Страница 20 из 40
Когда пришли в клуб и сложили на пол снаряжение, Никита сказал:
– Может, Тодьку как раз и надо перевоспитывать, а?
– Не знаю, – сказал Ленька. – Может, и надо, да как?
Смотреть походное снаряжение сбежался весь отряд. Галдеж поднялся как на базаре. Всем хотелось потрогать шанцевые лопатки и топоры.
– Отставить! – сказал Володя. – Нужно научиться быстро и по всем правилам разбивать палатки. Сроку дается неделя. Через неделю проверим, чье звено быстрее. Идет?
– Идет!
Каждое звено получило по палатке. Их начали разворачивать и тут же, во дворе, осматривали стойки и оттяжки.
– Эй, Никита, – позвал Карпа, выбегая из клуба. – Секретный разговор.
Никита подошел к нему.
– Я сейчас из окна трех «бобров» видел, – зашептал Карпа. – Прохаживаются мимо клуба. Один на забор полез посмотреть. Шпионят…
– Ну и пусть, – сказал Никита. – Нечего нам скрывать. Может, они в пионеры хотят, да не решаются.
– Ну нет! Хотели бы – через забор бы не подсматривали.
– А может, боятся?
– Чего? Проверим. – Карпа заглянул в щелку забора и убежал.
Через несколько минут во двор ввели пленника. Им оказался Леська Бакин. Он с любопытством оглядывался по сторонам.
– Остальные сбежали, – сказал Карпа.
– Шпионишь, Поросенок? – строго спросил Никита.
– Не, – ответил Леська. – Костя посмотреть послал.
– Смотри! – сказал Карпа.
Поросенок повертел головой и уставился на подошедших малышей Галинку и Сережку.
– У вас и «волчат» принимают? А Костя говорил, что маленьких не берут.
– Вступить хочешь?
Леська замотал головой.
– Мне нельзя. Мне тогда знаешь что от Кости будет! – Он нагнул голову и тяпнул себе ладонью по шее.
– Боишься Кости?
Поросенок доверчиво улыбнулся Никите:
– Боюсь, – сказал он простодушно.
– Слыхали? – спросил Карпа, когда Поросенок ушел. – Костя старается. Ему еще мало.
Никите и самому очень хотелось встретиться с Костей, чтобы поквитаться с ним за все. Но времени не хватало.
К концу дня во дворе поставили одну палатку. Никита осмотрел работу своего звена, отпустил ребят и вышел на улицу.
На углу Поморской его окликнули. Он оглянулся и увидел Эрну.
– Ну, как живешь? – спросила она, не глядя на него. – Говорят, ты теперь патрульный.
– Звеньевой, – сказал Никита. – Звеньевой, а не патрульный. Живу хорошо. Весело. В лагерь собираемся. Слушай, Эрна, идем к нам. У нас уже есть звено девочек имени Розы Люксембург. Идем!
Эрна только покачала головой.
– А наши «ласточки» больше не собираются. Распался патруль. И Глеб Степанович не показывается. Павлик с ребятами, говорят, на квартире собираются.
– Ну, так идем. Тебе понравится, Эрна. – Никита тронул ее за руку.
Эрна снова покачала головой.
– Нет, – сказала она. – Это невозможно. Проводи меня, пожалуйста.
Они медленно пошли по проспекту, и Никите захотелось, чтобы проспект был подлиннее.
– Знаешь что? – сказал Никита. – Пойдем со мной в клуб «Молодая гвардия». Мы с комсомольцами там живое кино показываем. Идем!
– Мама не пустит, – сказала она немного погодя.
– А ты потихоньку. Ничего с твоей мамой не случится. Ведь ты пойдешь, а не мама. Я к тебе пришел, когда ты позвала.
Эрна усмехнулась.
– Ну и что из этого вышло?
– А ты попробуй, – сказал Никита.
Эрна подумала немного и тряхнула головой.
– Хорошо. Приду. Жди меня на углу Соборной. – Она толкнула калитку и ушла не оглядываясь.
Никита заторопился и припустился бегом. Ему нужно было успеть в яхт-клуб, где среди клубных лодок и яхт пришвартован был пионерский катер «Будь готов!». Там сегодня его команда под руководством Маняши Уткиной заканчивала ремонт такелажа.
