Страница 3 из 3
6
Наконец на третьем году такого режима возникла новая проблема в лице майора сэра Александра Дредноута, баронета и члена парламента, и Гектор немедленно понял, что он столкнулся с чем-то гораздо более страшным, чем до настоящего времени.
Сэр Александр был немолод, это был сорокапятилетний вдовец. Он был богат, популярен и сверхъестественно терпелив, а также достаточно известен как мастер-егерь охоты с гончими в Мидлэнде и младший проповедник, а в войну прославился замечательной доблестью. Отец и мать Милли были восхищены, когда они увидели, что ее носик произвел свое влияние и на него. Гектор восстал против него сразу, использовал все ухищрения, которые с успехом практиковал в течение двух с половиной лет, но ничего не добился. Уловки, которые довели дюжину молодых людей до припадков огорчения, казалось, только подчеркивали нежную заботу сэра Александра. Когда он приехал в дом, чтобы повести Миллисент на вечер, то оказалось, карманы его выходного костюма были набиты сахаром для Гектора. Когда Гектора тошнило, сэр Александр первым на коленях подкладывал ему лист от «Таймс». Гектор вернулся к своей прежней, сильной манере и кусал его часто и крепко, но сэр Александр просто замечал, «Я полагаю, малютка ревнует. Какая преданность».
А правда была в том, что сэра Александра обижали долго и горько с самых ранних дней его родители, сестры, однокашники, сержант его роты и полковник, коллеги в политике, жена, старший мастер-егерь, егерь и секретарь клуба охотников, доверенное лицо на выборах, избиратели и даже его личный парламентский секретарь – все до одного нападали на сэра Александра, а он принимал такое отношение как само собой разумеющееся. Для него было вполне естественно, что барабанные перепонки лопаются от лая, когда он звонит молодой женщине, к которой неравнодушен; высокой привилегией было поднять ее сумочку, когда Гектор бросал ее в парке; маленькие раны, которыми Гектор мог отметить его лодыжки и запястья, были для него рыцарскими шрамами. В наиболее амбициозные моменты с Миллисент он называл Гектора «мой маленький соперник». Тут не могло быть никаких сомнений независимо от его намерений, а когда он пригласил Миллисент с матерью в свое загородное имение, то добавил в конце письма: «Конечно, приглашение включает малыша Гектора».
Посещение сэра Александра с субботы до понедельника для пуделя было кошмаром. Он старался, как никогда прежде; любая выходка, которой он мог сделать свое присутствие невыносимым, была использована и – совершенно напрасно. Это что касалось гостеприимного хозяина. Остальные домочадцы реагировали достаточно хорошо, он получал изрядный пинок за собственное плохое поведение, лишь когда оказывался наедине со вторым лакеем, который из-за него опрокинул поднос с чайными чашками.
Поведение, от которого Миллисент сгорала от стыда в половине благородных домов Англии, тут кротко принималось. В доме были другие собаки – пожилые, почтенные, хорошие животные, на которых налетал Гектор; они печально отворачивали головы от его провоцирующего лая, а он кусался за уши. Они мрачно уклонялись от него, а сэр Александр распорядился закрыть их, пока гости не уедут.
В столовой был чудесный обюссонский ковер, которому Гектор сумел нанести непоправимый ущерб; сэр Александр, казалось, не заметил.
Гектор нашел в парке кучу и тщательно извалялся в ней – хотя это был противно его природе – и, вернувшись в гостиную, испачкал все стулья; сам сэр Александр помог Миллисент искупать его и принес для этого ароматическую соль из собственной ванны.
Гектор выл всю ночь, он спрятался и заставил половину домашних искать его с фонарями; он удавил несколько молодых фазанов и покушался на павлина. Все впустую. Он отсрочил фактическое предложение, это верно – однажды в голландском садике, потом на пути к конюшне, и еще раз, когда купался – но когда в понедельник наступило утро, и он услышал, как сэр Александр говорит: «Я полагаю, что Гектору тут понравилось. Надеюсь видеть его здесь очень, очень часто», то понял, что проиграл.
Теперь оставалось только ждать. Вечерами в Лондоне было невозможно держать Миллисент под наблюдением. В один из таких дней он проснулся и услышал как Миллисент сообщает по телефону подругам хорошую новость о ее помолвке.
Так вот случилось, что после долгой борьбы с самим собой он принял отчаянное решение. Он любил свою молодую хозяйку, очень часто, когда она прижималась к нему лицом, он чувствовал сострадание из-за своего долга отваживать вереницу молодых людей. Но Гектор не был кухонной дворняжкой. Согласно кодексу всех благородных собак, деньги имели первостепенную важность. Беззаветная верность отдается покупателю, а не тому кто просто кормит и ласкает. Рука, которая когда-то возилась с пятифунтовыми банкнотами в отделе домашних животных гигантского магазина, теперь ковыряла неплодородную почву экваториальной Африки, но священные слова при покупке все еще звенели в памяти Гектора. Всю воскресную ночь и утреннюю поездку в понедельник, Гектор боролся со своей проблемой, а потом принял решение. Носик должен сгинуть.
7
Это было легко: она склонилась над его корзиной, один крепкий укус, и дело сделано. Она пошла к пластическому хирургу и вернулась несколько недель спустя. На носу ни шрама, ни шва. Это был другой нос; хирург был художником своего дела, а носик Миллисент, как я говорил выше, не имел никаких скульптурных достоинств. Теперь у нее прекрасная аристократическая горбинка, приличествующая старой деве, в которую она вот-вот превратится. Как все старые девы, она нетерпеливо ждет писем из-за границы и тщательно заполняет шкатулку скучными сельскохозяйственными данными. И как все старые девы, она всюду появляется со стареющим декоративным песиком.