Страница 21 из 97
Гаспар аккуратно записал очередной "СОН ЕВРОПЫ", не слыша в трубке гудков отбоя, отключил ее: старуха опять уснула прямо у телефона. Сюжетными сны Европы не бывали никогда. Это был настоящий, бесконечный сон ее разума порождал он, по известному закону художника Гойи, чудовищ. Но в прежние времена эти чудовища влетали в одно бобриное ухо, в другое вылетали. Теперь, когда Гаспар заносил их на бумагу, чудовища обретали самое долговечное из известных человеку бессмертий - письменное, точней, писчебумажное. Книгами и школьными принадлежностями в Киммерионе торговали одни те же лавки, принадлежавшие небольшой, но цепкой бумажной гильдии, как и мастерская по ручному производству бумаги, в том числе с водяными знаками, как и небольшой полиграфкомбинат, - и, конечно, гильдия эта давно приняла Гаспара Шероша в свои Действительные Члены, - он, как всегда, был не против. Во всех изданиях "Занимательной Киммерии" глава "Сны Европы" была наименее читаемой. Киммерийцы уже начинали сожалеть, что эту старую дуру с собой притащили. Могла бы и на Крите, или там Кипре остаться - мало ли чья она родственница. Но выгнать ее было невозможно, киммерийское гражданство ей даровали еще князья, - а как известно, архонт за князя не отвечает, при этом лишить гражданства никого без повода не может. Пока "Сны Европы" занимали лишь малую главку в знаменитой книге Гаспара, ее читатели в основном пропускали, не читали. Но и не изымали. Гаспару было разрешено много такого, за что с известного стеллерова быка Лаврентия, к примеру, шкуру бы спустили.
"ВЕРОИСПОВЕДАНИЕ" - бисерным почерком нацарапал Гаспар, а дальше пошел рисовать рыбок и птичек, тема была очень скользкая. "Надо бы понять, есть ли единое вероисповедание у бобров. Православными они быть не захотят, евреи их своими не признaют, в триедские сектанты идут не от хорошей жизни, а бобры в Киммерии живут очень неплохо, даже безродные: за шкуру свою им у нас бояться нечего. Читать они как будто не умеют (хотя гласный в архонтсовете умеет наверняка), однако почему они так часто интересуются, кто кого убил - Кавель Кавеля, либо Кавель Кавеля? Это же не киммерийский вопрос, а русский - ради этого вопроса люди у Киммерии молясины покупают, на этом вопросе вся наша экономика стоит, нам не до него - покуда на молясины спрос есть. А спрос растет с каждым годом, офени даже стали на грыжу иногда жаловаться, а этого не было раньше. Впрочем, при Евпатии никто себе трех японских телевизоров за одну ходку тоже представить не мог. Раньше офеня что к нам тащил? Кофе. Чай. Муку на куличи. Изюм-коринку на глаза печеным жаворонкам. От нас - пушные товары шли. Семга. Лососина. Сиг. Ну, еще точильный камень. Безделушки резные. А теперь - одни молясины, да еще сами с рисунками приходят. Косторезы разбогатели. Предлагают мне звание Почетного Костореза. Приму: термос дадут бесплатный, из мамонтового бивня. Буду с ним на работу ходить, чтобы квас всегда горячий... Но все-таки: зачем бобрам знать: Кавель Кавеля, или наоборот?"
Гаспар Шерош, единственный в Киммерии Почетный Бобер, не знал ответа на этот вопрос. Не знали его и простые бобры, не почетные. Знали бы - не спрашивали бы. А во Внешней Руси с тем же вопросом мыкались не бобры, а люди. Ответа не предвиделось (хотя верующие знали, что по пророчеству ответ будет обретен внезапно, как "Дзын-нь!"). Спрос на молясины рос. Все более высокими куличами могли похвастать на Пасху киммерийские хозяйки.
Гаспар достал из кармана два крашеных яйца - синее и желтое. Перекрестился, ударил одним яйцом об другое. Желтое треснуло. Гаспар очистил его, съел и снова перекрестился, а скорлупу спрятал - не забыть положить под иконы, как жена велела. Так в Киммерии делали всю пасхальную неделю. Жаль, запить было пока нечем - в Почетные Косторезы Гаспара обещали принять только на Красной Горке.