Никита выскочил на набережную и побежал вдоль реки. На вышке яхт-клуба полоскались сигналы хорошей погоды. Команду свою он увидел издалека. На дощатом причале был раскинут треугольный кливер, Маняша и Фрол заканчивали крепление фала к острому углу парусины. На ровной ее поверхности выделялась аккуратная свежая заплата.
Маняша подняла голову, увидела Никиту и сказала обиженно:
– Опаздываешь, капитан. Обещал с нами вместе, а мы тебя два часа ждем…
– Да мы уже заканчиваем, – сказал Фрол.
Никита смутился, не мог же он объяснить им, что задержался из-за встречи с Эрной. Он спрыгнул с причала на катер и включился в работу. Мимо на большой скорости протарахтела моторная лодка с высоко задранным носом. Она подняла широкую волну, и мачты яхт у причала вразнобой закачались. На корме у руля сидел дядька в кожаной куртке. Лодка лихо развернулась, пустив по воде пенистую дугу, сбавила ход и остановилась напротив вышки.
– Поторопись! – крикнул рулевой и махнул рукой.
Из-под навеса для такелажа по настилу причала протопали трое в черных бушлатах. Они торопливо прыгнули в лодку. Моторка тут же рванулась вперед, быстро набирая ход, и помчалась вверх по реке.
Когда она проходила мимо катера, один из пассажиров глянул на сверкающие буквы названия, скользнул взглядом по Никите и его команде и поспешно отвернулся.
Никита узнал Гленарвана. Он хотел крикнуть: «Глеб Степанович, это же я!» Даже поднял руку. Но Гленарван так больше и не посмотрел в его сторону.
Глава 16
Когда Никита пришел домой, отец сидел у стола и что-то писал.
– Ну, как дела пионерские? – спросил он, пододвигая Никите хлеб и кружку с чаем.
– Палатки получили, – сказал Никита. – В лагерь собираемся. Володя говорит…
– Володя у вас замечательный парень. – Отец поднялся из-за стола, подошел к окну, за которым город погружался в тишину прозрачной белой ночи. – Вообще, тебе повезло. Хорошо тебя принял этот город. И люди вокруг тебя хорошие. Ты, брат, это цени.
– Я ценю, – сказал Никита. – Еще как ценю-то!
Отец уселся на подоконник и задумчиво посмотрел на сына.
– Меня, брат, здесь встречали не так…
Никита быстро составил кружки, убрал со стола и подсел к отцу. Николай Демьянович положил ему на плечо тяжелую руку.
– Нас взяли на станции Плесецкой. Прямо с полатей взяли, где мы валялись в тифозной горячке. Было нас четверо, я фамилий не помню. Знаю только, что один был моряк из Архангельска, а двое других курсанты из петроградского училища. Нас, больных тифом, при отступлении укрыли мужики из соседней деревни, а выдал белогвардейцам, занявшим станцию, поп-расстрига. Как нас забрали, как везли в промерзших вагонах вместе с другими пленными, почти не помню. Зато хорошо помню, как нас вывели на лед.
Совсем не таким был город в ту ночь. Завьюженный, прижатый сугробами к земле. Редкие огни на далеком берегу. Северное сияние в черном небе, а вокруг ледяная пустыня. Вывели нас солдаты в меховых шинелях и шапках из собачьих шкур. Это у них называлось шекльтоновским обмундированием, Антанта заботилась. А мы полураздетые, лица неживые, голубые какие-то, вместо глаз черные провалы.
Разделили на две группы. Мы с морячком попали во вторую, а два курсанта в первую. У меня ноги были сильно поморожены, трудно стоять, морячок меня поддерживал.
Погнали прикладами первую группу к дымящейся проруби, поставили спиной к воде.
Треснул залп, плеснула вода, волна на лед накатилась, и нет людей… Вот как это бывает. А потом и нас всех на то же место. Ковыляю я рядом с матросом, друг за друга держимся. Стал лицом к берегу, там огни. Сполохи в небе. Цепочка солдат перед нами. А за спиной чувствую, как там холодная черная вода дымится.
Капитан их с кольтом в руке вышел к нам и закричал:
– Видали, собаки? Шагай назад. Вас шлепать в другой раз будем.
Отец замолчал. Никита чувствовал на плече тяжесть его руки.
– А потом?
– Потом? – Отец с хрустом потянулся. – Потом я все-таки остался жив, хотя иоканьгская тюрьма на это давала мало надежды. Жив ли тот морячок, не знаю… Я с ним больше не виделся…