Большая руда

- А ты больше не будешь ездить?

- Наверно, не буду.

- Что же ты! - сказала она, усаживаясь. - Ты же только восемь сделал.

- А пес с ними, с ходками. Я, может, сейчас руду повезу. А может, не повезу.

- Руду-у?

- Ага-а...

- Большую?

- Ничего, порядочную.

- Пробились, значит? Ты пробился?

- Да не я. И не пробились, а извлекли. Корифеи говорят, поняла?

- Ой, слушай... Я с тобой поеду в карьер! - сказала она решительно.

- Дуреха ты, - ответил он удивленно и, мгновение поколебавшись, вспомнив заваленную глиной дорогу, покачал головой. - Никуда ты со мной не поедешь. Обедать будешь. У конторы ссажу.

- Ну возьми, пожалуйста. Я очень прошу. Очень. Он помолчал - ему все-таки хотелось взять ее - и ответил:

- Нет.

Он высадил ее у конторы, и она возвратила ему ватник. Она все не уходила и смотрела на него, зябко поеживаясь.

- Ну, не обижайся, - сказал он. - Иди. В другой раз покатаю.

- А может, подождать тебя?

- Зачем?

Он включил сцепление и поехал. Лужи блестели в карьере, они расползлись и уже соединились проливами, а пробившаяся подземная вода стекала в них с рыжих ржавых утесов. И на дороге тоже блестели лужи. На повороте, когда его стало заносить, он догадался сбросить скорость и вытер рукавом мгновенно вспотевший лоб.

Экскаватор уже стоял в забое, наклонившись вперед, как судно, уткнувшееся носом в крутую волну, и стрела ходила снизу вверх. Он подъехал вплотную, хотя это было строжайше запрещено: повернувшись, экскаватор мог повалить и раздавить машину.

Антон показался в разбитом окне и закричал сквозь гудение моторов:

- Витька, кажись, и в самом деле большая пошла. Я вот ее разгребаю, дуру, разгребаю, а она не кончается!..

- Она не кончится, Антоша! - заорал Пронякин, чувствуя неожиданный и сильный прилив нежности и к Антону, и к стреле с умной и хитрой мордой ковша, и к руде, которая не кончается. Он объехал весь забой, полный синих осколков, и опять подкатил к экскаватору. - Она теперь, видишь ли, до самого центра земли. Тут тебе на тысячу лет разгребать, Антон!..

- Чего ты разошелся? - спросил Антон. - И куда ты, балда, подкатываешь? Я ж тебя угробить могу в два счета.

- Можешь, Антоша! - обрадовался Пронякин. Все можешь.

- Ты сказал там кому-нибудь?

- Понимаешь, они же все сдурели. Мы им такого гвоздя воткнем!

- Ладно, не хорохорься. Ты лучше подставляй-ся. Сейчас я тебе ковшик всыплю. Первую повезешь!

Отъезжая и разворачиваясь, Пронякин стоял на подножке, правя одной рукой, и орал:

- Антоша, на один ковшик я не согласен. Ты мне лучше полтора насыпай!

- Полтора не потянешь! - крикнул Антон, заводя ковш снизу. - От силы с четвертью. Да куда тебе столько?

- Не могу я один ковш везти, Антон!

- Почему не можешь, Витя?

- Потому что я привезу, а они скажут: "Подумаешь, один ковшик наскребли!" А я им: "А вот и врете, а вот и не один, а с четвертью. Сколько мог, столько и взял. Мог бы три взять - три бы взял!"

- Ну хрен с тобой, - сказал Антон. - Подставляйся!

Перебирая рычаги и напряженно всматриваясь, он вывел ковш и задрал его высоко в белесое небо. Тяжелый ковш закачался над машиной, постепенно опускаясь, и вдруг, лязгая, отвалилась его нижняя губа, и в кузов со звонким железным стуком обрушилась мокрая синька. Машина, заскрежетав, осела на рессорах.

- Хорошо кладешь, Антон! - закричал Пронякин. - Просто дивно. Всегда бы так сыпал. Только жилишь ты, Антон. Неполный кладешь.

- Кто тебя разберет... Может, хватит? Дальше-то ее рыхлить надо.

- Уговор, Антоша! Четверть клади.

- Витька, ты ж учти: руда - она тяжелая.

- А была бы легкая, так я б ее в кепке дотащил. Еще четверть ковша машина почти не почувствовала. Она и без того глубоко сидела на рессорах.

- Видишь, - сказал Пронякин, пиная носком баллон. - Что это для нее? Чем больше кладешь, тем ей легче.

Антон вылез и, подойдя, покачал с сомнением головой.

- Может, отсыплешь все-таки, Витя?

- Ни грамма! - сказал Пронякин. - Ничего, зато сцепление лучше.

- Лучше-то лучше, - сказал Антон. - Но уж если поползет...

Он посмотрел вверх, на петляющую дорогу, и на миг Пронякину стало страшно.

- Да, уж если поползет... Ладно, не ворожи. Доеду. Зато уж какого гвоздя мы им воткнем!

- Тихо как, - сказал Антон. - Все куда-то попрятались. Хоть бы речу кто-нибудь толкнул, что ли...

Дождик все накрапывал, и Пронякин сказал:

- Валяй в будку, Антон. Простудишься.

- Лирик ты, - сказал Антон. - Есенин... Завтра погуляем, а? В кинишко сползаем. Чего-нибудь, наверно, хорошенькое привезут.

- Наверно.

Пронякин сел в кабину. Антон не выдержал, пошел рядом с машиной и вскочил на подножку.

- Не надо, Антон, отстань, застишь мне только свет, - сказал Пронякин. - Я сам повезу. Понимаешь, мне надо, чтобы я сам привез...

- Ладно, - рассмеялся Антон, соскакивая. - Сам так сам. Покличь там напарничка моего, пускай сменит. А то не евши который час сижу.

-- Покличу, - сказал Пронякин.

Когда он уже отъехал немного, Антон закричал ему вслед:

- Лопата у тебя есть?

- Есть.

- Почаще соскребывай. Скользит, а?

- Скользит, проклятая.

- Полежишь миллион лет, не так заскользишь, - сказал Антон. - Скажи там, пускай бульдозер пришлют.

- Скажу!

Он ехал - нога над педалью тормоза, а другой он выжимал до предела подачу топлива, а руки вцепились в баранку и лежали на ней локтями. Отчаянно буксуя, виляя задом, машина взяла первый подъем.

Он вздохнул облегченно и почувствовал, как жарко его спине и лицу.

- Тяжела! - сказал он себе и опять устрашился этой глины, свинцово-голубой и скользкой, как раскисшее мыло. - А ничего не тяжела! Сукин ты сын, Пронякин, - сказал он громче, чтоб подбодрить себя и машину. И больше ничего!

И снова он выжал педаль подачи топлива, упершись плечами в спинку сиденья, и быстро переключил скорость. Стрелка спидометра дрогнула и поползла - так медленно и напряженно, точно это она и тащила перегруженную машину. Он призвал к себе на помощь все мужество и злость, все свое отчаянное умение и лихость шофера, исколесившего много дорог, бравшего много подъемов. Он хотел бы все это передать теперь машине, от которой он ничего не мог потребовать, а мог только просить: