Страница 11 из 97
Назначенный подсобной прислугой парень превратился в доме в центр внимания. Однажды дежурным при нем добровольно просидел маявшийся бессонницей старец Роман. "Знал бы, что тебе такое сотворят, я б заявил, что кол-то тебе в подарок отдал..." - Тогда б меня, дедушка, за люфу били..." "За люфу-у-у?.." Под утро старец, от ярости мотая головой, пошел писать жалобу архонту и приказал внучке сразу же ее отнести по адресу. Через несколько часов в доме раздался телефонный звонок, секретарша, кирия Валентина, предупредила, что с мастером Романом будет говорить лично архонт Иаков Логофор. Резчик прошаркал к телефону и, не дав архонту произнести даже вступительной фразы, обложил его тридцатиэтажным загибом на старокиммерийском, использовав и "только что прошедшее, весьма совершенное и окончательное" наклонение глагола, и "родительское-задушевное", и "дубильно-вяжущее", благо есть в базарном наречии и такое, когда же киммерийских слов старцу не хватило, он перешел на богатейший запас русских выражений, используя такие, что даже Тонька прыснула в кулак и своему маленькому сыну закрыла ушки: научится, конечно, но лучше попозже. Потом старик слушал архонта, потом дополнил свое мнение, потом снова, потом опять. "Вот хотя бы!" - рявкнул Роман напоследок и швырнул трубку.
Не прошло и двух часов, как к подъезду со стороны Саксонской прибыли три "черных ворона" киммерийской сборки, из каждого дюжие молодцы Архонтовой Гвардии выбросили по паре давешних блюстителей порядка, однако уже без кирас, без ментиков, а клешни киммерийских раков были оторваны с отворотов вместе с мясом.
- Осуждены трибуналом, выдаются головой сроком на декаду лично в распоряжение его высокородия Романа Подселенцева! - гаркнул опрятный капитан с тремя рачьими клешнями на отворотах. Роман, тяжко опираясь на костяную трость, стоял на крыльце с непокрытой головой, свой чин обер-бергауптмана, дававший право на "высокородие", он и сам почти уже забыл. Арестованных, словно тюки, свалили к его ногам.
- Жить в подполе будут, - хрипло сказал камнерез. - Первый год - и в ручных кандалах, и в ножных. Потом оставим ножные, ручные снимем по поведению. А Яшке передайте, что в следующий раз я его самого в подпол на цепь посажу! Пороты, кстати?
- Никак нет, ваше высокородие... не успели! Если позволите, мы сейчас, прямо здесь... Или во дворике? - Не надо здесь. Во дворик их - и там по сто соленых, чтоб кожа сошла. Будут орать - добавить. Справятся твои?
- Служу Киммерии! - весело кликнул капитан, приказав нести бывших стражей на экзекуцию: за злоупотребление служебным положением Минойский кодекс карал нещадно, до смертной казни вплоть.
- Упреются! Шестерым сто соленых - не комар гикнул! - подал с крыльца по соседству сосед-лодочник, у которого сегодня, видимо, был выходной. Капитан только что зубами на него не щелкнул - не любил лишних свидетелей. Но Саксонская набережная - что деревня: все знают всех.
- А ты, Коровин, помалкивай! Опять на тебя бобры жалобу нагрызли веслом колышешь без плавности! Опять, небось, старухе Кармоди прицеливаешься по хвосту заехать! Ты гляди, а то живо тебя с лицензии... - капитан еще поразорялся немного, потом пошел присматривать за экзекуцией. А сосед остался молчать на своем крыльце. Его прошлое было запятнано, бобры его невзлюбили сильно, но и он бобрам отвечал тем же.
- Я и помалкиваю, - произнес сосед тогда, когда капитан уже наверняка не мог слышать ответа, - я помолчу-помолчу, да и перестану. Как решу перестать, так и перестану. - Сосед с удовольствием слушал вопли, разносившиеся с подселенцевского двора до самой Земли Святого Витта. Не каждый день увидишь, как полудюжину недавних блюстителей порядка впихивают в ворота, при этом быстро сдирая с них штаны для грядущей порки. Не каждый день! А дни у лодочника проходили однообразно, и об этом еще предстоит поведать в должное время.
