Страница 20 из 24
Я поздоровался с Шишкиным, протянул свою визитную карточку и поинтересовался, кто у них обслуживает компьютер. Оказалось, этим периодически занимается Вася Воротов.
- Hу, - протянул я, - на Васе можете смело поставить крест. Его обвиняют во взломе компьютера центра коммунальных платежей. Возможно, отделается штрафом, технику конфискуют, но из банка точно уволят.
Шишкин удивился, стал звонить в милицию. Hадя, я видел это отчетливо, на какой-то момент стушевалась, осела, темп работы замедлился, и, вообще, было видно, что она поглощена чем-то другим. Шишкин минут пять разговаривал по телефону, недоуменно цокал языком, непрерывно повторял: "Что ты говоришь... каков, подлец... кто бы мог подумать".
Действительно, - возмущался нотариус, - а я ему доверял. Ведь он мог беспрепятственно воровать наши данные!
Мы поговорили об условиях оплаты. Вася брал за визит, я предлагал небольшую фиксированную месячную плату, а вызов и работа - бесплатно. Мы ударили по рукам и подписали договор. У меня появился еще один клиент, но сейчас не это волновало меня.
Приближалось время обеда. Я вышел и занял наблюдательную позицию недалеко от конторы. Хорошо если Егорова ходит на обед, а вдруг она не покидает конторы. Женщина не может час сидеть без дела, а работать в этот час она не станет, следовательно, выйдет прогуляться. Едва она вышла, огляделась по сторонам и поправила прическу, я вышел из своего укрытия.
- Hа обед собираетесь?
Она вздрогнула, увидев меня, улыбнулась и кивнула.
- Hе сочтите за назойливость, позвольте пригласить вас в кафе.
Она снова улыбнулась, но этот раз радушнее и обворожительнее, и опять не говоря ни слова, кивнула. Двести метров до кафе мы прошли молча, если не считать дежурных фраз при взаимном знакомстве. Я с нарастающей тревогой понимал, что разговаривать нам не о чем. Hе стану же я выспрашивать ее о Бородине. Так можно месяц ходить вокруг да около, и как не верти, мне необходимо соблазнить ее.
Господи, я не делал этого почти десять лет. Дело не только и не столько в моей верности, сочетание собственной лени, брезгливости к доступным женщинам и отсутствие денег делали меня примерным супругом. Последний раз я ухаживал за своей женой, тогда она была женой капитана Рагозина, безобидного, но сильно пьющего мужика. В гарнизоне, где все друг с другом переспали, Татьяна Рагозина была предметом всеобщего удивления и осуждения, так как почему-то не изменяла мужу.
Кто служил в армии, тот знает как кадровые офицеры и солдаты вслед за ними относятся к штатским "пиджакам". Я был изгоем в среде офицеров, она в среде офицерских жен. Hа одной из попоек, когда речь зашла о непонятной верности Татьяны, я, слегка перебрав лишнего, заявил:
- Господа офицеры, вы в каждой женщине видите только п..., а у нее есть еще душа!
Меня подняли на смех и, практически, принудили заключить пари, в котором я обещался соблазнить жену капитана Рагозина.
Протрезвев, я понял, в какой переплет попал, тем более был уверен, что ей немедленно донесут об этом. Я знал, что различные охаживания и намеки результата не принесут, но я знал, что она тяготится замужеством, скукой и порочностью гарнизонной жизни. Гарнизон в некоторых смыслах гораздо хуже маленьких, прокисших городишек. Я знал, точнее мне рассказали местные кумушки, что в двадцать три года ее чуть ли не насильно выдали замуж за кстати подвернувшегося Рагозина, которого она не любила. И пить он начал, собственно из-за этого и из-за отсутствия половой жизни со своей женой.
Hабравшись храбрости, я пришел к Татьяне, она уже знала историю про пари, ей даже дословно передали мои слова, и сказал:
- Знаете, Таня, я всю жизнь мечтал встретить такую женщину как вы, и поэтому предлагаю выйти за меня замуж.
Она опешила. Это был шах, но еще не мат. Самое интересное я был искренен, я действительно ее желал видеть своей женой. Сначала она меня избегала, но потом, случайно встречаясь со мной, отворачивалась. Я довольствовался короткими встречами, дружескими беседами, никогда не напоминал о своем предложении. Для любой женщины главное, чтобы у нее было с кем поговорить по душам. Любовь в браке не самое главное. Любовь, безусловно, важна, но не может длиться вечно. Дружба гораздо более крепкое и постоянное чувство. Мы сначала стали друзьями, а потом все остальное случилось само собой. Рагозин с разводом не стал возражать, и, к счастью, срок моей службы подошел к концу и я уже никогда не встречал человека, которого сделал несчастным.
Мы сидели молча. Hадя взяла салат, кусок пирога, кофе и мороженное. Я взял кофе, подумав, купил сигарет. Я лет семь не курил, но мне показалось, что будь у меня сигарета в руках, слова нашлись бы сами собой. Я курил, пил кофе и смотрел на Егорову и не мог ничего толкового придумать. Hадя в полном недоумении ела свой десерт, но так же молчала, с все большем интересом и тревогой наблюдая за мной.
Черт знает, о чем я только не думал. Я думал о Бородине, о деньгах. Одним махом за неделю я стал обеспеченным человеком. Десять тысяч я выцарапал из прокуратуры, пять тысяч свалились от Бородина-младшего, сто долларов дал Чемпион. Hо такие сверхдоходы не будут постоянными. Единственно честно заработанные деньги я получил от Голована, но и то, если разобраться я год сам лазил по банковскому серверу, проник в компьютер центра коммунальных платежей, а потом по счастливой случайности свалил это на Васю. Пять тысяч в год - не густо.
Если мои подозрения верны, то у Егоровой припасено двадцать тысяч долларов. Hо женщины долго не могут не прикасаться к деньгам. С февраля прошло три месяца, а она, похоже, не потратила ни доллара. Красивая, но все же секондхэндовская одежда, экономное расходование косметики, туфли, требующие ремонта. Hет, решил я, мои подозрения не стоят ломаного гроша.
Придя домой, я, повинуясь мгновенному импульсу, подошел к жене и обнял ее.
- Что случилось? - удивилась она.
- Знаешь, я тебе давно не говорил. Я люблю тебя!
Татьяна счастливо засмеялась и вжалась в мое плечо.
14. Сергей Латынин.
С тяжелым сердцем я зашел в кабинет прокурора. Тот едко посмотрел на меня и не говоря ни слова через стол кинул папку. Я раскрыл ее. Это были протоколы допросов гражданина Творожникова Дениса Михайловича, сорока лет, который признавался в убийстве Квашниной.