Страница 2 из 7
Мейсон отправился в гараж, осмотрел свои инструменты и наполовину сделанную деревянную стойку для лампы, над которой трудился в свободное время в течение последних недель. Но приземистая стойка из орехового дерева сегодня показалась ему безобразной, а сама мысль о работе – неприятной. Он вышел из гаража, закрыл дверь и бесцельно пошел по дороге, как раз когда Пегги сворачивала во двор с улицы.
– У меня сегодня было ужасное утро, – пожаловался он, помогая ей вытаскивать из машины сумки и следуя за ней в дом. Пока Пегги укладывала продукты в холодильник, Мейсон рассказал ей о кошельке и о пенни.
– Я забыла купить яйца, – вдруг прервала его жена. – Придется снова ехать в магазин. – Она захлопнула дверцу холодильника и наклонилась над столом.
Он пристально смотрел на нее.
– Да оставь ты это, – сказал он. – Я потом куплю яйца. Я тебе рассказываю, что со мной случилось утром.
– Прости, – ответила она, – но я не вижу здесь большой проблемы.
– Ну как же, этот проклятый пенни…
– Ты беспокоишься из-за пенни? – она улыбнулась мужу, отводя локон, упавший на лицо. Он снова упал ей на лоб, она посмотрела на него, скосив глаза, подула, и он упал снова.
Мейсон поймал себя на том, что улыбается. У нее иногда были совершенно дурацкие манеры, но это ему нравилось. Однако рассуждала она всегда умно, а сейчас он нуждался в ее совете.
– Я думаю, нет особой причины беспокоиться, – сказал он. – Просто эта история раздражает меня, как навязчивая песенка.
– Прекрасно. Если беспокоиться не о чем, тогда перестань этим заниматься. И кончено дело.
– Но, видишь ли… Я взял пенни этой женщины. В этом и есть… дело.
– Но ты же сказал, что отдал ей пенни.
– Но я взял кошелек.
– Верно. Но кошелек, как сказала его владелица, стоил один пенни Значит, ты за него заплатил.
– Да…
– Тогда это значит, что у тебя комплекс Авраама Линкольна.
– Наверное… Черт возьми, о чем ты говоришь?
– Авраам Линкольн прошел в метель десять миль, чтобы вернуть пенни, который брал взаймы.
– Скажи мне, для чего Линкольн брал в долг пенни?
– Может быть, ему нужно было купить кошелек для мелочи. – Она улыбнулась мужу. – Дай мне посмотреть на него.
Он извлек из кармана кошелек и протянул ей. Пегги рассматривала рисунок, все еще улыбаясь.
– Да, – сказала она – Это и правда непростая вещь.
– За пенни это отличная покупка.
– Да, за пенни, который ты истратил, это отличная покупка.
– А тут ты ошибаешься. Я в жизни не тратил пенни с таким трудом. И последний час это просто грызет меня.
– Ладно. Я могу разрешить твои проблемы. Задай себе вопрос: что в данной ситуации самое сложное для тебя?
– Пойти назад и признаться.
– Значит, это и надо сделать. Самый трудный выбор – самый верный. Принеси этой женщине другой пенни, и твоя совесть будет спокойна.
Несомненно, совет был хорош, но когда Мейсон миновал дом миссис Фортунато, на этот раз на машине, он вздохнул с облегчением, увидев, что гараж заперт, а на почтовом ящике больше не висит объявление. Она рано прекратила распродажу. Он заметил свет лампы сквозь задернутые занавески в окне фасада и уже готов был постучать в калитку. Но вместо этого направил машину к парку, словно улица притягивала его с какой-то магнетической силой. Он закончит свою прогулку спокойно. А миссис Фортунато подождет. Да и его совесть тоже.
Он шел вверх по холму, к деревьям на лужайке для пикников, шел с неясной мыслью, будто ищет что-то особенное. Пегги он сказал, что собирается в книжный магазин, и при этом не солгал. Может быть, он еще зайдет туда… Еще ничего не решено. Утром у него просто сдали нервы – сколько волнений из-за одного чертова пенни. Во всяком случае сейчас у него не было намерения встречаться с миссис Фортунато. Но у него не было намерения и не встречаться с ней. Он двигался по нейтральной территории, по земле «поживем-увидим».
