Легион

Сквозь бумажный пакет он почувствовал тепло, исходившее от горячего кофе. Амфортас отвернулся и медленно побрел вдоль 36-й улицы, пока не добрался до своего маленького двухэтажного деревянного домика. Тот располагался неподалеку от бакалейной лавки и отличался от прочих строений скромностью. Напротив через дорогу находилось женское общежитие и дипломатическая школа, а чуть дальше, налево, – церковь Святой Троицы. Амфортас присел на белоснежное, ослепительно чистое крыльцо и, раскрыв пакет, вынул булочку. По воскресеньям она обычно приносила ему именно такие.

«После смерти мы все возвращаемся к Богу, – объяснил он ей тогда. Она вспомнила отца, которого потеряла всего год назад, и он стремился утешить ее. – И тогда мы становимся частью Его самого».

«Такие, как мы есть?»

«Возможно, что и не такие. Может быть, мы при этом утрачиваем свою индивидуальность».

Он увидел, как ее глаза наполняются слезами, она закусила губку, чтобы не расплакаться.

«Что с тобой?» – спросил он.

«Я не хочу терять тебя навсегда».

До этого момента он никогда не боялся смерти.

Зазвонили колокола в церкви, и небольшая стайка скворцов вспорхнула с крыши. Птицы развернулись в небе, словно исполняя какой-то замысловатый и неведомый танец. Из церкви начали выходить прихожане. Амфортас взглянул на часы. Семь пятнадцать. Как это он пропустил шестичасовую мессу? За последние три года такое случалось с ним впервые. Как же так? Амфортас рассеянно посмотрел на булочку и медленно опустил ее в бумажный пакет. Приподняв руки, он положил большой палец левой кисти на запястье правой, а еще два пальца на правую ладонь. Потом, надавив на правую всеми тремя пальцами, начал двумя водить по ладони. Затем повторил то же самое другой рукой.

Закончив эти манипуляции, Амфортас принялся рассматривать свои руки. Вновь вернувшись к действительности, он опять взглянул на часы. Семь двадцать пять. Амфортас поднял с крыльца пакет и очередной номер «Вашингтон пост», лежащий прямо у двери и пахнущий свежей типографской краской. Он зашел в пустой и осиротевший дом, положил пакет и газету на журнальный столик и, вновь очутившись на крыльце, запер входную дверь. Амфортас повернулся и, еще раз взглянув в сторону каменной лестницы, поднял глаза к небу. Над рекой ползли черные тучи, порывы ветра усилились и трепали кусты бузины, посаженные вдоль улицы. В это время года на них еще не было листвы. Не спеша застегнул Амфортас свой джемпер на все пуговицы и, затаив в душе одиночество и боль, зашагал в сторону горизонта. Сейчас он находился на расстоянии девяноста трех миллионов миль от солнца.

Джорджтаунская больница была построена сравнительно недавно и имела внушительный вид. Выполненные в современном стиле корпуса простирались между О-стрит и Резервуар-роуд. Главное же здание выходило фасадом на западную сторону 37-й улицы. Амфортас мог добраться туда от своего дома всего за несколько минут, так что в неврологическом отделении он оказался ровно в половине восьмого. У дежурного столика его уже поджидал молодой врач, и вдвоем они начали утренний обход. Они переходили из палаты в палату, молодой врач представлял вновь поступивших, а Амфортас задавал им вопросы. В коридоре у дверей очередной палаты они обсуждали диагнозы.

Палата 402. Здесь лежал тридцатишестилетний продавец с ярко выраженным поражением мозга, у него был так называемый синдром «односторонней небрежности». Этот больной тщательнейшим образом заботился об одной половине своего тела, совершенно не обращая внимания на другую. Когда он брился, то выбривал лишь одну щеку.

Палата 407. Экономист, пятьдесят четыре года. Полгода назад ему сделали операцию на мозг по поводу эпилепсии. С этого-то времени и начались жалобы. У хирурга не было выбора, и пациенту пришлось удалить часть височной доли.

