Три минуты молчания

- Где захочешь, там и ляжешь. У нас вон целая комната освободилась. Только приборку сделаем - и поселяйся.

- А приходов сегодня не ожидается?

- В пять вечера какой-то причалит.

Я прикинул - раньше семи они здесь не будут, а к восьми я сам уйду в "Арктику", - это значит, я целый день один буду в комнате. Можно запереться, лежать, курить.

- Спасибо, мамаша. Чемоданчик я пока у вас оставлю.

- Оставь, не пропадет.

- А там и пропадать нечему. Пойду погуляю. Очень я по городу соскучился. По нашим северным воротам, бастионам мира и труда.

Она поглядела на меня поверх очков:

- Что-то с вами там стряслось...

- Я же говорю: не повезло.

На вокзале буфет - с шести; я, случалось, туда захаживал перед утренними вахтами. Буфетчица вылезла сонная, повязанная серым платком, нацедила мне из титана два стакана кофе, чуть теплого - или мне так показалось с мороза, - и я его пил без хлеба, без ничего, просто чтоб отогнать сон и кое о чем подумать. Потому что мы вечером встретимся в "Арктике" и там, конечно, будем под банкой, и все опять пойдет своим чередом. А хорошо бы все-таки понять - для чего мы живем, зачем ходим в море. И про этих шотландцев - почему мы пошли их спасать, а себя не спасали? И о том, что будет со мной в дальнейшем, как говорил "дед": может быть, я и пойду к нему на выучку или наберусь духу и в мореходку подам, "резким человеком" стану - в макене-то, с белым шарфиком! - или же мне все-таки переломить ее надвое, мою жизнь?

А так ли это важно - как я свою судьбу устрою, ведь Клавки со мной не будет, а никакая другая мне вовек не нужна. И я же все равно нигде покоя не найду: отчего мы все чужие друг другу, всегда враги. Кому-то же это, наверно, выгодно - а мы просто все слепые, не видим, куда катимся. Какие ж бедствия нам нужны, чтоб мы опомнились, свои своих узнали! А ведь мы хорошие люди, вот что надо понять; не хотелось бы думать, что мы - никакие. А возим на себе сволочей, а тех, кто нас глупее, слушаемся, как бараны, а друг друга мучаем зря... И так оно и будет - пока не научимся о ближнем своем думать. Да не то думать, как бы он вперед тебя не успел, как бы его обставить, - нет, этим-то мы - никто! - не спасемся. И жизнь сама собой не поправится. Вот было б у нас, у каждого, хоть по три минуты на дню помолчать, послушать, не бедствует ли кто, потому что это ты бедствуешь! как все "маркони" слушают море, как мы о каких-то дальних тревожимся, на той стороне Земли... Или все это - бесполезные мечтания? Но разве это так много - всего три минуты! А ведь понемножку и делаешься человеком...

Я сидел у окна - площадь перед вокзалом занесло сугробами, и ни души на ней не было, раскачивались на проводах фонари, черные тени шарахались по снегу. Потом из темной-темной улицы вынырнула "Волга" с шашечками, сделала круг и встала посередине: дальше было не проехать. Из такси - задом почему-то - вылезла баба в коричневой толстой шубе, в белом платке, в пимах, вытянула за собой чемодан. Таксишник выглянул и что-то ей сказал, улыбаясь, и что-то она ему ответила - тоже, наверно, веселое, а потом пошла к вокзалу, скосись от чемодана, а он ей глядел вслед и усмехался. Раз oна обернулась что-то крикнуть ему, и он ей помахал ладошкой.

Она шла к вокзалу, как раз против окна, где я сидел, но меня не видела, улыбалась сама себе. Или тому, что ей сказал таксишник. А я вдруг почувствовал, как что-то у меня стучит в виске и дрожат ладони, в которых я держал стакан.

9

- Все время, замечаю, ты у меня на дороге, рыженький!

- Нет, это ты у меня на дороге.

Клавка повалилась на стул, расстегнула шубу, сдвинула платок на плечи. И тогда уж мне улыбнулась, во все лицо. Уже она успела обмерзнуть и раскраснеться, пока шла к подъезду.

- Дай глотнуть горяченького, чего ты там пьешь. - Я ей протянул стакан. Клавка отпила и сморщилась. - Бог ты мой, он кофе пустое пьет. Как же так жить можно? Нюрка, ты куда же смотришь?

Буфетчица выглянула из-за витрины.

- А что?

- А ничего! Такой парень у тебя сидит, а тебе лень багажник отодрать со стула. Ты картину видела "Человек мой дорогой"? Посмотри, в "Космосе" показывают. Так он мне еще дороже, вот этот злодей. Сидит у тебя сиротинкой неприкаянной. Ты хоть поглядела бы на него, какой он. Чудо морское!

Нюрка на меня захлопала глазами.

- Ничего особенного.

- Глаза надо иметь! - сказала Клавка грозно. - И мозгов хоть полпорции. Конечно, "ничего особенного", когда он в телогрейке драной. А пришел бы он в своей курточке - ты б тут легла и не встала. - Клавка мне подмигнула. - Было у меня такое желание.

Нюрка опять ко мне пригляделась и не ответила.

- Что же ты, Нюрка, пива ему не поднесла?

- Да он не просил!

Клавка прямо зашлась смехом:

- Ну, Нюрка, ты мышей не ловишь! "Не просил"! Хороший мужик и не попросит - надо самой давать. Ну-ка, покорми его. Винегрету не вздумай предлагать, он у тебя позавчерашний, я отсюда вижу. Студень небось сама исполняла? Знаю, как ты его исполняешь.

Нюрка там заметалась.

- Балычка могу нарезать осетрового. Колбаски деликатесной.

- Вот балычка куда ни шло... Хочешь балычка? Хочет он, хочет, потолще ему нарежь. Потом сочтемся. Да, шевелись, Нюрка, живенько, живенько, на флоте надо бегом!

- Я, слава Богу, не на флоте.

- Ты-то нет. Да он у нас на флоте. Э, дай уж я сама!

Клавка сбросила шубу на стул, взяла у Нюрки поднос, собрала мои стаканы. Кофе она выплеснула в мойку, принесла "рижского" и тарелку с балыком и хлебом. Опять завернулась в свою шубу и смотрела на меня, подперев кулаком щеку.

- Ну, как ты жив без меня? Скучал хоть немного?

- Немного - да.

- И то - не зряшная на свете!

Я спросил:

- Куда едешь, Клавка?

- В Североникель, свекра хоронить. Ну, не хоронить, его уж там без меня похоронили, а на девятины еще успею. - Пнула ногой чемодан. - Сильно они на меня надеются, одних крабов семь банок везу.

- Погоди, - я спросил, - почему к свекру? У тебя муж есть?

Все лицо у нее вспыхнуло. Отвела глаза.

- Был. Да сплыл.

- Бросил он тебя?

- Дa.

- Или - ты его?

- Он меня.

Клавка насупилась, закусила губу. До чего же мне было все удивительно.

- Как же он мог тебя бросить?

- А что я - золотая? Так уж вышло. Лучше б, конечно, я его бросила. Тогда бы все ясно было. А так - черт знает... Обиделся и ушел. Ну, конечно, у него основания были.