Страница 33 из 49
— Нет, — сказал Тони. — Это невозможно.
— Вы всех ставите в крайне неловкое положение, — сказал Реджи. — Не понимаю, что вас заставляет так поступать
— Более того, я не верю, чтобы Бренда ожидала, что я на это пойду или хотела этого.
— Ну, конечно же, она этого хочет, дорогой мой. Смею вас заверить.
— Уму непостижимо.
— Видите ли, — сказал Реджи, попыхивая сигарой, — дело тут не только в деньгах. Пожалуй, лучше раскрыть все карты, хоть я и не собирался этого делать. Откровенно говоря, Бивер полез в бутылку. Он говорит, что если Бренда не будет подобающим образом обеспечена, он не сможет на ней жениться. Это будет непорядочно по отношению к ней, так он говорит. И я, в известной степени, его понимаю.
— И я его понимаю, — сказал Тони. — Итак, ваше предложение на самом деле означает, что мне следует продать Хеттон, чтобы купить Бренде Бивера.
— Ну, зачем же так, — сказал Реджи.
— Так вот, ничего подобного не будет, и решение это окончательное. Если вы ничего больше не имеете мне сказать, я, пожалуй, вас оставлю.
— Нет, нет, это еще не все. Видно, я очень плохо изложил дело. Вот что получается, когда щадишь чужие чувства. Понимаете, я не столько уговаривал вас согласиться на наши предложения, сколько излагал, что собирается предпринять наша сторона. Я старался решить все по-дружески, но теперь, я вижу, сто невозможно. Бренда в судебном порядке потребует две тысячи в год, и при наших свидетельских показаниях мы их получим. Мне очень жаль, но вы вынудили меня высказаться без обиняков.
— Мне такой вариант не приходил в голову.
— По правде говоря, нам тоже. Это идея Бивера.
— Я вижу, вы поставили меня в довольно-таки безвыходное положение.
— Ну, зачем же так.
— Мне хотелось бы удостовериться, что Бренда в этом участвует. Вы не будете возражать, если я ей позвоню?
— Нисколько, старина. Мне случайно известно, что она сегодня вечером у Марджори.
— Бренда, это Тони… Я сейчас ужинал с Реджи.
— Да, он что то такое говорил.
— Он мне сказал, что ты собираешься требовать алименты в судебном порядке. Это правда?
— Тони, не надо меня стращать. Всем занимаются юристы. Не имеет смысла обращаться ко мне.
— Ты знала, что они потребуют две тысячи?
— Да, они говорили. Я понимаю, это очень много, но…
— И ты прекрасно знаешь, как у меня обстоит с деньгами, так ведь? Знаешь, что для этого мне придется продать Хеттон, так ведь?.. Алло, ты меня слушаешь?
— Слушаю.
— И ты знаешь, что это значит?
— Тони, не заставляй меня чувствовать себя скотиной. Все и так нелегко.
— Значит, ты знаешь, чего именно ты требуешь?
— Да… наверное.
— Отлично, это все, что я хотел узнать.
— Тони, ты так странно говоришь… Не вешай трубку.
Тони положил трубку и вернулся в курительную. Многое, что до сих пор удивляло его, вдруг стало понятным Готический мир трещал по швам… не сверкали доспехи на лесных полянах, не порхали вышитые туфельки по зеленым газонам, кинулись врассыпную золотые и пятнистые единороги. Телеса Реджи выпирали из кресла.
— Ну как?
— Я дозвонился Бренде. Вы были правы. Извините, что я вам не поверил. Мне поначалу это показалось невероятным.
— Все в порядке, старина.
— Теперь я окончательно решил, что делать дальше.
— Отлично.
— Я не дам Бренде развода. Показания брайтонских свидетелей гроша ломаного не стоят. По случайному стечению обстоятельств в номере все время находился ребенок. Девочка спала обе ночи в комнате, которую должен был занимать я. Если вы обратитесь в суд, я буду защищаться, и победа останется за мной, но только мне кажется, когда вы ознакомитесь со свидетельскими показаниями, у вас отпадет охота подавать в суд. Я уеду месяцев на шесть или около того. По возвращении — если Бренде это еще будет нужно — я разведусь с ней, но ни о каких алиментах не может быть и речи. Ясно?
— Но послушайте, старина.
— Спокойной ночи. Спасибо за ужин. Желаю удачных раскопок.
Выходя из клуба, Тони заметил, что на голосование поставлена кандидатура Джона Бивера из Брэтт-клуба.