"Как время-то летит!" - подумал Гаспар, разглядывая двух золотых рыбок на монументе Евпатия Оксиринха. Именно золотой рыбкой в минойском слоговом алфавите записывалось слово "Виктория". Ну, а их у Евпатия было две.
Длинным свистком из верхней форточки размышления Гаспара были прерваны: жена ждала его к ужину. С грустью сложил академик записки. Как же много всего еще не было записано! Если бы старуха Европа не тратила свою жизнь на сны - она, быть может, успела бы кое-что записать.
Но дура она старая, эта Европа.
9
Владыко мой! К чему сии доносы?
Что в них завертывать?
Николай Лесков. Соборяне
- Вам давно не говорили, что вы старый дурак?
Анатолий Маркович Ивнинг, уже скоро пятый год бессменно управлявшийся с делами Его Императорского Величества Личной Канцелярии, обращался с этой фразой к своему платному конфиденту уже третий раз за аудиенцию, так что Хохряков мог ответить точно: последний раз старым дураком его назвали минут тому назад десять, одна-две плюс-минус.
- И в этом словосочетании слово "старый" прошу не считать оскорбительным, это лишь констатация вашего трудового стажа на поприще, которое указано вторым словом.
Они беседовали в кремлевском кабинете Ивнинга, единственном месте, где стояла чудовищно дорогая глушилка для подслушивающих аппаратов. В России таких и не делали, их собирали креолы вручную в Ново-Архангельске при дворе царя Иоакима. Само собой, для Старшего Друга, для России, там делали все самое лучшее. Но почти все глушилки государь забрал в личные покои. Ивнингу досталась только одна, да и ту, видимо, могли в любой миг отнять. Новые люди, которыми окружил себя государь, тоже хотели всевозможной защиты. Государь следил за тем, чтобы они были хорошо защищены, - конечно, от всех, кроме самого государя. А какая может быть защита от верховного дьяка Кремлевского приказа, он же управляющий государевыми делами? Впрочем, данный разговор до поры до времени был секретом даже от государя. Неизвестно ведь еще, что из всего этого выйдет.
Уже пять лет прошло с коронации, уже отпраздновал весь мир сорокалетие Белого Царя, но не светило даже малой надежды на то, что государь подарит стране законного наследника. Ибо жениться он хотел на одной-единственной женщине, и только эту женщину ни секретные службы, ни личная сеть агентов Ивнинга найти не могли. Что хуже всего - это точно известный факт, что когда она пропала - носила она под сердцем сына царя, до рождения всего-то месяц, кажется, оставался. Ну, наследник получился бы "привенчанный", однако со времен Петра Алексеевича ничего плохого в таком наследовании никому не виделось: привенчанная дочь Петра, Елисавета, и по сей день числилась в народе большой любимицей, упокой Господи ее любвеобильную душу, а другая дочь, Анна, была матерью Петра Третьего, родного дедушки государя Александра Павловича, который один только и обеспечил нынешний престол России законным владетелем. Ну, проживет нынешний государь даже еще сорок лет. Даже пятьдесят. А потом что? Опять самозванцы?
Самозванки на роль "временно отсутствующей невесты" царя, княжны Антонины, появлялись регулярно. Однако государь даже не уделял им внимания, все женщины делились для него на две категории - "невеста", будущая императрица, мать наследника, будущего императора Павла III Антонина - и прочие, причем для выяснения "подлинная" очередная Антонина или нет, всего-то и нужно было снять телефонную трубку и спросить. Нет, вовсе не царя спросить, а спросить Горация Игоревича; неизменно получить "Анатолий Маркович, что вы меня все от дела отрываете? Не даете играть... Нет, вовсе не Антонина..." Ивнинг с грустью отключал связь. Ну что стоит человеку, видящему будущее, просто и ясно сказать: где потенциальная императрица? Знает ведь небось... И ведь во что играет? Или на чем играет? Даже этого знать не положено, потому как прямой приказ царя имеется: "Гораций Игоревич мне сказал все, что мне нужно. А вам - все, что нужно вам. Так что не предиктора спрашивайте, а Тоню мне найдите. Где? А вот где есть она, уважаемый, там и найдите..." Ивнинг хорошо знал, что такие приказы государя, да и всей его семьи, исполняются всегда. И еще вчера он понятия не имел о том, как такой приказ исполнить. Сейчас начинала маячить кое-какая надежда. Не очень ясная. Но те кусочки, что принес Хохряков, кое-какую надежду сулили. Хотя какую?..