Страница 19 из 34
Подъезжая к отвалу, он снова увидел маленькую фигурку на середине шоссе, идущую боком, загораживаясь от мокрого ветра.
- Ты чего? - спросил он, притормаживая.
- А! - испугалась она. - Думала, уж ты не приедешь.
- Садись. Сказал - приеду, значит, верь и жди.
- Хорошо, - сказала она кротко. - Буду верить и ждать.
Он снова высадил ее у фанерного навеса и, вывалив грунт, подъехал.
-- Слушай, а ты как, ходки не приписываешь?
Она взглянула на него с тоской.
- Ну вот, и ты спрашиваешь. Я думала, не спросишь. Да что у меня, на лице написано, что я мухлюю?
- Ни в коем случае. Только так спросил.
- На тебе твой ватник! - сказала она решительно. - Это ты просто крючок закидывал. Я знаю, тут уж до тебя некоторые закидывали.
Она протягивала ему в окошко ватник, но он спокойно отвел ее руку и спросил:
- А Манька? Она мухлевала?
- За Маньку говорить не буду, чего не знаю. Может, и приписывала. Ведь ребенок у нее.
- Ну, а ежели б у тебя был, ты бы как, а?
- Знаешь, иди ты к черту, - сказала она. - Ну, прошу тебя - езжай.
Он рассмеялся и поехал. И улыбался, глядя сквозь мокрое стекло на мокрую дорогу.
Он спешил сделать еще рейс до обеденного перерыва, но его остановила сирена. В этот час вступали в свои права взрывники. Он подрулил к обочине и выключил двигатель и только тогда почувствовал, как он устал и голоден. "Да и тебе бы отдохнуть не мешало", - подумал он о машине.
Увязая в грязи, он прошел длинным пустырем, чувствуя на себе насмешливые взгляды, и вошел в столовую. У самых дверей сидели Мацуев, Косичкин, Федька и еще кто-то из другой бригады. Они замолчали при его появлении. Перед ними стояли тарелки и кружки с пивом и простоквашей. Места рядом с ними не было, и Федька, пошарив глазами, виновато развел руками. Пронякин почувствовал облегчение.
Он взял обед и пошел с подносом к одинокому столику в полутемном углу избы. Ему хотелось сесть спиной к ним, но он заставил себя сесть боком. Краем глаза он видел их и знал, что они говорят о нем. Затем Федька с грохотом поднялся и направился к его столу. Он сел рядом на стул и поставил локоть возле тарелки.
- Ну как? - спросил Федька. Он ухмылялся, растягивая губастый рот, и сопел над ухом Пронякина.
- Тридцать три.
- Чего - тридцать три?
- А чего - ну как?
- Как работенка, спрашиваю.
- Ничего, не пыльная. Скаты в порядке, поршня не стучат, нигде не заедает.
Пронякин продолжал есть, неторопливо и старательно, как едят утомившиеся люди. Федька все сопел, не зная, с чего начать. Наконец он спросил, придвинувшись:
- Пивка не выпьешь?
- Не хочется.
- Что так? Веселей бы у нас разговор пошел.
- А мне и так весело.
- Понятно. - Федька откинулся на стуле и заговорил громко, как будто нарочно, чтобы все слышали: - Героем себя чувствуешь. Приятно небось?
Пронякин не ответил. Федька опять придвинулся.
- Ну чего молчишь?
- Жду: может, ты чего умного скажешь.
- Где уж нам, - вздохнул Федька. - Один ты у нас такой умный. Другие против тебя сплошь дураки.
Федька все ухмылялся, лукаво сощурившись. Но если б он вдруг развернулся и ударил, Пронякин не удивился бы. Он весь напрягся, чувствуя, как застучало в виске от еле сдерживаемой ярости.
Но Федька не ударил. Он спросил лениво:
- А встречали как - не понравилось?
- Понравилось, - сказал Пронякин, глядя на него в упор. - Это не ты ли свистел?
- Нет. - Федька замотал головой. - Не я. Такие штуки не уважаю. И, между прочим, если б знал кто, сам бы, может, ему по физике свистнул.
- Это и я сумел бы.
- Ну понятно. Смелый парень, что и говорить. Одно, понимаешь, непонятно: что же это ты делаешь, черт с рогами? За что ты нам всем в морду плюешь?
- Это как?
- А так! - сказал Федька. - Думаешь, ты один такой - все можешь? А другие не могут? В коленках слабы? Ошибаешься, Витя. Тут покрепче твоего найдутся. Только наш "ЯАЗ" не потянет, хоть ты ляжь под него. Может, и рады бы лечь, только он все равно не потянет. Так что, пойми, мы тут не от хорошей жизни груши околачиваем.
- Сочувствую вам, - сказал Пронякин. - Да помочь не могу.
Федька молчал, уставясь на него тяжелым взглядом побелевших глаз. От злости у него дрожали скулы.
- Помощи никто у тебя не просит. А просят, чтоб ты жлобом не был... который за четвертную перед начальством выпендривается. Ей-Богу, перед другими бригадами за тебя совестно. Приняли вроде бы тебя неплохо, да и сам ты поначалу ничего показался... Или, может, что не так было? Может, обижаешься?
- Нет. Давно уж не обижаюсь.
- Ну так за каким же чертом в дождь ездишь? Кому глаза колешь? Или хочешь, чтоб нас потом Хомяков пиявил - вот, мол, был почин, а не поддержали?..
"Вот оно что! - подумал Пронякин. Тяжелая квадратная голова Мацуева склонилась над кружкой, которую он сверху накрыл ладонью и, хмурясь, шевелил бровями. - Значит, сам ты запретить не можешь. А к Хомякову ты не пойдешь".
Было тихо, лишь звякала посуда, и еще Гена Выхристюк, небрежно облокотясь на прилавок, кокетничал с поварихой:
- Приходишь к вам с единым стремлением в мыслях - быка съесть. А похлебаешь кулешику вашего, кашки пшенненькой, то да се, и аллеc гут гемахт, как немцы говорят, а по-русски значит - боле не желается!
Повариха расплывалась лоснящимся лицом и утирала тряпкой могучую розовую шею.
- Я за ваши глаза не отвечаю, - громко сказал Пронякин. - А стыдиться вам тоже нечего. У меня "мазик" хотя и старенький, да удаленький. Так что я свои двадцать две ходки сделаю. Смогу - и двадцать третью сделаю.
- Много, думаешь, толку от твоих ходок? - сказал Федька. - Только экскаватор зря энергию жгет.
- А про то не моей голове думать. Я не геройством занимаюсь... Просто я, понимаешь, на твой гарантированный двадцать один рублик не согласен.
- Что ж ты раньше не сказал, чудак? Мы бы уж тряхнули мошной, так и быть, насобирали бы тебе по рублику. Или даже по трешке. А то - давай кепку, пройдусь. Хочешь?
Пронякин промолчал, едва сдерживаясь, чтоб не заорать на Федьку. Это вышло бы и вовсе по-дурацки.
- Значит, так? - спросил Федька, вставая. - Хорошего не делаешь, гляди, Витя, учти.
- Гляжу, - сказал Пронякин. - Сам гляди.
Он доел, тяжело двигая желваками, выпил прозрачный компот, заедая черным хлебом, и встал. Проходя мимо них, он натягивал кепку так, чтоб локтем прикрыть лицо. Они были заняты едой и пивом.