Вой злоупотребителей растянулся надолго: шесть сотен соленых в один час не влупишь. Женщины с малышом на коляске-каталке, покуда все это кончится, удалились в сторону Кроличьего острова. Еще одна женщина, ставшая в доме Подселенцева кем-то вроде экономки (не покушаясь ни в коей мере на старшинство хозяйской внучки), подсчитывала на пальцах:
- Варфоломей в проходную... В подполе шестеро, это ясно... Да я, да хозяин, да Федор Кузьмич... Доня да Тоня, Павлик с ними... Касьяновна особливо... Семеро выданных, подселенных еще пятеро, да хозяев двое четырнадцать, а комнат шестнадцать всего - где поместимся? Хотя нет, эти шестеро в подполе и в кандалах, так что им особливые покои выделять пока не надо... Хозяин об одному углу, как всегда, Федор Кузьмич об другому... я с Доней, да Тоня с Павликом, еще две в прихожей, ну, Варфоломейку в катух при кухне... Нет, есть еще пока место, если новых выданных головой не скоро завезут... Только следить, чтобы поротых в подвале как надо приковали, прочно да уютно, отопление там центральное... Телефон? Не дозволит хозяин телефон убивцам ставить, надо ж такое над парнишкой учинить... Ну, кормить их, ясное дело, нужно: собольи тушки на рынке давеча видала, империал шесть пудов, местные брезгают, а убивцев самое то что надо соболятиной кормить помалу с клюквою, с куздряникою, с бокряникою моченою... На курбан-байрам... Тьфу, на Ису-пророка им елку, поди, прикажут, а я б им не елку, я б им шкуру с задов спустила, да что это я, шкуру-то им с задов уж почитай седьмую спустили - пора их целебностями пользовать... Федор Кузьмич!
Покуда Тоня с Доней полторы версты до Кроличьего, да столько же обратно, не торопясь, прогуляли, все злоупотребители были благополучно выпороты, в подпол отнесены бесчувственно, целебными отварами обработаны но так, чтобы - как попросил хозяин дома - зажить-то зажило, да никаких им обезболиваний, Варфоломейке они кости тоже не под наркозом ломали. Наутро капитан из районного отделения, что на улице Сорока Одного Комиссара, угол Кислотравленного, пришел с инспекцией, долго шуршал и матерился в погребе, где вповалку лежали на дерюгах шестеро коррумпированных, потом устало вылез по стремянке и присел на кухне с хозяйкой-Гликерьей, с домоправительницей-Нинкой да с лекарем Федором Кузьмичом по стопочке выпить, потому как глава дома соснуть прилег.
- Истинные бугаи! - одобрительно говорил капитан, натирая солью краешек стопки, - его по мясaм, по мясaм, по фунту с половинки, извините, с каждой сняли, а он в упрямстве сугубствует! Говорит, чтоб тебе, Варух, в Едикуль сесть! Это меня - в Едикуль? К змееедам?.. Да я за такое от себя добавлю! Я ему еще пять горячих, объясняю, что я не сам в капитаны себя произвел, а я по Дарвину в них произошел - за выживание, значит, боролся, вот и выжил, а он, бугай, только воровать умеет, да и то плохо, а капитан я в полном соответствии, - захотел бы в архимагиры произойти, и в них бы произошел!.. Зябко ты, Гликерья, настойку щучишь! Небось, клюкву из-под мамонтова зуба кладешь?
- Бокрянику... - зарделась Гликерья, - у Свилеватой Тропки знатная, а мне для жильцов с рынка все фунт-другой в подарок да передадут. Бокряника ягода злая, докуда ее морозом не будланет, никак в перегонное класть нельзя. Ну, я уж соблюдаю...
- Знатно соблюдаешь! - крякнул капитан, масляно глянул на Гликерью (которой был моложе самое малое лет на пятнадцать), и надолго вышел вон из нашего повествования.
- Все учтено могучим ураганом, - подытожил Федор Кузьмич, печально, хотя без сочувствия поглядывая на люк, ведущий в подпол с шестью выданными головой рабами. - Архимагир - это, надо думать, по-здешнему - шеф-повар. Кажется, здешние шеф-повара любят готовить отбивные.
- Дедушка осудил! - строго отрезала Гликерья.
- А я не возражаю. Только лечить этих... дубоедов, что ли? - лечить их все едино мне... - Федор Кузьмич вздохнул и пошел собирать мази. Тоня и младшая компаньонка привезли с прогулки юного Павлика. Гликерия Касьяновна включила телевизор.
- Хорошо, хоть не по пятому разряду осудили, - буркнул Федор Кузьмич, берясь за скобу люка. Гликерия заинтересовалась, про Святую Варвару нынче было еще не скоро.