Песчаный поход

Что произошло далее, солдат рассказать не мог – находился в шоковом состоянии. Но обо всем легко было догадаться, стоило лишь взглянуть на его ноги. Они были изрезаны до такой степени, что на них остались лишь лохмотья сухожилий и мяса. Судя по всему, минометчик бежал по дну ущелья босиком.

Второй солдат пришел сам, водитель продуктовой машины по кличке Молдаван. Автомат из его обмороженных рук пришлось вырывать силой. Знал Молдаван мало:

– Все погибли. Пашанин в плену.

Глава 23

Возвращения разведки никто дожидаться не стал, и измочаленные, совершенно обессиленные роты разбрелись по палаткам. Солдаты побросали оружие и снаряжение под ноги в проходах и попадали на койки, засыпая раньше, чем их головы касались подушек.

Один раз среди ночи Гора проснулся от резкой боли в ступнях. В призрачно-багровом свете раскочегаренных буржуек по палатке метались неясные загадочные тени. Перед кроватью, накинув поверх офицерского бушлата белый халат, стоял начальник медсанчасти полка и, присвечивая фонариком, щупал его пальцы. За майором медслужбы теснилось несколько офицеров штаба.

Тоже третья степень… – бросил на ходу майор, перешел к следующей койке и стал стаскивать сапог с сонно стонущего Братуся.

С трудом осмотревшись по сторонам, Гора увидел спящего рядом на Валеркиной кровати Пономарева. Больше он ничего не помнил…

Роту подняли в половине четвертого утра. Кое-как растолкав ничего не соображающих, заторможенных солдат, ротный проревел на всю палатку:

Мужики!!! Пропали ребята из хозвзвода и несколько минометчиков! Быстро собирайтесь, через час выходим! Кто не в состоянии или просто не хочет идти, оставайтесь… Слова не скажу! Все! Быстренько, быстренько, вашу мать!

За те полночи, что роте удалось поспать, произошло нечто, даже по армейским меркам, невиданное. Дед, положив на Устав и полностью сняв ВЕСЬ наряд, успел с пятью бойцами не только перечистить все оружие подразделения, а это около шестидесяти закопченных единиц, но и умудрился получить на артскладах полный боекомплект на всю четвертую мотострелковую. Кроме того, они пересушили и промаслили всю обувь, принесли с вещевого склада новое сухое белье и форму, которую по размерам разложили возле каждого солдата.

Через час чистенькая, сухая, но еще не вполне пришедшая в себя рота садилась на машины. Выходили – как в последний раз. БК набрали такой, что хватило бы… Никто толком ничего не знал. Слышали только, и то краем уха, что разведка привезла искромсанный труп Киргиза и что ночью на полк вышло несколько полуживых бойцов.

Последним, едва не опоздав, к машинам примчался взмыленный Саша. Неуклюже взгромоздившись со своей радиостанцией на борт сто сорок девятой, спросил у мрачно сопящего Братуся:

– Слышь, Гриша, а что с ними?

– Побачишь.

– Светало. Погода, как специально, стояла отличная: выпал обильный мягкий снежок, ударил легкий бодрящий морозец. Гора, посмотрев на командира, мотнул головой в сторону низко пролетевших «крокодилов». Пономарев только безнадежно отмахнулся и без выкрутасов, черно матеря всех и вся, дал команду трогаться.

Существовали объективные причины, по которым лихо задуманная и тщательно спланированная операция с треском провалилась. Подполковник Смирнов, у которого из головы не шел предстоящий отчет в штабе армии снова и снова, загибая пальцы в уме, пересчитывал эти факторы: «Плохие погодные условия и отсутствие поддержки с воздуха – раз; налаженная и отработанная на практике, отличная защищенность объекта – два; малочисленность и недоукомплектация личного состава – три… Ну и что там еще?»

Где-то на краю сознания, в глубине души, он понимал, что все это не более чем отговорки. Операцию можно было перенести и дождаться летной погоды. Это во-первых. Во-вторых, людей ему никто не добавит – хоть землю ешь. И в-третьих, любой мало-мальски важный объект хорошо и многоярусно прикрыт духами. Главная причина трагедии заключалась в полной, абсолютной и изначальной непригодности погибшего подразделения к ведению действий. Но об этом-то Смирнов ни при каких условиях не мог доложить в Кабул.

