Страница 3 из 6
- Начальник штаба такой принципиальный. Как ему деньги отдавать? Он же меня за это под трибунал сразу!
Комбат глянул на вспотевшего Сигова и махнул рукой.
- Опять двадцать пять. Я ему про Фому, а он мне - про Ерему. Тоф, хоть ты объясни!
- Э-э-э! - сдавленно, с хрипом вскрикнул азербайджанец. Лейтенант вздрогнул, испуганно посмотрел на Тофика. - Что объяснить? Что сказать? Начштаба все деньги носят. Он тоже дэмбэл, как Марков, - скоро замена. Пайса-майса начштаба во как нада, - прапорщик вонзил острый небрежно выбритый подбородок в потолок и провел напряженным ребром ладони по горлу. Принесешь ему - все будет. Не принесешь - ничего не будет. Тоф месяц назад командировка ездил - старый дедушка умер. Никто не отпускал. Не прямо родственник.
- Не прямой, - поправил комбат, изучая лучистые трещины, паутинками разбежавшиеся по потолку.
- Да, я и гаварю - не прямо. Так что? Принес Тоф начштаба двадцать тысяч и поэхал Саюз командировка. А ты гаварышь дэнги он нэ берет. Берет. Все берут! - озлился на Сигова Юнусов.
- Хватит, Тоф, не добивай парня. Расслабься, - почти приказал комбат и засвистал какую-то простенькую, но популярную мелодию.
Сигов попытался вспомнить ее, но так и не смог этого сделать.
Юнусов принялся молча вылавливать сигарету из полупустой командирской пачки.
От подобной правды Сигова мутило. Он согнулся, опустил голову на грудь и грел ладонями пустую, теплую жестянку. От бессчетного количества выкуренных сигарет голова трещала, дым выдавливал глаза из глазниц, и мысли были рваные, беспорядочные.
Все молчали. В окне по-прежнему мелко трясся кондиционер. Было слышно, как за дверью, в коридоре, топали солдаты, спеша к умывальникам.
- Пойми, - бесстрастно сказал Горбунов, все так же глядя вверх, - никто тебя никуда не заставит идти. Тоф пойдет - он давно просится, да очередь не подходила. Но поверь: не будет денег - вылетишь в Союз беспартийным и опозоренным. Задушат они тебя. С ответом не тороплю. Подумай, а к вечеру скажи. Не бойся - трусом тебя никто считать не будет. Решать - твое право.
- А что решать? - спросил Сигов.
По его горлу, изнутри, словно протянули рашпиль, и он закашлялся, задыхаясь, хватаясь за воротник куртки.
Тофик принялся колотить лейтенанта по спине.
- Что решать, - выдавил наконец Сигов, поворачивая покрасневшее лицо к комбату, - тут нечего решать. Пойду я.
- Подумай.
- Пойду! - банка треснула, сминаясь.
- Ай, маладэц, - обрадовался Юнусов. - Главное - нэ бойсь! Всэ кагда-та что-та начинают.
Горбунов сел.
- В таком случае запомни - осечки быть не должно. Поймают наши - будешь сидеть в тюрьме.
- Э-э-э! Кто поймаэт, камандир? Такие же. Будут приставать - падэлись. Не жадничай! - посоветовал Тофик Сигову.
- Впрочем, я не слышал, чтобы кто-то из патрулей залетел на таком деле. Тоф тебя проинструктирует, и людей тебе дадим надежных, молчаливых.
Горбунов потянулся. Кости весело хрустнули.
- Ладно, Коля, отдыхай. Не бери в голову - все обойдется. Вижу, устал. Подкосила тебя правда-матка. Иди спать - легче станет, да и перед патрулем отдохнуть надо.
Сигов кивнул головой, почему-то пожал руки Юнусову и Горбунову, а затем вышел.
И забываясь в мягком отупляющем сне, проваливаясь в ватное забытье, шептал сам себе молодой лейтенант: "Я должен быть сильным, как комбат. Я должен им доказать..."
И заснул, стиснув зло зубы.
Колонна из Газней рвалась к Кабулу.
На покатой горе без единого деревца, врывшись в сухую землю, в серых неказистых четырехугольных домишках, закутавшись в маскировочные сети, стояла шестая застава десантуры. Она прикрывала дорогу, по которой стремительно неслись машины.
Часовым на заставе они казались маленькими жучками. Темно-зеленые насекомые изо всех сил мчались вперед, да так скоро, что не было видно колотящих по земле ножек.
"Уралы", "КамАЗы", "Газы", раздробленные бэтээрами и бээмпэ, напрягая все свои силы, стремились пройти кишлак Мухаммеддарра, а попросту Мухамедку, оторваться от нее, хищно присосавшуюся к дороге.
Распущенные, хлопающие на ветру, выгоревшие, белые брезентовые тенты; черные, тонкие жала пулеметов, воткнутые в густую зелень справа.
В одном из "КамАЗов" старшим машины - прапорщик Бочков.
Еще задолго до Мухамедки поднял он боковое стекло с перекинутым через него толстенным бронежилетом и передернул затвор автомата. Поставил предохранитель на автоматический огонь и орал, как оглашенный.
- Быстрее, Семен! Жми, жми, бача! Давай! Ходу!
Глаза у Бочкова лихорадочно блестели, лицо перекосилось от страха.
Голый до пояса водитель разгонял машину на четвертой скорости, давил ногой в тапочке на педаль газа. Стрелка, дрожа, перепрыгнула цифру 120. Семенов закусил нижнюю губу, вцепился глазами в дорогу.
Вдоль нее - сгоревшие, искореженные остовы грузовиков; перевернутые или, точно присевшие на колени, с оторванными напрочь колесами, закопченные бронетранспортеры без пулеметов.
Рядом с асфальтом, исполосованным следами огня, белыми кристалликами соли - мелкое битое стекло и россыпи тусклых гильз.
Солдату вдруг подумалось, что выполз из зарослей огромный дракон, дохнул огненным смерчем на машины и застыли они, обезображенные, прерывая свой бег. А черные, обугленные полосы на самой дороге - следы шершавого языка дракона смерти, что живет в Мухамедке.
Если кошмар при виде разбитой колонны вселял в солдат некий абстрактный ужас, то прапорщик попросту дрожал от реального страха, стискивая потными пальцами теплый металл автомата.
Неделю назад он встретился с этим драконом и видел его смертельный оскал.
Горели и взрывались машины. Люди выпрыгивали, выползали из них, скатывались на обочину.
Пули свистели, визжали, скрежетали и роями носились над дорогой. Раскаленные осы рвали на части все, что попадалось им на пути. Впивались в броню, злобно отскакивали и вновь кидались в атаку. Насмерть укусить не получалось, и тогда на помощь осам из густых придорожных зарослей торопились маленькие смерчи - гранатометные выстрелы.
Пламя, копоть, гарь...
Мат, стоны, ярость...
Бочков, распластавшись на земле за колесами "Урала", под его днищем, безостановочно садил из автомата в ощерившуюся зеленую чащобу. Автомат дрожал. Ствол постепенно становился синевато-сизым.