Исчезающий гном

Но у них не было времени стоять и смотреть на океан, в особенности если они намеревались догнать Майлза. Где-то в четверти мили дальше их дорога пересекала другую, которая вела на восток, в сторону леса. Выбитая на каменном указателе стрелка показывала в глубь материка, а под ней виднелись слова «ГРОВЕР – 30 МИЛЬ». Другая стрелка указывала на север, в направлении Лэндсенда, а еще одна – на юг, в сторону деревни Персимон, до которой было около девяноста семи миль.

После этого дорога шла вверх-вниз по песчаным, заросшим травой холмам, по одну ее сторону разбивались морские волны, по другую тянулись луга, уходящие вдаль, к покрытым лесом горам. В этом пейзаже не было ничего особенно угрожающего или мрачного, ничего, что напомнило бы Джонатану о гоблинах или о тех ужасах, что обитали в лесах вдоль реки Твит. Здесь все было попросту пустынным.

Вскоре, однако, солнце опустилось в море, и тени холмов и попадающихся время от времени деревьев стали длиннее, а океан – темнее и холоднее. Джонатан с Профессором шагали вперед еще с час, пока наконец не стало так темно, что когда дорога привела их в очень густой и спокойный лес, они едва могли различить ее перед собой. Доносившийся издалека звук разбивающихся волн пропал, и слева от друзей сквозь листву деревьев уже виднелись проблески лунного света. Уходящая вдаль тропа была покрыта бледными серебряными пятнышками, которые то исчезали, то появлялись вновь, повинуясь движению ветвей, которые качались под порывами ветра. Вокруг стояли самые высокие и толстые деревья, которые когда-либо видел Джонатан, – узловатые, искривленные и согнутые, словно они были хорошо знакомы с непогодой. Ветки беспорядочно торчали во все стороны и переплетались над головой, образуя плетеную крышу, которая покачивалась на ветру, то пропуская на землю тысячи лучей лунного света, то покрывая ее густыми тенями.

Настолько густым и неприветливым был лес по обе стороны дороги, что путникам и в голову не пришло сбросить рюкзаки и попытаться поспать. В любом случае, согласно вновь обретенным часам Джонатана, было еще только восемь часов вечера, и они подумали, что поступят куда более благоразумно, если будут продолжать путь еще в течение двух или трех часов, пусть даже только для того, чтобы устать до такой степени, когда им положительно захочется закрыть глаза.

Так они шагали вперед в перемежающемся свете луны. В конце концов оказалось, что придерживаться тропы, даже когда она была погружена в глубокий мрак, было довольно легко. В этом можно было положиться на Ахава. Тропа временами немного виляла, но на ней не было внезапных поворотов или перекрестков, которые могли бы сбить их с толку. Несколько раз они пересекали что-то похожее на звериные тропы – узенькие заросшие тропинки, уходящие в буйные лесные заросли, – но не видели причин заниматься их исследованием.

Где-то около десяти тридцати Джонатан начал испытывать желание немного поспать. Лес если и изменился, то лишь стал еще более густым, темным, замшелым и древним. Ветки больше не раскачивались у них над головой – они были спокойными и неподвижными. Джонатан заподозрил, что тропа шла все время в глубь материка и что лес был защищен от морского бриза холмами. Почти полная луна поднялась выше и плыла по небу среди рассыпанных на нем звезд, но лишь изредка нити лунного света достигали земли.

Путники останавливались для отдыха все чаще и чаще – где-то раз в десять минут, и их привалы с каждым разом становились все дольше; они сидели, не в силах шелохнуться, и устало обсуждали преимущества ночлега в лесу. Но каждый раз им казалось, что прибрежная дорога, если у нее есть хоть немного здравого смысла, скорее всего пойдет вдоль берега и что еще через каких-нибудь полчаса или сорок пять минут они обязательно выйдут обратно на открытую, более ярко освещенную местность. Так что их отдых заканчивался тем, что они вставали и утомленно шагали вперед, не обращая внимания на окружающую их темноту и делая вид, что не слышат шуршания ночных обитателей леса, скребущихся в подлеске вдоль тропы.

