Песчаный поход

– А чего, приедем! Да, Гора?

– Конечно! Все равно по пути. Мне от Харькова восемь часов на автобусе – и дома. Я точно приеду!

– И ты, Шура, приезжай, обязательно! И Мыколу тащи, и Братуся!

– Да уж, этого урода пока раскачаешь!

– Я тебя умоляю! Да ты мертвого раскачаешь и замахаешь в придачу, если захочешь! Да, Гора?!

– Все весело заржали.

– Ну, так как, братаны? Обещаете приехать?

– Сказали – приедем, значит, приедем! – за двоих ответил Шурик.

– Через несколько минут после окончания построения восемь носилок с трупами засунули во второй «головастик», и вертолеты, отстреливая ракеты, стали кругами подниматься над перевалом. Наколотые анальгетиками и димедролом раненые почти моментально уснули, а осиротевшая четверка, отстав от роты и вольно покуривая на ходу, обсуждала возможность проведать Валеру после дембеля. Сошлись на том, что ничего «военного» в том нет, и решили вначале ехать в Харьков, а уж потом – по домам.

Глава 25

Прошедшие месяцы пролетели для Саши незаметно. Жизнь шла своим раз и навсегда установленным чередом. Он уже успел стать дедушкой, и о событиях годовалой давности ему редко кто напоминал.

Саша теперь считался одним из самых опытных солдат взвода. Держался он у себя в палатке особняком, перед офицерами не заискивал, со своим призывом был настороже. И когда один из новоиспеченных, круто слепленных дедов попытался, было восстановить во взводе старые порядки, (мы пахали – теперь их черед), Саша не вполне удачно опустил на его голову тяжелый самодельный табурет…

Дед отделался легким сотрясением мозга, десятком швов на темени, синяком во весь глаз – «презент на память» от ротного – и семью сутками в соседней камере. Саша же отсидел на «губе» всего трое неполных суток.

Несмотря на столь короткий срок наказания, для Саши это были самые тяжкие дни за минувшие полгода.

Его никто не бил, не унижал и не припахивал. Как и положено старослужащему он тихо и мирно отсидел свой законный троячок. Но в это время на губе сидело трое «предателей». Одного вида этих забитых, доведенных до полной потери человеческого облика, совершенно раздавленных существ, которых на «губе» уверенно убивают, было для Саши достаточно, чтобы впасть в глубокое уныние.

Троих, еще и года не отслуживших солдат, взяли с поличным на одной из точек в момент, когда они обменивали свой очередной цинк патронов на партию гашиша и безделушки. Начинающих бизнесменов, скорее всего, кто-то просто-напросто заложил. Их сразу привезли в полк и запихали в «тигрятник». Пока «торгаши» находились под следствием и надежным контролем, все было ничего, но далее особисты что-то там переиграли и приняли новое решение – хорошенько показать личному составу части, что иногда случается с «изменниками». Их перевели в отдельную камеру карцерного типа и закрыли глаза на происходившее далее. Нетрудно догадаться, что именно с ними стало происходить…

Боевые роты, не будучи на операциях, обычно друг за дружкой заступавшие в караул, незамедлительно припомнили «торгашам» все, начиная от убитых и раненых товарищей: «Вашими же патронами, подонки…» – и заканчивая собственной тяжелой жизнью. Даже и не били. Просто подбирали на весь день особо «потешную» работенку – и побоев не надо, чтоб удавиться!

Ну и, конечно же, особенно отличалась в «гуманном» отношении к арестантам имевшая, к слову, самые большие потери в полку, наиславнейшая разведрота. Именно ее выводные ввели практику (в дальнейшем подхваченную остальными караулами) в течение всего дня не отпускать заключенных в туалет, а среди ночи выводить на площадку перед камерами и заставлять бежать на одном месте до тех пор, пока и большая и малая нужда не будет справлена прямо в штаны. После чего закрывали в одиночке до самого утра.

Вскоре «торгашам» подыскали и вовсе «уморительную» работенку. Кто-то из пятой мотострелковой приволок на губу шестиведерный алюминиевый бак с тонкими стальными тросиками вместо ручек. В то же вечер с кухни стащили пятилитровый черпак на длинной ручке.

С самого подъема следующего дня трое несчастных уже черпали им содержимое общего туалета и несли неподъемный бак вокруг всей караулки и тут же вываливали свою ношу назад в туалет, правда, уже с другого конца.

