Страница 16 из 99
...Вечером, в тесно набитом вагоне-клубе, смотрели фильм "Всадники" по повести Юрия Яновского. Маленький экран, обрывы частей, но смотрят жадно, комментируют.
Ночью, "В последний час". - В Сталинграде взят в плен генерал-фельдмаршал Паулюс{39} со своим штабом.
Под Сталинградом в составе 6-й армии и 4-й танковой было 330 000 солдат и офицеров. Таким образом, наши подсчеты были преуменьшенными. Подобного классически чистого военного разгрома Германия не видела со дня Иены{40}. Действия Антанты в 1918 году были лишены черт блистательности.
Несомненно, капитуляция, вернее сдача Паулюса, найдет широчайший отклик. Пример Паулюса повлияет на многих немецких генералов, офицеров и солдат, а мы уж побеспокоимся о том, чтобы им стали известны подробности.
Февраль
1 февраля 1943 года
Встал рано. Слушал вторично "В последний час" и сообщение, опровергающее информацию Пертинакса{41} и некоторых американских газет о том, что якобы с Восточного фронта отвлечено пятьдесят дивизий. Наше сообщение гласит: в германской армии идут переброски, но не на Запад, а на Восток; с ноября переброшено и перебрасывается более тридцати дивизий (приведены их номера). Телеграмма исключительно выразительная. По словам Черчилля, в ноябре 1942 года на Западе были скованы тридцать три немецкие дивизии.
В Германии и в других районах западной оккупации оставалось семьдесят семь - немецких дивизий. Если на Атлантическом фронте было тридцать три дивизии, то в других пунктах Германии и Европы остаются сорок четыре немецкие дивизии плюс некоторое количество итальянских, румынских и др. Значит, из этой массы войск еще до 50 процентов дополнительно послано на Восток. Воистину мы расчищаем дорогу для Англии и США!
"Чей голос будет преобладать за столом Совета? - вопрошал в 1942 году Страболджи{42}, размышляя о роли России. - Почему, собственно, русские после их страшных потерь и страданий должны считаться с миром английского языка?"
По пути в Кронштадт вице-адмирал Дрозд, командующий эскадрой КБФ, пересекая на машине в сильный туман залив, попал в полынью (видимо, здесь лед был пробит снарядом). Погиб... Горько... Отличный был командир.
Утром на, легковой машине выехали на передний край. Мимо уже знакомого нам деревянного домика станции Кирпичный завод, мимо лесоразработок, по шоссе - на правый берег Невы. На лесозаготовках по-прежнему работают питерские девушки и женщины... Сегодня погода мягкая, работать можно, но в морозы - им трудно.
Миновали ряд контрольных постов; наш бывший передний край: прочные постройки, ряд просек, дорог. Кое-где могилы с памятничками...
В пути, недалеко от Невы, заметил двух пленных немцев, шедших под конвоем автоматчиков. Остановил машину. Коротко допросил их. Пленные молодые солдаты 28-й легкой дивизии. Участвовали в Крымском походе: "В Зимферополь, Ольлюшта..." (Одеты относительно хорошо. Куртки и брюки из толстой материи, теплые шапки, обшитые кожей бурки.) Наши конвоиры добродушны, показывают немцам свои полушубки, а потом щупают их куртки: "Эрзац!"
Один из пленных - молодой рабочий с завода "Сименс" из Берлина. Отрицает, что был в Hitlerjugend. Сообщил, что солдаты хотят кончать войну; легко сдаются в плен. О положении под Сталинградом кое-что знает. Когда я сказал ему, что фельдмаршал Паулюс и весь его штаб взяты нами в плен, он удивленно переспросил: "Паулюс?" Видимо, это его поразило...
Немцы держались дисциплинированно, руки по швам, ответы четкие. Может быть, меня чем-то "взяла" молодость пленного и то, что он - рабочий. Я не чувствовал злобы, только некоторое презрение, жалость и интерес: вот еще один из гитлеровского мира. Разбив немцев, мы в основном испытаем похожие чувства: удовлетворение, жалость и интерес к немецкому народу. Думаю, что эсэсовцы и полицейские вызвали бы во мне иное отношение.
Быстро выехали к Неве. Вот рубеж, где стояли наши части с сентября 1941 года! Немцы вырвались тогда к Неве...