За месяц до госпитализации больной присутствовал на собрании в сенате. Оно длилось девять изнурительных часов. А после, утром, сенат дал этому экономисту задание разработать новую налоговую систему, и тот сразу же ринулся в бой. Он трудился не покладая рук. Его рассудительность, равно как и абсолютная осведомленность и профессионализм, вызывали восхищение. Ему потребовалось еще часов шесть, чтобы детально разработать свою программу и изложить ее на бумаге. Затем он подвел итоги и в течение получаса докладывал о результатах, даже не прибегая к помощи своих записей. После этого он прошел в свой рабочий кабинет и занялся корреспонденцией. Он ответил на три письма и, повернувшись к своей секретарше, вдруг обронил:

«Вы знаете, у меня такое впечатление, что сегодня мне надо было бы присутствовать в сенате». Больше он уже ничего не мог припомнить из того, что происходило с ним в течение дня.

Палата 411, Девушка двадцати лет, подозрение на инфекционный менингит. Амфортас вздрогнул, услышав этот предварительный диагноз. Однако молодой Доктор, пока еще плохо знавший своего шефа, не заметил этого.

Палата 420. Плотник, пятьдесят один год. Жалобы на «призрачную конечность». Он потерял руку год назад, а теперь страдал от мучительной боли в кисти, вторая была ампутирована.

Расстройство нервной системы началось, как обычно в этих случаях. Сначала плотник ощущал «покалывание» в отсутствующей руке, ему казалось, что он чувствует каждый сантиметр потерянной кисти. Как будто он может делать ею любые движения, словно другой рукой. Забываясь, он мысленно протягивал несуществующую руку, пытаясь дотронуться ею до какого-либо предмета. А потом начались боли – его одолевало ощущение, что рука сжалась в кулак, и он не может ее расслабить.

Ему сделали операцию, удалили невромы и узелки регенерирующей нервной ткани. Поначалу это принесло ему облегчение. Ощущение призрачной кисти осталось, но плотник теперь мог мысленно сгибать и ее, и пальцы.

Однако очень скоро боль вернулась. Плотнику казалось теперь, что большой палец прилип к ладони, а все остальные сжимают его в кулаке, при этом кисть так выгибается в запястье, что терпеть это нет никакой мочи. И любое усилие воли не могло изменить это положение невидимой руки. Временами боль слегка отступала, однако частенько она походила на режущий скальпель, подолгу терзающий его плоть. Он жаловался и на непонятные, болезненные ощущения в указательном пальце. Они начинались с кончика, постепенно поднимаясь вдоль всей руки до плеча, и тогда культя начинала дергаться, словно во всей отсутствующей руке свирепствовали клонические судороги.

Плотник говорил, что во время таких приступов его мучила сильная тошнота. Когда судороги проходили, боль вновь концентрировалась в несуществующей кисти, и, хотя плотнику становилось легче, он утверждал, что все равно не может изменить положение пальцев. Амфортас подошел к плотнику и заговорил:

– Суть вашего беспокойства заключается в том, что вы постоянно ощущаете напряжение в кисти. Но почему же все-таки это вас настолько тревожит?

Вместо ответа плотник попросил его сжать кулак, сначала плашмя расположив на ладони большой палец, затем вывернуть кисть и поднять кулак словно для удара. И вот в таком положении немного подержать руку, Невропатолог повиновался. Но буквально через несколько минут боль стала нестерпимой, и Амфортас решил прекратить этот эксперимент. Грустно кивнув, плотник произнес:

– Вот видите. Разница только в том, что вы можете расслабить руку, а я нет.

Врачи молча покинули палату. Шагая по коридору, молодой доктор пожал плечами:

– Ума не приложу, чем мы ему можем помочь? Амфортас предложил сделать новокаиновую блокаду верхних симпатических нервных узлов.

– На какое-то время это облегчит его страдания, – решил он. – Правда, только на несколько месяцев.

Но не дольше. Амфортас прекрасно отдавал себе отчет в том, что вылечить от «призрачной конечности» невозможно.

Так же, как и исцелить разбитое сердце. Палата 424. Домохозяйка. С шестнадцати лет постоянно жаловалась на боли в животе. В течение последующих лет ей были сделаны четырнадцать операций на брюшной полости. После этого она перенесла незначительную черепную травму и стала жаловаться на сильные головные боли. Пришлось операционным путем понижать ей внутричерепное давление. Теперь же пациентка утверждала, что ее мучают боли в спине и конечностях. Сначала она ничего не хотела рассказывать о себе и постоянно лежала на правом боку. Когда же молодой врач хотел было повернуть ее на спину, она закричала от боли. Подойдя к женщине вплотную, Амфортас легонько прикоснулся к ее крестцу. Пациентка взвизгнула и затряслась.