Письмо из дома

А малышня стремглав мчится по улице и звонкие голосочки, как колокольчики: "Стэпан Мытро з армии вэрнувся! Баба Ганка, ваш Стэпан до дому идэ!"

Степан Митро медленно, важно шагает по утопающей в зелени родной улице, что не раз снилась ему в Афгане, и сапоги весело поскрипывают: "Скрип-скрип! Скрип-скрип!"

Эх, сапоги, сапоги! Сапоги со шнурочками! Сколько раз вы оттягивали черную печаль от солдатского сердца! Сколько раз вы безмолвно убеждали Степана, что придет день и вы понесете его, как сапоги-скороходы, к родному селу, в отчий дом!

- Сапоги хорошие! Нефед обрадуется. Я себе другие сделаю, - убеждал друзей прижимистый Степан.

Ребята кивали Бандере, но знали, что таких роскошных сапог у него уже не будет.

- Я Кольке свой хэбчик экспериментальный отдам, - быстро сказал Ступар, видимо испытывая внутреннюю неловкость за упомянутый дисбат. - А еще ремень белый.

Подобные ремни в Афгане были редкостью необычайной, и для солдата, возвращающегося в Союз, не было большего шика, нежели опоясаться таким вот ремнем.

Взвод начал кропотливо собирать Нефедова в дорогу. Никто не остался в стороне.

Клубился сигаретный дым. Плевки окончательно затопили курилку. Солнечные пятна медленно ползли по лицам солдат.

Нефедова одели с ног до головы, и даже лишние вещи появились, которые их бывшие владельцы никак не соглашались забрать.

- А мама с братишкой? - встрепенулся Ахмеджанов. - Им тоже подарки нужны. Нельзя Кольке с пустыми руками ехать.

- Точно, - подтвердил Свиридов. - У меня сестренка маленькая. Я ей жеву припас. Я Нефеду для братана жеву отдам.

- А у меня платок есть. Большой, красивый, с серебристыми точечками, сказал Ахмеджанов. - Наверное, подойдет Колькиной маме?

Все во взводе согласились, что платок подойдет.

- Платка мало, - заметил Горюнов. - К нему косметика нужна. У меня есть набор. И блестки еще. Я их тоже отдам. Две коробочки.

Все засмеялись.

- Баран, - тут же отомстил за "идиота" москвичу Валерка Ступар. Думай, что предлагаешь. Разве его мама будет блестками лицо мазать? Блестки - это для девушки.

- Для нее и отдаю, - нисколько не обиделся на Валерку Горюнов.

- Нет у него девушки, - вздохнул Марат. - Точно знаю. Нефед только о маме с братишкой говорил.

- Будет, - уверенно сказал Горюнов. - Таких, как Николай, мало. Их бабы с руками-ногами отрывают. Будет у него девушка. Вот увидите.

11.

Через несколько часов в штабе полка проходило совещание командиров батальонов и их заместителей.

Командир коротко подвел итоги за минувшую неделю. Упомянул он и о случае членовредительства во втором батальоне. Комбат, здоровый круглощекий майор, и его заместитель по политической части стыдливо завозились на расшатанных стульях.

Покачнулись столы, загремели стулья: офицеры начали выходить из кабинета. Совещание закончилось.

За столом остались круглощекий майор и щеголеватый капитан с раскрытым блокнотом в руках.

- Как этот там? - спросил устало и равнодушно командир полка, топя короткопалую ладонь в густой шевелюре, подернутой серебристой нитью.

- Лежит еще. Ничего страшного. Через несколько дней выпишут, - как чертик из табакерки, выскочил вперед начальника замполит и зачастил барабанной дробью, преданно глядя на комполка.

- Пусть лежит, - сказал безразлично подполковник. - Выйдет - в прокуратуру и дисбат. Посадим его. Чтобы другим неповадно было. Если мы на это сквозь пальцы посмотрим, то завтра половина полка калеками будет.

Замполит согласно закачал головой.

- Ты-то что молчишь? - взглянул на комбата подполковник.

Майор надул и без того огромные щеки, молча протягивая командиру конверт, усыпанный с одного края большими печатными буквами.

Капитан удивленно взглянул на письмо и закусил губу.

Подполковник начал читать. Капитан обиженно смотрел на майора. Комбат полуприкрыл глаза и, казалось, дремал.

Командир полка уронил кулаки на конверт и поднял глаза.

- Вот сволочь, - сказал подполковник. - Я так думаю: если нажрался, то ложись и спи, а не концерты устраивай. Я в Белогорске еще служил, в Дальневосточном, так случай у нас произошел. Один старлей был на дежурстве и домой ужинать пришел. А датый уже. Где так набрался - неизвестно. Короче, садится за стол и жене приказывает: "Бутылку доставай!". А она ему: "Тебе дежурить. Куда еще пить?" Тогда старлей пистолет выхватывает: "Иль ставь, или застрелю!". Жена думала, что он шутит, а он и в самом деле застрелил. А тут? Вот сволочуга! И как солдату с такими мыслями можно в караул, например, заступать? Как ему службу нести? Хорошо, что еще не застрелился. Характер у парня есть. Не каждый так сможет. Или пан, или пропал.

Щеки у майора опали, и он согласно кивнул.

- Постой, а это не тот боец, который на духов в полный рост с пулеметом шел?

- Тот, - ответил комбат.

- Хороший солдат?

- Не то слово, - сказал скупой на похвалу майор. - Из деревень они все, в принципе, мужики стоящие, а этот вообще золото. Если бы все такими были всю жизнь можно в армии служить.

- К ордену представили?

Комбат уезжал в Кабул, и наградными листами занимался щеголеватый капитан.

Замполит спрятал глаза и забубнил под нос: "Запуталось как-то все. Замотался, закрутился, а ротного проконтролировать не успел".

Капитан врал без зазрения совести. Командир роты принес наградные листы. Замполит распушил пальцами бумаги, наткнулся на Нефедова и брюзгливо сказал: "У него медаль "За отвагу", а ты еще и на орден тянешь. Жирно для одного".

Лист превратился в мелкие клочки.

- Представим, сегодня же и представим, - зачастил замполит, делая пометки в блокноте, словно имел способность сразу обо всем забывать.

Седой подполковник склонил голову и начал вертеть зажигалку в пальцах.

Майор смотрел на командира. Замполит держал ручку наготове.

Комполка вздохнул, щелкнул зажигалкой, закурил и сказал:

- Нефедова представить к ордену Красной Звезды. Оформить руку, как ранение на боевых. Послать благодарственное письмо за воспитание сына в семью. Сфотографировать у развернутого знамени части. Направить письма в военкомат и сельсовет с просьбой получше его трудоустроить. Письма я и начальник политотдела подпишем.