Мысли Джонатана, помимо его воли, постоянно кружились вокруг троллей, медведей и подозрительных теней, которые обитали в Лесу Гоблинов под Высокой Башней. Но, разумеется, он знал, что находится не в Лесу Гоблинов. Он был в Бэламнии, а в Бэламнии могло вообще не водиться троллей, да, если уж на то пошло, и медведей тоже. Но вместо них здесь водились безголовые гребцы в лодках.

Джонатан приказал себе не думать о подобных вещах и сделал усилие, чтобы вместо них представить себе цветы, которые росли этой весной во мху эльфов вокруг городка Твомбли, и вспомнить их густые пастельные краски, напоминающие ему о пасхальных яйцах или о фиолетовых, розовых и темно-зеленых тонах, расцвечивающих далекие горы на закате. Но какими бы прекрасными ни были эти мысли, в них настойчиво вторгались горбатые тролли и отряды сморщенных гоблинов и все портили. Лес становился все более мрачным, а тени – более густыми и угрожающими.

Внезапно Джонатан наткнулся на Профессора, который непонятно по какой причине остановился посреди дороги.

– Что? – переспросил Джонатан, хотя Профессор еще не сказал ни слова.

– Ш-ш-ш! – прошептал Профессор, указывая на виднеющийся сквозь деревья мерцающий огонек. Какой-то костер горел на поляне примерно в ста ярдах от дороги. К ней вела узкая извилистая тропинка. Это был странный костер – его пламя подпрыгивало, опадало и бросало внезапные отсветы в темноту окружающих его деревьев. Казалось, оно каким-то неестественным образом движется, вспыхивая в одном месте, угасая, затем вновь взвиваясь в нескольких ярдах слева или справа либо глубже среди деревьев. Этот костер был совсем не похож на такой, какой Джонатану захотелось бы исследовать.

Но, с другой стороны, кто мог сказать, что это не Майлз, который творит какие-нибудь чары, или не сам Шелзнак, строящий козни над одним из своих странных костров, подпитываемых сухими костями? Профессор нагнулся и поднял что-то с дороги, а потом уронил, бросил на землю – так, словно нечаянно схватил дохлую лягушку. И это было недалеко от истины. На тропе лежала сухая летучая мышь. Профессор собирался пинком отшвырнуть ее в кусты, но Джонатан остановил его, подняв ее. Сквозь уши животного был пропущен завязанный петлей кусок веревки.

– Она попала сюда из магазина доктора Чена, – констатировал Джонатан, покачивая ее на расстоянии вытянутой руки. – Разве он не говорил, что Майлз заходил к нему покупать травы и летучих мышей?

– Да, говорил. – Профессор какое-то мгновение изучал ее, а затем сказал: – Нам придется поближе взглянуть на этот костер.

Джонатан отбросил мышь в сторону. Он не мог придумать, что еще с ней можно сделать. Если бы тут был Гамп, он бы превратил ее в какой-нибудь полезный предмет – поставил бы ей на голову свечку или смастерил из нее дверную ручку. Но Джонатана такие вещи не привлекали, по крайней мере, не сейчас. Так что они двое и Ахав посредине крадучись пошли по узкой тропе; Джонатан жалел, что у него нет с собой обезьяньего костюма, в который можно было бы спрятаться, и все трое были готовы повернуться и броситься наутек при треске сломанной ветки. Они были на полпути к костру, когда услышали, как кто-то очень плохо играет на ивовой флейте. В этих звуках не было мелодии, лишь идиотское посвистывание, за которым следовал низкий, кудахтающий смех. Они застыли в ожидании. Тот, кто сидел у костра, явно не был Майлзом. Пламя горело перед огромным деревом, отбрасывая на его ствол тень сгорбленной фигуры, разрывающей что-то зубами, – возможно, обгладывающей большой кусок говядины или ногу индейки. До Джонатана с Профессором смутно доносились чавканье и хруст, потом опять заиграли ивовые флейты, на этот раз сопровождаемые бессмысленным грохотом медного гонга.

В этот момент Джонатан осознал, что в лесу горят и другие костры, бессчетное множество костров, мерцающих в темноте. Они угасали, а затем вспыхивали вновь, то далеко-далеко, словно огоньки светлячков, то ужасающе близко, отбрасывая на древние деревья пляшущие тени.