напомнила мне жену.

Тут же включились двое других. Они использовали меня вместо амортизатора, задавая вопросы и сами отвечая на них, заставляя меня все теплее воспринимать возможность возвращения. Я был затянул в водоворот энтузиазма. Ощущение причастности поглотило меня, я забылся. Я забыл, как вспыхнул, словно спичка, корабль, забыл, как она лежала на трапе, застывшая, синяя и чужая, забыл все годы, которые промотался по пространству, забыл о проведенных здесь месяцах и - самое главное - забыл о моих изменениях.

Они упрашивали меня, они говорили, что готовы хоть сейчас отправиться в путь. Некоторое время я колебался, сам не зная, почему, но мои подсознательные крики никто не слышал.

Потом я смягчился и взялся за скафандр. Когда я надвинул обогревающую ткань на свою опухоль, какое-то время они переглядывались, потом девушка подтолкнула своего спутника, а второй скорчился от нервного хихиканья.

Они позабавили меня, растолковывая, сколь важным будет мое открытие для человечества. Я слушал, я хотел этого. Все было слишком хорошо после того, как я приготовился провести на Аду вечность.

Мы выбрались из кабины. От моего обломка до их корабля было совсем недалеко. Я удивился и обрадовался, увидев, каким сияющим был их корабль. Они им гордились, они хорошо о нем заботились.

Это было новое племя - легковозбудимые, интеллигентные ученые с юношескими идеалами. Что ж, удачи им. Они не мешали старым бродягам вроде меня. Корабль был освещен автоматическими прожекторами, лучи которых падали на корпус, и корабль сиял в ночи Ада, словно гигантский яростный факел. В космосе, должно быть, он покажет себя еще лучше.

Юноша нажал кнопку. Из корабля донеслось гудение. Откуда-то сверху соскользнула посадочная лестница, одновременно открылся наружный люк. Я понял, что это более современная модель, чем мой погибший корабль.

Что ж, это меня не смущало. Я был бедным космическим скитальцем, пока не познакомился с женой. А она была всем тем, что мне требовалось в полете.

Я сделал шаг вперед, к лестнице.

И тут почти одновременно произошли два события.

Я увидел свое отражение в блестящем корпусе корабля. Зрелище не из привлекательных: рот, как у вурдалака, перекошенный вниз и набок, вытянутый в ножевую рану, глаза-щелки, опухоль - омерзительная, испещренная кровеносными сосудами. Я задержался у лестницы, мои спутники ждали позади.

И тут произошло второе событие.

Я услышал ее.

Где-то далеко, в ярких янтарных пещерах, где спускаются вниз сверкающие сталактиты, окутанная мерцающей аурой доброжелательности, чистоты и надежды, ставшая моложе, чем была, ослепительно прекрасная и взывавшая ко мне голосом музыки, в котором было полыхание светил и мерцание звезд, движение планет и рост травы, и тяга всего живого к счастью - все это была она!