Страница 27 из 40
Ну и конечно, спеть хором песню после ужина у общего лагерного костра под темным небом при треске горящего в вихре искр сушняка.
Комсомольцы из города привозили первые пионерские песни. Очень полюбили ребята бравую «Картошку».
Здравствуй милая картошка!
Тошка-тошка!
Пионеров идеал,
Ал-ал!
Тот не знает наслажденья,
Денья-денья,
Кто картошку не едал,
Ал-ал!
Потом появилась песня про часового. «Немного страшно, немного грустно стоять нам ночью на часах…»
В лесу совище кричит так грозно.
А тени все ползут кругом.
То подойдут к нам осторожно,
То обоймут своим кольцом…
И еще такую пели песню:
Ллойд Джордж треснул Фоша в морду один раз
И уехал в Вашингтон.
А потом снова:
Ллойд Джордж треснул Фоша в морду один раз
И уехал…
Вместо последнего слова нужно было в такт ритму песни дружно хлопать в ладоши. А потом вместо двух последних слов. Потом вместо трех. Кончалась песня при всеобщем молчании. Только звонко хлопали ладони.
Трещал сушняк. Улетали и гасли во тьме искры. На лицах шевелились розовые тени. Сосны вокруг едва слышно шумели под порывами ветра, да с невидимой Двины доносился далекий гудок парохода.
Часть III
Глава 24
Хлопотной оказалась для трех звеньевых лагерная жизнь. Весь день в трудах и заботах. Даже поговорить друг с другом и то некогда.
Только после костра, когда утихала лагерная суета, Никита, Карпа и Ленька могли иногда на полчасика собраться вместе. Так уж повелось, что сходились они на высоком двинском берегу.
Ближе к ночи стихал ветер, умолкал шум древесных вершин, и в воздухе растворялась тишина. Далеко за широким речным простором чернела неровная полоса лесистого берега. Солнце опускалось в сосны за их спинами. Длинные тени деревьев ложились на неподвижную воду – с высоты откоса не видно было течения – и сливались с ней. Солнце добавляло багровой краски к синему цвету леса на том берегу, бросало розовый отблеск на высокие облака. Внизу, под обрывом, быстро становилось совсем темно. Только мрачный силуэт затонувшего парохода долго отпечатывался на темнеющем серебре воды.
Снизу со стороны Архангельска громко шлепал плицами колес рейсовый пароходик «макарка», плавно заворачивал, обходя черный корпус «Святителя Михаила», швартовался к узким доскам причала, выплескивал на берег нескольких пассажиров и, заворачивая на быстрину корму, уходил обратно.
– От ведь! – сказал Карпа. – Когда-нибудь обязательно зацепится за этого утопленника.
– Не зацепится, – сказал Никита. – На Двине капитаны опытные…
– Ребята, вы вчера не заметили, – продолжал Карпа, – а на этом «Святителе» вот в это же время свет горел. Вас еще не было. Я первый пришел и видел. Маленький такой огонек. Мигнет, и нет его.
– То потухнет, то погаснет, – сказал Никита.
– Ладно, не ври, – сказал Ленька.
– А чего мне врать-то, – сказал Карпа. – Сам увидишь. Смотри давай в обе гляделки! Может, он сегодня тоже мигнет.
Все трое уставились в темноту. Тишина была такой, что слышно стало неторопливое журчание воды вдоль борта затонувшего судна. Прошло несколько минут.
– Тьфу ты! – сказал наконец Ленька. – Всегда ты, Карпа, выдумываешь чего-нибудь! Нет там никакого огня. И не было вовсе.
– Был, был! Говорю вам, вчера был, – зашептал Карпа. – Это они нас заметили, потому и не пришли. Боятся, жулики!
– Да кто боится-то? Ты про кого мелешь? – заволновался Ленька.
– Кладоискатели, вот кто! – сказал Карпа. – Они на этом утопленнике золото ищут. Ночью приплывают с фонарем и шуруют там по пустым каютам.
– Да ну тебя! – разозлился Ленька. – Я думал, ты всерьез!
– А я и есть всерьез, – не унимался Карпа. – Надо нам осторожненько понаблюдать. Тут мы их и застукаем. Все клады полагается отдавать государству. Нам валюта во как нужна!