В парке было пусто и тихо, и ему мерещилось нечто странное в ветре, словно ветер хотел ему что-то внушить, но что именно, непонятно. Он пересек пустое бейсбольное поле и напился из фонтанчика, прежде чем продолжить восхождение. В двадцати футах впереди лежала куча опавших листьев, казалось, кто-то не до конца разворошил ее Мейсон внезапно подошел к ней, ударил ногой, так что листья закружились в воздухе, а ветер разнес их по траве. Он наблюдал за летящими листьями, захваченный наводящей грусть атмосферой безлюдного парка, а когда повернулся, чтобы идти вниз, увидел огромный лист, сухой и скрученный, странно напоминавший отрубленную человеческую руку.
Он наклонился и поднял лист. Под ним лежала двадцатидолларовая банкнота, гладкая, словно только что отпечатанная, и хрустящая, как сам лист.
Мейсон постоял минутку, в удивлении и страхе. Банкнота, совершенно неуместная здесь, лежала на траве, и ему пришло в голову, что эти деньги принадлежат миссис Фортунато и что это некая уловка или проверка. Он робко поднял банкноту – обыкновенные двадцать долларов и ничего больше.
«Чур, мое», – пробормотал он, вертя деньги в руке. Почти тут же легкий отсвет этой находки окрасил утро в новые тона, Мейсон стал по-другому видеть вещи и был поражен этим…
Возможно, он совершенно неправильно истолковал случай с кошельком. Возможно, найти кошелек и суметь заплатить за него было не чем иным, как началом счастливого дня. А двадцатидолларовая банкнота, как он понимал сейчас, была кармой, воздавшей ему за утреннее волнение, уравновесившей чаши весов, перестроившей его мир, пополнив его бумажник. Обрадованный этой новой догадкой, он поспешил вернуться к машине, сложил двадцатку и сунул ее в кошелек, который, несмотря на свой малый размер, начал казаться чем-то вроде золотого гуся.
В книжном магазине он не провел и пяти минут, как в глаза ему бросился том Амброза Бирса – старая толстая книга. Ему давно хотелось перечитать Амброза Бирса, одного из самых таинственных писателей-человеконенавистников, исчезнувшего в Мексике при загадочных обстоятельствах. Он открыл книгу на первой попавшейся странице, посмотрел на верхний абзац и прочел первую фразу «Однажды вечером по дьявольскому наущению я стал законченным дураком». Он захлопнул том и трясущимися руками стал запихивать его на полку, хотя еще секунду назад его руки нисколько не дрожали.
Внезапно Мейсон остановился. Зачем думать о законченных дураках, в одного из которых он должен, по-видимому, превратиться, зачем реагировать на любой пустяк, как будто он ничему не научился в парке. Он направился прямо к кассе. Положил на прилавок книгу и расплатился только что найденной двадцаткой, которой ему хватило с избытком. Он сунул сдачу в кошелек и вышел на освещенную солнцем улицу, внешне довольный, но все это время в глубине души сомневаясь: вдруг книга действительно хотела что-то сообщить ему? Вдруг это – послание? От кого? От ангела-хранителя? Он остановился и дал книге возможность снова раскрыться в его руке, чтобы она второй раз сказала ему что-то, если ей так хочется.
«Я весь внимание», – пробормотал он себе под нос, хотя, произнося эти слова, знал, что говорит неправду. На самом деле ему было наплевать, что скажет книга, потому что ни одна книга не может сказать хоть что-нибудь сравнимое с двадцатидолларовой банкнотой. Но тем не менее он ткнул пальцем в страницу и прочел строчку «В отношении архитектуры и мебели быт их отличается суровой простотой, приличествующей их скромному материальному положению…»и так далее. Чепуха!
Он закрыл книгу. Удача требует зоркости и старания. Сомнения убивают ее. Он направился к паркингу, внимательно разглядывая мостовую, надеясь, что везение продолжится. Двадцатидолларовая бумажка, сказал он себе, это предвестник. Если можно найти двадцать долларов, значит, можно найти и сорок. Это казалось логичным. Но под ногами он не видел ничего, кроме самого обычного мусора, поэтому сел в машину и проехал два квартала до супермаркета. Он должен был купить яиц, совершить доброе дело, позаботиться о не знающих отдыха ангелах.