— Ну кто бы мог подумать, что старикан выкинет такой фортель? спросила Полли Кокперс.
— Теперь мне понятно, почему в газетах только и пишут, что нужно изменить закон о разводе, — сказала Вероника. — Просто преступление, если ему это сойдет с рук.
— Не надо было ему говорить заранее, вот в чем ошибка, — сказала Суки
— Ах, Бренда такая доверчивая, — сказала Дженни Абдул Акбар.
— Я считаю, Тони очень плохо показал себя в этой истории, — сказала Марджори.
— Не знаю, — сказал Аллан, — я думаю, это все твой болван братец напортачил.
ГЛАЗА ПЯТАЯ
ПОИСКИ ГРАДА
— Имеете представление, сколько раз надо обойти палубу, чтоб пройти милю?
— Боюсь, что ни малейшего, — сказал Тони. — Но я бы сказал, вы довольно много прошли.
— Двадцать два круга. Когда привык много двигаться, в море быстро выбиваешься из колеи. Суденышко так себе. Часто ездите по этой линии?
— В первый раз.
— А я решил, у вас дела на островах. В эту пору года туристы туда не ездят. Чаще оттуда. Домой возвращаются, если вы меня понимаете. Далеко путь держите?
— В Демерару.
— А. Полезные ископаемые ищете?
— Нет, по правде говоря, я ищу град.
Компанейский пассажир было удивился, потом рассмеялся.
— Мне послышалось, вы сказали, что ищете град.
— Да.
— Вы так и сказали?
— Да.
— Я и подумал, что вроде вы так и сказали… Ну, пока. Надо сделать еще несколько кругов до обеда. — Он зашагал дальше по палубе, для равновесия слегка расставляя ноги и то и дело хватаясь за поручни.
Вот уже около часу этот человек проходил мимо Тони каждые три минуты. Поначалу при его приближении Тони поднимал глаза, потом отворачивался и продолжал смотреть на море. Немного погодя этот человек стал кивать ему, потом говорить «Привет», или «Покачивает», или «А вот и мы», и в конце концов остановился и завязал разговор.
Тони ушел на корму, чтобы положить конец этому обременительному чередованию. Он спустился по сходному трапу на нижнюю палубу. Здесь, в клетках, пришвартованных к борту, томилась различная живность: племенные быки, закутанная в попону скаковая лошадь, пара гончих, которых экспортировали на Вест-Индские острова. Тони пробрался между клетками и люками, сел на корме у лебедки и смотрел, как вздымается и падает горизонт над трубами и они встают черными силуэтами на фоне темнеющего неба. Здесь качало меньше, чем в средней, части корабля; животные беспокойно копошились в своих тесных клетушках, гончие временами подвывала. Матрос-индиец снимал с веревки белье, которое трепыхалось там целый день.
Высокие валы мгновенно накрывали носовой бурун. Они шли на всех парах по каналу на запад. К вечеру на французском берегу засветились маяки. Вскоре по ярко освещенной палубе прошел стюард, отбивая банки по гонгу из медных цилиндров; компанейский пассажир спустился вниз, чтобы принять перед обедом ванну из теплой морской воды, которая колыхалась из стороны в сторону и превращала мыло в клейкую пену. Кроме него, никто к обеду не переодевался. Тони просидел в надвигающейся тьме, пока не прозвенел второй звонок. Потом занес пальто в каюту и пошел обедать.
Так прошел его первый вечер на море.
Тони поместили за столом капитана, но капитан не покидал мостика. По обе стороны от Тони стояли пустые стулья. Качка была не сильная, и сетку не натягивали, но стюарды убрали со стола вазы и намочили скатерть, чтобы не скользила. Напротив Тони сидел цветной архидиакон. Ел он очень изящно, но его черные руки казались огромными на мокрой белесой скатерти.
«…к сожалению, наш стол сегодня не в очень хорошей форме, — сказал он, — я вижу, вы не страдалец. Моя жена не выходит из каюты. Она страдалица».
Он возвращался с конгресса, так он сказал Тони. Над лестницей помещался салон, именуемый «Музыкальный салон и кабинет». Свет здесь всегда был приглушен: днем — цветными стеклами окон, вечером — шелковыми розовыми абажурами, затенявшими электрические свечи. Тут пассажиры пили кофе, расположившись на громоздких, обитых гобеленами диванах или на вертящихся креслах, намертво закрепленных перед письменными столами. Здесь же стюард по часу в день священнодействовал у набитого романами шкафа, составляющего судовую библиотеку.