– Тоже мне, Пинкертон, – безнадежно махнул рукой Ленька.
– А может, братцы, это привидения? Души утонувших матросов там бродят? – страшным шепотом процедил Карпа.
– Тьфу! Пионер называется, – разозлился Ленька.
– Но-но! Нельзя ли полегче! Шуток не понимаешь, – обиделся Карпа.
– Да ладно вам, – сказал Никита. – Пора по палаткам.
Словно в ответ, со стороны лагеря Петькин горн пропел отбой. Друзья поднялись, последний раз бросили взгляд на темную пучину, где все еще угадывалась черная тень корпуса, и заспешили в лагерь. Когда они подошли к палаткам, вокруг уже было пусто. Только одинокий часовой медленно вышагивал у флагштока взад-вперед, положив на плечо посох. Из палатки девочек слышалась возня и приглушенное хихиканье.
Еще один лагерный день кончился.
Утром Никита проснулся рано, задолго до подъема – пришла очередь дежурить «чайкам». На траве лежала седая роса. Стенки палаток от нее казались серебряными.
Быстро развели огонь под кухонными котлами, сушняк был заготовлен накануне дежурными. Девочки из звена имени Розы Люксембург ловко варили кашу, расставляли миски и кружки вдоль длинного стола. Так было заведено, что вместе с дежурным звеном дежурили по четыре девочки. С «чайками» всегда дежурила Маша Уткина. С ней было легко. В ее руках все кипело.
Когда в одном из котлов вкусно забулькала и запахла пшенная каша, а в другом чай, Володя позвал звеньевых в штабную палатку.
– Вот что, орлы, – сказал он, – мне в город нужно мотнуться. Кое-какие дела накопились. Вы уж тут похозяйничайте как следует. Вместо себя оставляю Леню. Вернусь вечером или завтра утром.
Весь день крутился Никита, выполняя многочисленные обязанности дежурного. Только вечером Карпа разыскал его на речке, где «чайки» последний раз домывали посуду после ужина.
– Кончай быстрее, – сказал Карпа. – Опаздываем!
– Куда это? – удивился Никита.
– Как куда? – закричал Карпа. – Вчера же договорились. Кладоискатели! Ты что, забыл?
– Да брось ты, – сказал Никита. – Ерунда все это.
Карпа совсем расстроился.
– Ладно, – сказал Никита, ему стало жалко друга. – Пойдем, чего там. Я сейчас заканчиваю.
«Чайки» быстро нарубили дров – заготовили на следующее утро, сложили их у плиты. И все дежурные дела были закончены.
– Пошли, – заторопился Карпа. – К обрыву подойдем незаметно, а там ляжем в траву, чтобы нас с реки было не видать.
Когда взобрались на косогор, начало смеркаться. Залегли возле большего камня. Отсюда хорошо просматривалась река и оба ее берега. Черный покореженный корпус «Святителя Михаила» был прямо перед ними метрах в трехстах от обрыва.
Точно по расписанию появился «макарка». Долго причаливал к ветхой пристани, пуская из-под лопастей колес маленькие водовороты. Карпа нервничал.
– Вот погоди, – говорил он. – Надо, чтобы «макарка» ушел. Чтобы опустело. Они только тогда появятся. И чего он там возится, «макарка» этот? Причалить не может как следует!
На берег сошел всего один пассажир. Он закинул мешок за спину и торопливо начал взбираться по косогору.
– Да это же Володя! – закричал Никита.
И оба они, забыв о конспирации, вскочили и замахали руками.
– Володя! Володя! К нам!
Володя увидел их фигуры на крутом косогоре, помахал рукой и вскарабкался к ним по песчаному откосу.
– Что, отдыхаем? – сказал он, присаживаясь рядом, и поставил между ног тяжелый солдатский мешок. – А я вот еще лекарства раздобыл. Конфеты-подушечки от комсомольцев чай пить. Какие новости?
– «Красный моряк» занял первое место по разжиганию костра, – похвастался Карпа. – А больше никаких.
Посидели, помолчали. «Макарка» изо всех сил шлепал колесами, отворачивая от острого носа «Святителя Михаила».