Нева тут, у истоков, широка. Здесь я жил летом 1925 года после похода Балтийского флота к балтийским проливам. (Поход с наркомом обороны товарищем М. В. Фрунзе.)
В снежной дали стоит величественный Орешек{43}, гордая крепость. Флаг, поднятый моряками, развевался над ней - до дня прорыва блокады. Он доставлен с почетными ассистентами в Ленинград - флаг, пробитый пулями, разодранный ветрами... К нему приложен список героев, павших на посту и не отступивших ни на шаг.
По льду Невы, минуя развороченные старые проволочные заграждения, идут машины. Снега, снега и темные пятна людей. Вмерзшие в лед землечерпалки. Где-то близко орудийный огонь... Вправо - разрывы; там, у 8-й ГЭС, идет ликвидация окруженного немецкого гарнизона. Немцы сидят в бетонированных подвалах и упорствуют. Снова грохот разрывов, - и выше крон старых сосен взлетают пыль, дым, щебень и щепки. Это бьет батарея Барбакадзе.
Пересекли Неву... У края бывших немецких окопов - наш подбитый самолет. Погибая, он пикировал на немецкий узел сопротивления как раз у подъема к береговому шоссе. Шапки долой, товарищи!
Идем по прибрежной лесной дороге. Ветер прогнал облака, и солнце неожиданно осветило Неву и мертвый, сожженный, искалеченный лес.
Неприятно, что в лесу лежат трупы наших и немцев (всех еще не успели похоронить). Некоторые убиты на ходу, застывшие глаза раскрыты; один труп обуглен, оторвана кисть руки... Видимо, напоролся на мину...
Мимо нас пробираются по снегу саперы. Тащат колючую проволоку, бревна. Великие труженики войны! В лесу, у елок, примостилась парочка, о чем-то шепчутся... Мы их спугнули. Трогательна эта любовь - на переднем крае!
По шоссе движутся вперед "катюши", непрерывный поток людей. Даже, на мой взгляд, слишком людно для переднего края... Строят новые укрепления. Уже сделано десять рубежей, чтобы немцы не могли прорваться обратно к Шлиссельбургу и к берегу Ладожского озера. Везде трофейные команды: изымают в окопах все немецкое имущество.
На шоссе девушки-регулировщицы беспрестанно указывают флажками белыми и красными - направления и отдают честь командирам. Эти девушки образец дисциплины: объяснят все толково, знают все маршруты наизусть, а в глазах - такая молодость, такой свет, что его не затмят никакие дымы разрывов.
Очередная попытка фашистов вырваться на шоссе к Шлиссельбургу отбита. Между рощей и шоссе догорают и дымят восемь средних танков... Бьет батарея. С перелетом ложится ответ противника. Низко проходят два "ила". Сапер вколачивает деревянным молотком указатель-вывеску... Как все слитно, едино! Какая во всем этом прочность, именно прочность! Это ощущение удваивается, утраивается, когда подходишь ближе к Шлиссельбургу.
Осмотрел Преображенскую церковь (бывший немецкий узел сопротивления). Она разбита основательно. Сюда всадили до сотни снарядов. Барбакадзе говорит: "Это наша работа".
Снег здесь окрашен во все тона: кровью, розовой кирпичной пылью, чем-то ярко-желтым (остатками взрывчатого вещества?), сажей от сгоревших немецких блиндажей... Стоят обуглившиеся вековые сосны, - из свежих их ран еще сочится смола. На перепаханном снарядами старом русском кладбище валяются полуистлевшие гробы, кости, черепа... Теперь покойникам возвратят их могилы.
Везде обрывки шинелей, разбросанное немецкое имущество, газеты, конверты, патроны и т. и. Наши тащат из разрушенных немецких блиндажей бревна и доски для новых сооружений. Тяжелые грузовые машины непрерывно подвозят лес... Скоро здесь будет построена железная дорога - по ней мы пустим первый поезд в Москву! Это, конечно, еще не "стрела", это будет фронтовой поезд, но как он нам люб, как мы ждем его!
С Преображенской горки видна вся панорама реки. Через Неву от Шлиссельбурга уже выстроен деревянный железнодорожный мост. Люди чернеют на снегу.
Немецкие надписи сорваны. Неделя, две - пройдут весенние дожди, зазеленеет травка, деревья - я уверен - выправятся, отрастут, зацветут, и останется одно воспоминание от полуторагодового пребывания фашистских оккупантов.