Фиолетовая гибель

Мэджи машинально шла за ним и Фредом, несшими тело Джеймса, ежась от холодного ветра. Она видела, как они опустили тело в открытую могилу, постояли несколько минут в молчании, склонив головы, а затем быстрыми ударами лопаток закидали могилу землей. Потом Фред поднял свое ружье и трижды выстрелил вверх, отдавая последний привет Джеймсу Марчи.

На небольшом холмике у леса возник еще меньший, только что насыпанный. И это было все.

Потом они сидели у костра и тоже молчали. Мэджи уже не плакала, для этого у нее не оставалось сил.

Фред сказал, ни на кого не глядя:

— Нужно бы собрать вещи Джеймса. Они лежат в обеих палатках. И у тебя, Клайд, и в моей.

Клайд нехотя ответил:

— Не к спеху. Что изменится от этого?

Фред пожал плечами, и они снова замолчали. Протянув руку за спину, Фред вынул из заднего кармана брюк плоскую фляжку. Он отвинтил ее пробку, отпил глоток из фляжки и предложил Клайду:

— Возьми, брат. Хорошее виски всегда помогает.

Клайд отрицательно покачал головой: нет, он не хочет пить.

Фред опять недоуменно пожал плечами и отхлебнул еще больший глоток: ладно, мол, если тебе не нужно, то я не настаиваю, но меня это не касается. В конце концов, каждый может утешаться, как ему заблагорассудится. Не пряча еще фляжку, он обратился и к Мэджи:

— А тебе не хочется, Мэджи? Великолепное, знаешь, средство от всяких тяжелых мыслей! Что, не желаешь? Ну и… не надо! Какие-то вы оба засушенные, честное слово. Будто не понимаете, что тут ничего не поделаешь. Нет нашего Коротышки — и никуда от этого не денешься. Где это я такое слышал? А, вот оно… Какой-то оригинал велел написать на своей надгробной плите этакое обращение к прохожему: «Лежу здесь я — читаешь ты. Когда б лег ты — читал бы я». Здорово? Ей-богу, чертовски остроумно, ха-ха-ха! Вся разница в том, кто читает эту, как ее… эпи… эпитафию!

Клайд неодобрительно посмотрел на него:

— Ты, Фред, болтаешь черт знает что.

— Почему это я болтаю? — вдруг неожиданно обиделся тот. — Я просто не хочу, чтобы вы сидели как в воду опущенные. Думаете, мне не тяжело? Еще как! Только горькими мыслями да печальными словами делу не поможешь. — Он снова достал фляжку и отпил из нее солидный глоток виски, поморщившись при этом. — Вот потому я и пью, что так лучше. Понимаешь?

— Да понимаю, понимаю, — неохотно ответил Клайд, — только не стоит вообще пить сейчас, да еще и так много. Зачем?

— Зачем? — Фред возмущенно стукнул фляжкой по колену так, что из нее выплеснулось несколько капель жидкости. — Зачем? Да затем, что и тебе советую выпить. Я вот тоже сидел, как… как… — Он пощелкал пальцами, словно подыскивая сравнение. Но так и не нашел его. — Ну, все равно, зато теперь — ого! Не пить? Чепуха! Выпей, Клайд! И ты, Мэджи!

— Знаешь, Фред, тебе и так уже виски ударило в голову, — рассудительно сказал Клайд. — Ведь ты ничего еще не ел, не завтракал. Ну к чему это?

— Чепуха! — убежденно и полупьяно повторил Фред. — Я прекрасно себя чув… чув… чувствую. И я тебе даже скажу, что мы еще поставим вот такой богатый памятник Коротышке!

— Что? О чем ты? — широко открыл глаза Клайд.

Мэджи также была удивлена таким неожиданным поворотом.

— Памятник, я тебе говорю! Богатый, с золотом, с мраморными ангелами и эпи… эпитафией. Уж я ее здорово придумаю! Слушай, Клайд, — голос Фреда снизился до таинственного шепота, — я тебе пока еще ничего не говорил, правда? Но сообразил сразу, как только… ну, одним словом, сразу. Из этой космической плесени… — Он оглянулся. — Из нее мы еще сделаем уйму денег! Понимаешь? Я уже придумал как, не будь я Фред Стапльтон! Нам-то она, конечно, ни к чему. Но ведь кое-кто может здорово заинтересоваться плесенью? А заинтересую этого «кой-кого» я сам! Вам остается только не мешатъ мне и делать то, что я скажу. И тогда будет такой памятник Коротышке, что…

— Погоди, Фред, — остановил его Клайд. — Тут дело не в памятнике. Ты сказал «заинтересоваться». Кто же, по-твоему, заинтересуется тем, что может нести гибель, смерть? С кем ты собираешься вести дела? Что за странные новости?