А тут еще и начальник политотдела со своими прозрачными, как он себе думает, намеками. В ответ на них Смирнов сделал то, чего себе никогда не позволял по отношению к пожилому и «опасному» сослуживцу, – зло обложил его похабной площадной бранью. Теперь приходилось думать, как выкрутиться из этого щекотливого положения. Но самое страшное для Смирнова заключалось все же не в этом и даже не в потере девяти человек – людей свободно можно было «списать», – а в том, что «списывать» было нечего. Чтобы «провести по документации боевые потери», нужны были документы на «посылки» и отчеты из «упаковочной», то есть трупы, а вот их-то как раз и не нашли. Значит, уже не боевые потери, а пропавшие без вести. А погибли солдаты или попали в плен, спрашивать у подполковника уже не станут.

Такого поворота событий Смирнов, конечно же, допустить не мог и поэтому ясно и доходчиво объяснил командирам служб и подразделений:

– Ну что, герои апрельской революции, просрали людей?! Если сегодня же вечером тела погибших бойцов не будут лежать на плацу, то вы ляжете вместо них! Я это обещаю! Понятно? Вперед и с песней…

О том, что солдаты могут быть еще живы, никто всерьез даже и не думал…

Добравшись на броне к подножью плато, пехота по хорошо знакомому маршруту полезла вверх. На полпути подъема комбат вернул третий взвод:

– Пономарев! Ко мне!

Матюкнувшись вполголоса – не дай бог услышит! – лейтенант, скользя по склону, помчался к майору.

– Слушай-ка, Серега. Бери своих архаровцев и дуй по дну ущелья. Прихватишь взвод разведки. Каждые три-пять минут – доклад. Смотри мне, осторожно там наверняка проминировано. Отделение саперов – с тобой. Где связюга?

– Здесь.

– Ну, хорошо, давай… Удачи!

Через пару минут третий мотострелковый, сделав небольшой крюк, вошел в мрачную каменную теснину.

Поистине – дьявольское место. Только безмозглый прапор-завхоз мог затащить в такую дыру своих бойцов. Глубина скального разлома составляла в среднем сто пятьдесят – двести, а местами триста – четыреста метров. По дну трещины несся бурный ручей. Ширина прохода на дне – пять-шесть метров, а расстояние между почти отвесными стенами вверху – около сорока-пятидесяти.

На дне было сумрачно, сыро, промозгло и невыразимо тоскливо. Пробираясь по камням, Саша иногда видел идущие справа и слева по краю ущелья роты батальона. На первое препятствие группа наткнулась через пару километров извилистого пути. На крупномасштабке оно было обозначено как «Третий водопад».

Перед солдатами предстало дикое нагромождение камней. Посередине природного обелиска возвышался огромный шестиметровый валун, с округлой вершины которого пенистым потоком с грохотом низвергалась ледяная вода. Кое-как, чуть не утопив радиостанцию вместе с Сашей, двинулись дальше.

Водопад «номер два», куда они вышли еще через несколько километров, представлял собой куда менее впечатляющее зрелище – просто россыпь круглых базальтовых глыб, беспорядочно загромождавшая довольно широкое на этом участке дно расщелины.

Почти миновав водопад, саперы неожиданно обнаружили две противопехотные мины. Встали. Минут десять поискали – сняли еще один «стаканчик». Вышли на связь с комбатом. Тот приказал:

– Возвращайтесь метров на сто назад и еще разик хорошенько все там осмотрите.

Обнаружив под снегом лишь обильные россыпи стреляных гильз, поисковый отряд двинулся дальше. Через полтора часа Саша, получив вызов майора, подошел к взводному.

– Слушай, лейтенант! – гремел в наушниках бас комбата. – По левому склону, где ты сейчас, разведка подобрала вчера Киргиза. Мои только что обнаружили под снегом брошенные вещмешки. Они спускались вниз прямо над вами. Вперед к кишлаку они пойти не могли, – идиоты, конечно, но не до такой же степени?! Так что, ты разворачивайся, и пусть саперы взламывают ледяную корку вдоль берега ручья. Если жмурики здесь, то только подо льдом. А твои пусть шуруют под камнями. Может, эти педики их туда запхнули. Все понял?