Один раз «торгаши» схитрили и как бы невзначай опрокинули «почетный груз» прямо посреди двора. За эту хитрость тут же были избиты этим же черпаком без всякой пощады и долго убирали зловонную жижу голыми руками.

Через несколько дней из-за невыносимой вони и страшных нарывов, образовавшихся на искромсанных стальными тросиками руках, «ассенизаторские работы» прекратили.

Неизвестно, на сколько бы несчастных хватило, но один из «предателей» найденной где-то в мусорнике консервной банкой из-под сгущенного молока вскрыл себе вены на обеих руках. Перепуганные сокамерники подняли дикий крик. Солдата успели вовремя доставить в медсанчасть, а там уж умереть ему не дали.

После первой попытки самоубийства, через несколько дней, последовала вторая, еще менее убедительная. Из-за малых размеров камеры, а, следовательно, слишком короткого разбега, удар головой о стену вышел какой-то не впечатляющий, и очередного кандидата в покойнички, несмотря на сотрясение головного мозга и предполагаемую трещину черепа, даже не положили в санчасть. Правда, швы наложили профессионально и быстро.

После этих случаев неудавшегося суицида в дело вмешались особисты, и жестокие издевательства прекратились. Но, тем не менее «торгашам» несколько раз все же провели «санобработку жилого помещения». Процедура довольно-таки простая: на пол карцера выливается пятнадцатикилограммовый мешок негашеной извести и под порожек наливается холодная вода. Подследственным приходится стоять всю ночь в двадцатисантиметровом слое ледяной жижи в камере размером два на метр без единого окошка. Это самая зверская и в то же время почти узаконенная, довольно «безобидная» пытка. Да что там – пытка, так, баловство одно… «Дезинфекция».

За ночь вода полностью впитывается в цементный пол, газовый туман выветривается, а известковые разводы поутру выметают сами заключенные. Малиново-красные, поросячьи глаза и надрывный, с кровью, кашель списывают, как обычно, на порожденную «раскаяньем за содеянное» бессонницу…

Когда несчастные арестанты по шесть-семь раз на дню стали беспричинно падать в обморок и на ногах у них сплошной раной открылись незаживающие синюшные язвы, полкач принял решение отправить «торговцев смертью» под трибунал в Кундуз.

Что случилось с этими солдатами дальше, в полку так и не объявили. Вполне возможно, что, попав в кундузском гарнизоне на точно такую же, а может, и на еще более крутую гауптвахту, они до суда военного трибунала просто не дожили.

Глава 26

Ну а для четвертой мотострелковой все эти месяцы прошли, как всегда, не скучно. Без особых приключений проведя мартовскую колонну и сходив на ряд операций, рота всего лишь два раза попала в серьезные переделки.

В первый раз, при проведении рейда в район Санги-Дзудан, роту с перевала прижали к земле огнем крупнокалиберного пулемета. Воины ислама сидели в оборудованном доте и брать их штурмом через ущелье было бессмысленным. Поэтому рота, самоуверенно не обозначив себя сигнальными дымами, окопалась и спокойно ждала подхода вертолетов прикрытия. В итоге, не разобравшись, кто есть кто, ведущая «восьмерка» влепила в зарывшихся на пятачке солдат полкассеты НУРсов. И только по счастливой случайности никого не убило и не задело осколками.

Увидев под собой целый фейерверк сигнальных и осветительных ракет, летчики, словно в оправдание, через один заход в буквальном смысле слова перепахали и срыли вместе с находившейся там огневой точкой духов, весь скальный гребень перевала.

На вертолетчиков, несомненно, повлияло вот какое обстоятельство. При высадке подразделений в районе Санги-Дзудзан моджахеды превзошли сами себя и сбили три «борта». Один экипаж погиб полностью. Их «крокодил» рухнул в пропасть и там, взорвавшись, сгорел дотла. Пилоту другой машины, попавшей под огонь зенитного пулемета, куском лопасти, залетевшим в кабину, начисто, по самый пах, отрубило ногу. Последнюю «восьмерку» сбили во время десантирования над самой землей, и бойцы-пехотинцы отделались легким испугом. Несколько человек понабивали себе шишки, один, раньше времени выпрыгнувший из подбитой машины, сломал руку.