Земля святого Витта

Точило! Полмира за точило! Впрочем, даже обозленный и очень пьяный Астерий помнил, что парапет у набережной - как и вся Саксонская набережная было сложен из точильного камня. Вода падала с небес. Даже не напяливая спецодежку, в чем был (а был почти ни в чем, в одних только черных трусах дореставрационной эпохи), Астерий вылетел из дома и стал править тесак о парапет, обильно поливая его слезами. Вскоре ржавчина поддалась, из-под нее проступил благородный блеск, в блеске отразились дальние зарницы, мерцавшие на другом конце города, над Землей Святого Эльма. Ярость Астерия росла с каждым "вжжик!", и уже не просто бобриной крови жаждал он, а всей, всей, всей бобриной крови! Наконец, на взгляд Астерия клинок превратился в грозное оружие.

Лодочник вскочил на парапет, крест-накрест взмахнул над головой тесаком, рассекая струи ливня - и бросился в Рифей.

Полчища бобров ему там, понятно, почетной встречи не организовали, даже наоборот, из-за дневного толчка на Земле Святого Витта из Саксонской протоки все бобры нынче убрались, разве что сидели две-три старухи из числа безродных под навесом у бань. Так что никаких врагов разъяренный Коровин в Рифее не обнаружил, а если учесть, что набережная уходила в воду вертикально до самого рифейского дна, то есть почти на полверсты - отягченный старинным тесаком Астерий попросту стал тонуть. Захлебываясь, он рубил воду, пока не потерял сознания, и лишь после этого чьи-то могучие руки потянули заранее заготовленный в доме Романа Подселенцева канат.

- Тяжел, тяжел, - говорил Варфоломей, отдуваясь: даже для него общий вес длинного каната, широкой сети и попавшего в нее Астерия был великоват. Но что поделаешь: Нина Зияевна специально по телефону вызвала с Витковских Выселок и предупредила, что сегодня сосед-лодочник топиться будет. А он для поездок к Павлику пока еще необходимый. Лодочник с большим ножом топиться будет, поэтому пусть немножко сперва утонет и нож выронит - тогда его и тащить можно будет.

Ножа вынутый из сети Астерий из руки так и не выпустил, Варфоломею пришлось разгибать пальцы боброненавистника по одному. Потом богатырь поднял его за ноги и долго так держал - покуда из пьяного пострадавшего не вылилась много рифейской воды и некоторое количество крепчайшей бокряниковой настойки, запах которой заглушил все прочие, после чего Астерий был уложен на дерюгу просыхать, и сразу захрапел, - видимо, остаток спирта в его организме пришел в гармонию с остатками воды.

И снилась ему сначала буква "А", с которой начиналось его имя, но маленькая "а", сильно перекатывавшаяся с боку на бок и норовившая потерять хвостик, чем-то похожий на кол, - потом хвостик отвалился и сгинул, и от буквы осталось обыкновенное "о". Вглядевшись в самую глубину этого "о", Астерий вдруг увидел внутри набегающие волны, и море хлынуло ему навстречу. "Таласса", - попытался сказать он, растягивая губы в пьяной улыбке. Пророчица покачала головой, потому что ей, как и ее далеким предкам с волжских берегов, чужой сон обычно бывал виден. Она давно отпустила торопившегося к жене Варфоломея (у него намечался с ней очередной медовый месяц после очередного развода), и сидела возле лодочника, чтоб тот опять чего, очнувшись, не натворил.

Белая ночь постепенно переходила в белый день, который - как знала Нинель - начнется специальным утренним выпуском "Вечернего Киммериона", с первой до последней строчки забитого событиями Караморовой Стороны и Саксонской набережной, а также посвященного возбуждению архонтом Александрой Грек уголовного дела против клана Кармоди. Как и все киммерийские процессы, этот будет тянуться два столетия - и ничем не кончится. Но событий-то будет, событий вокруг этого дела!

Вон, лежит событие, только что чуть не утопшее. Но рано ему пока тонуть. Потому как угодна царю его служба.

И нынешнему угодна, и грядущему.

29

Ну, а у нас с предковскими преданиями связь рассыпана, дабы все казалось обновление, как будто и весь род русский только вчера наседка под крапивой вывела.

