Семирамида

ДИДРО. Что было потом? Разве это так важно?

Ничего такого, что смогло бы повлиять на мое восхищение этой женщиной.

Она была прекрасна, застенчива, разумна... Именно так. Застенчива и разумна.... Страстна и в страсти гармонична. Гармония - вот нужное слово.

Никакой необузданности, властности, похотливости... А я? Что я. Я стар и не склонен к порывам безумства. Не случилось почти ничего. Немного. Но то, что случилось, было прекрасно.

И больше - никто никогда не узнает.

Сцена 6.

Входят Дашкова и Потемкин.

ДАШКОВА. Дидро, дорогой философ! Наконец мы встретились. Как же я рада, что после стольких лет вы наконец дали вас соблазнить. Но почему только теперь? Как вам у нас? Нравится ли?

ДИДРО. Чрезвычайно нравится. Здесь великолепно. Я и сам жалею, что собрался так поздно. Решись я раньше, возможно, мое пребывание в Петербурге сложилось бы совершенно по-другому.

ДАШКОВА. Несомненно! Несомненно! А я просто падаю с ног. Три месяца провела в Москве. Целых три месяца! Привезла оттуда мастеров. Каскады, фонтаны, иллюминация. Вот бы предварительно с вами посоветоваться! Я, знаете ли, придумала форму для лампионов - цветы, драконы, обелиски, вазы. Расставлю восемьсот человек и по единому знаку весь парк озарится светом.

ПОТЕМКИН. Княгиня - большая мастерица в устройстве праздников. Чтобы полюбоваться ее пылающими крепостями, люди съезжаются из всех околиц Петербурга. На триста верст вокруг деревни пустеют.

ДАШКОВА. Фи! Вы, генерал, рассказываете так, будто завидуете, что именно я устраиваю торжества по поводу дня рождения императрицы.

ПОТЕМКИН. Я и в самом деле завидую. И мне хотелось бы уметь придумывать для государыни такие же чудеса, как и вы. Ваши представления необыкновенно красивы.

ДАШКОВА. Моя иллюминация - это будет сон обманутого великана, рассказанный безумным поэтом. Персидская легенда! Добейтесь, господа, самых лучших мест на балконе возле императрицы. Оттуда лучше всего видно.

ПОТЕМКИН. Целых десять лет я мечтаю оказаться на этом балконе, чтобы любоваться фейерверком, его отражением в воде и ею одновременно!

ДАШКОВА. Каков льстец!

ПОТЕМКИН. Хоть вы, княгиня, и женщина, но все же нас роднит общее восхищение нашей государыней. Так что я вправе втайне мечтать о том, чтобы как можно чаще наслаждаться ее обликом. От вашей благосклонности, княгиня, многое зависит...

ДАШКОВА. Дам вам совет, генерал! Чем вздыхать и стонать, подобно Орлову, лучше перенять у господина Дидро хоть немного французского чувства юмора.

Рассмешить женщину - значит завоевать ее. А ведь и вам иной раз удается удачно пошутить. И еще - рискните и как-нибудь навестите Мавру. Думаю, что уже пора!

Наступает тишина.

ПОТЕМКИН. Мавра занята нашим гостем.

ДАШКОВА (после паузы). Совсем запамятовала.

Пауза.

Господин Дидро, вы не согласитесь взглянуть на проект иллюминации? Я буду счастлива услышать ваше суждение.

ДИДРО. С величайшим удовольствием.

ДАШКОВА. Стоило мне на несколько недель отлучиться в Москву, а здесь такие перемены. (Пауза.) Помните нашу первую встречу в Париже? Я не переставала восхищаться смелостью, с которой вы позировали той художнице.

ДИДРО. Всего лишь одна несколько смелая выходка не заслуживает подобного внимания.

ДАШКОВА (кокетливо). Зато подтверждает огромную интуицию великого разума. Вы просто знаете, чего хочет женщина. На мой взгляд, - это признак безупречного вкуса. Порой одежда становится лишь препятствием. Не так ли?

ДИДРО. Честно говоря, я уже давно смотрю на нашу современную одежду с отвращением. Например, костюм по французской моде: чулки, башмаки, панталоны, жилет, фрак, жабо, подвязки, сорочка. Наденьте на Цезаря или Катона нашу шляпу и парик - со смеху помрешь.

Потемкин и Дашкова смеются.

Естественная наша одежда - это кожа, и чем больше мы об этом забываем, тем сильнее грешим против хорошего вкуса. Греки, хоть и надевали на себя один или два куска шерсти, в своей скульптуре предпочитали обнаженное тело. А наши дамы носят на себе целую лавку!

ДАШКОВА. Но это бывает так приятно!

ДИДРО. Не спорю. Я лишь утверждаю, что современный костюм странен и далек от естественности.

ПОТЕМКИН. Так ведь костюм носят не ради удобства, а чтобы люди знали кто перед ними - барин или мужик.

ДАШКОВА. Ваше замечание весьма справедливо, генерал, но соображения господина Дидро касаются более высокой материи... ах, как бы охотно я продолжила эту беседу, если бы не мои обязанности. Я должна, просто вынуждена с вами попрощаться. (К Дидро.) Рисунки и проекты вам доставят в течение часа. (Выходит.)

ПОТЕМКИН. А что это, собственно, такое - французский вкус?

ДИДРО. Вы просите дать определение?

ПОТЕМКИН. Да, прошу вас. Что делают французы лучше, чем русские, так что русские обезьянничают под французов, а не наоборот? Я согласен с вами, что вся эта французская мода - сплошная глупость, особенно в нашем климате, и все-таки каждый стремится ей следовать. Даже самые светлые умы. Отчего?

ДИДРО. А знаете, возможно, отчасти это объясняется легкостью.

ПОТЕМКИН. Легкостью чего?

ДИДРО. Мысли. Некая беззаботность. Если вы допустите, что все предписано свыше, что это судьба правит нами, а не мы судьбой, то мода покажется вздором и вам станет легче жить.

ПОТЕМКИН. И кто предписывает свыше нашу судьбу? Бог?

ДИДРО. Многие очень хотели бы это знать, но я к ним не принадлежу. На что мне это? Разве тогда я смогу избежать ямы, в которой мне суждено свернуть шею?

ПОТЕМКИН. Я завидую вашей философии. А грех? Если я совершу нечто дурное, буду ли я невинен, поскольку так было предопределено свыше?

ДИДРО. Кто знает, генерал, чему в жизни следует радоваться, а чему огорчаться. Добро порой навлекает зло, зло - способствует добру.

ПОТЕМКИН. Не посоветуете ли вы мне какие-нибудь книги на эту тему?

ДИДРО. Их не один десяток. Несколько - у меня с собой.

ПОТЕМКИН. Вы не согласитесь мне их одолжить?

ДИДРО. С удовольствием.

ПОТЕМКИН. Сердечно благодарю. (Выходит.)

ДИДРО. Что с ним случилось? Почему он вдруг захотел у меня учиться? Влюблен в императрицу? Разумеется. Ведь он настойчиво старался это всем показать. Какова же однако роль Мавры во всем, что здесь происходит? Во мне шевельнулось чувство ревности. Но к кому?