Фред хитро улыбнулся:

— Э, братец-кролик! Я не настолько уж пьян, чтобы сразу тебе все выболтать. Хватит тебе пока и того, что я сказал. Фред Стапльтон никогда не говорит лишнего, ты это знаешь. И уж если он сказал, то можешь быть уверен, что это серьезная штука. Понимаешь? Как это я сказал… нет, не я, а один оригинал в своей эпи… эпитафии: «Когда б лег ты — читал бы я!..» Ух и здорово!

Клайд пренебрежительно махнул рукой:

— В самом деле, ты пьян, Фред. Наболтал всякую всячину, святую яичницу на ультрамарине с фиалковым запахом и сапогами всмятку…

— Но, но, ты не заговаривайся! — угрожающе перебил его Фред.

— Ты лучше пойди да немножко полежи под кустом, пока у тебя виски выйдет из головы, — продолжал Клайд, не обращая внимания на возмущение Фреда Стапльтона. — А тогда мы еще поговорим с тобой, если тебе уж так необходимо поражать меня…

— Не только мне, а и тебе тоже, — упрямо перебил его Фред. — Об этом и разговор.

— Ладно, ладно, будет и такой разговор, — ответил успокоительным тоном Клайд. — Ты, главное, пойди и отдохни, это для тебя самое важное. А мы с Мэджи пока тоже кое-чем займемся. Да, Мэджи? — обратился он к девушке, которая, правду сказать, ничего не понимала из велеречивых рассуждений Фреда Стапльтона и только удивленно моргала глазами во время этой странной, с ее точки зрения, беседы.

— Конечно, Клайд, — с готовностью ответила она: что бы ни решил Клайд, все равно это будет лучше, чем самоуверенные разговоры его полупьяного друга.

Фред презрительно отвернулся в сторону и с независимым видом засвистал какую-то песенку: что ж, если, вместо того чтобы говорить о серьезных вещах, Клайд предпочитает заниматься утешительными беседами с девчонкой, это его дело.

Фред Стапльтон не знал, что Клайд Тальбот, отойдя от костра, скажет Мэджи Бейкер тихо, но решительно:

— Если вы не возражаете, Мэджи, мы сейчас займемся записями Джеймса. Он, знаете, вел дневник. Не все время, но записывал там все, что представлялось ему самым важным.

Мэджи встрепенулась: дневник Джеймса Марчи? Не о нем ли говорил он с нею тогда вечером? Но ведь Джеймс сказал тогда, что он оставил свои записи и то, чТо писал для нее, дома?..

— Мы посмотрим в его рюкзаке, — продолжал Клайд. — Мне почему-то кажется, что Фред затеял какую-то не слишком хорошую игру. То, что он ничего не сказал по сути, еще больше убеждает меня в этом: значит, он что-то придумал. Что именно, я, конечно, еще но знаю. Но… одним словом, посмотрим записи Джеймса. Они могут помочь нам.

29

Мэджи сидела в палатке, накинув на себя мохнатое пальто и подобрав ноги под одеяло: сырой, неприятный ветер не утихал, он все так же настойчиво и упрямо дул с запада, со стороны неумолчно шумевшего леса и далеких, скрывшихся за тучами гор. Ей было холодно. Ветер проникал в щели между полотнищами палатки, он ледяными пальцами прикасался к лицу и телу девушки; как она ни закрывалась от него, он находил где-то проход, снова и снова поднимался вверх, заставляя плотнее натягивать пальто и ежиться. Клайд сказал, что, наверно, этот ветер принесет с гор дожди, и потому так похолодало и нет солнца. В закрывшемся облаками небе ни один его луч не может пробиться в хмуром покрове, надвинувшемся на их лагерь. Но Мэджи понимала, что ее знобит не столько от холодного ветра, сколько от того, что она страшно устала за эти два дня и ей хочется поскорее уехать отсюда, как только приедет шофер автофургона. Бог мой, что произошло за эти два-три дня!

Уход Фреда, да, именно уход: ей казалось, что это самое ужасное. А потом выяснилось, что поступок Фреда Стапльтона, хоть она и страдала и плакала из-за него, значит для нее совсем не так много, как смерть Джеймса, который вдруг оказался изумительно ласковым и внимательным и, наверно, оттого близким и по-настоящему нужным. Впрочем, «вдруг»-это только так говорится, а на самом деле, разве подходит сюда слово «вдруг»? Теперь девушка знала, что было вовсе не так.