Николай Лесков. Воительница

Голос Либермана, с паузами после каждого слова зачитавший вступление к народовоспитательной лекции, сменился в наушниках хорошо знакомым всей России старческим тенором академика Андрея Чихорича. Старику давно стукнуло девяносто, награды для него оставалось только придумывать, ибо все мыслимые он уже получил, но это его совершенно не волновало, он, видимо, вообще решил не умирать и, - несмотря на годы, не по своей воле проведенные в юности на Шантарских островах в Охотском море, - чувствовал себя прекрасно. Обретя в лице государя верного союзника в области русской истории, академик добился и того, чтобы курс его лекций (известный под сокращенным названием "Защита истинной подлинности") стал обязателен для всех государственных служащих. Ивнинг вздохнул. Нужно слушать. Ладно, в дороге заняться и так нечем, в танке тесно, а наушники отгораживают еще и от грохота.

"Сведения о том, что первый список "Слова" сгорел в пожаре Александрийской библиотеки в 641 год по Рождеству Христову, или даже в 391 году, как утверждает азербайджанский академик-панисламист Хабиб Эль-Наршараб, следует признать если не ложными, то едва ли достоверными. Первый достаточно исправный список "Слова" сгорел в Смоленске летом 1340 года, в начале августа - впрочем, вместе со списком сгорел и весь город. Другой список, не столь чисто переписанный, изобилующий тюркизмами и подозрительно поздними титлами, сгорел в Новгороде весной 1368 года, накануне известной засухи. Пятью годами позже, после того, как Волхов на протяжении семи дней тек в обратном направлении, пожар в городском кремле Новгорода уничтожил также и копию этого списка. Из достоверно известных копий "Слова" еще одна сгорела во Пскове в середине июня 1385 года, на чем ужасные события четырнадцатого века окончились, однако в пятнадцатом веке систематическое сожжение списков "Слова" продолжилось.

В 1413 году, во время пожара, целиком уничтожившего Тверь, погиб знаменитый "Арясинский список", украшенный шестьюдесятью миниатюрами, среди которых имелись истинные шедевры русской рукописной графики - в частности, "Князь Игорь в заточении", "Ярославна на стене Путивля", "Обретение списка боярином Миколой" и целый ряд других..."

Лекция была не из самых скучных, в прошлый раз пришлось слушать насчет того, что Добрыня Никитич - это прообраз воспитателя древнегреческого бога медицины Асклепия, мудрого кентавра Хирона; ну, а поскольку древней Греции не было вовсе, поэтому... Ивнинг что-то проспал дальше, но, помнится, именно благодаря гению Добрыни выходец из рязанского села архитектор Ленька Нутро, взявший при дворе Людовика Четырнадцатого псевдоним Ленотр, сумел измыслить такое прехитрое дело, как парк Версаль. Впрочем, это вполне могли быть две разных лекции: с Ивнинга, как с ведающего делами личной канцелярии императора, экзамен едва ли кто мог стребовать. А если стребует император ну, что тогда, значит, придется все эти лекции выучить. Не первый раз уже.

Анатолий Маркович Ивнинг давно привык, что царь его регулярно карает, но от дел не отстраняет, ибо не любит новых лиц. А кто, как не Ивнинг, подал царю идею сделать обязательным для православных подданных империи соблюдение русских народных обычаев на праздники? Скажем, теперь в обязательном порядке под Крещение нужно собирать снег со стогов, дабы не абы как, а истинно благолепно отбеливать холсты. И никого не касается, что ближайший стог от тебя за сорок верст, и что холстов ты сроду не отбеливал, да и не собирался. А вот не ленись, доберись до стога, снегу собери - да когда будешь отбеливать холсты, его непременно используй. Когда ты их будешь отбеливать твое дело. Но под Крещение - уж будь добр, найди стог да собери снег, и не забудь зарегистрировать его у крещенского инспектора Державствующей церкви. Не сделал - плати епитимью. Всего-то два империала в год, есть о чем разговаривать. Для казны идея оказалась золотая, а царь именно такие выше всего и ценил. И всегда помнил - чья идея.