Бумажный грааль

– Но природный талант у него есть. В этом я уверен. Если бы он только нашел, к чему его приложить.

– Пока мы вконец не разорились.

– Насколько я понимаю, дядя искренне верил в музей. Сильвия уставилась на него.

– А почему бы и нет? Говард пожал плечами.

– Звучит немного неправдоподобно, вот и все. Ему пришлось конкурировать со всеми аттракционами вдоль шоссе, ну, местами, где перестает действовать гравитация и вода течет вверх и тому подобным. Трудно себе представить, что туристы останавливаются их посмотреть, разве что дети заставят под дулом пистолета. И какие фокусы у него там были?

– Фокусы? Никаких, если я правильно поняла, что ты имеешь в виду. Никакого жульничества. Он интересовался сверхъестественным с точки зрения истории. Был уверен, что вдоль шоссе происходит что-то неведомое. Однажды рано утром он собирал грибы и… Он ведь миколог-любитель, ты это знаешь? Если уж на то пошло, был на очень хорошем счету.

– Нет, – отозвался Говард, – не знал. Как бы то ни было, он собирал грибы…

– И увидел, как в утреннем тумане мимо проехала машина с привидениями. По всей видимости, это была машина Майкла Грэхема. – Сильвия смотрела прямо перед собой, на дорогу.

– Я об этом слышал. Он написал матери. С чего он взял, что это были привидения?

– Он сказал, что они растворились прямо у него на глазах. Машина катила по шоссе, а в ней сидели трое мужчин в старомодных шляпах… Машина исчезла в тумане. Это отец отогнал ее назад к дому Грэхема, когда она остановилась у заграждения. В машине было пусто, и вокруг ни души.

– Значит, привидения угнали автомобиль? Она пожала плечами.

– Наверное.

– И исходя из этого он вложил двадцать с чем-то тысяч долларов?

– Именно так он и сделал.

– Знаешь, может, он открыл свой музей слишком близко от города? Будь он далеко от любого жилья, люди бы останавливались в надежде перекусить или просто размять ноги. Но какой смысл останавливаться, если через пять миль тебя ждут мотели и рестораны? Они просто проносились мимо. Он много говорит о правильном выборе места. Интересно, почему это не пришло ему в голову?

С минуту Сильвия молчала. Говард сообразил, что не сказал ничего нового. Их с матерью это терзало многие годы. И то, что сейчас он вытащил это на свет, ничуть не помогло ее развеселить.

– Ты все еще не понимаешь, – сказала она. – Папа верил в свои привидения, считал, что их появление объясняется особыми свойствами шоссе. Отсюда и выбор места. С какой стати ему открывать музей где-то еще?

– Конечно, – согласился Говард. – Я не подумал. Наверное, мне просто обидно, что у него ничего не получилось. Мне бы хотелось как-нибудь туда съездить. Посмотреть, из-за чего сыр-бор. Насколько я понимаю, здание еще стоит. Я вчера мимо него проезжал.

– Да, стоит. И принадлежит миссис Лейми. Впрочем, оно ни гроша не стоит. Крыша протекает, в стенах – термиты. Для ресторана слишком маленькое, а поскольку у нас введен запрет на строительство за городом новых домов и снос старых, никто ничего с ним сделать не может. Поговаривали о том, чтобы открыть там сувенирную лавку, продавать поделки из мамонтового дерева, кажется: лампы, резные мелочи и прочую ерунду. Но ничего не вышло.

Они свернули с шоссе в Мендосино. В воздухе висела легкая предтуманная дымка, вокруг луны образовался размытый красноватый ободок. Кое-где вдоль обочины были припаркованы немногочисленные машины, но свет не горел ни в одном из заведений, кроме «Отеля Мендосино», где в баре было довольно тихо.

– Можно мне посмотреть бутик? – спросил Говард. Кивнув, Сильвия порылась в сумочке в поисках ключей.

Их шаги гулко отдавались на улице. Внутри магазинчик был пустым и опрятным, ни дать ни взять – минималистский этюд: стены обшиты светлой сосной, паркет из той же светлой сосны, и, как показалось Говарду, почти никакой одежды на деревянных вешалках. Благодаря такой пустоте бутик смотрелся очень стильно, но едва ли приносил много денег. Говард пощупал шерстяной шарф грубой вязки, глянув на свисающую с него бирку с ценой: «восемьдесят девять долларов».

– Продается?

– Летом. Местным большинство вещей не по карману.

Скользнув за прилавок, Сильвия начала перебирать бумажки. Говард осматривался. Тут была стопка деревянных плошек, вырезанных из чаги, пара ковриков, несколько причудливых стеклянных вазочек и два плексигласовых подноса с кустарными фольклорными украшениями. Все дорогое – авторская работа мастеров из глубинки. Много тут как будто было только свободного места. На одном конце прилавка стояло с полдюжины книг по искусству оригами и лежала узорчатая бумага, нарезанная на большие листы и вложенная в целлофановые пакеты с пошаговыми инструкциями, как сворачивать. Рядом лежали птичка-оригами и оригами-яйцо, это последнее было сложено так изящно и с таким множеством граней, что, казалось, вообще не имело острых краев.

Над прилавком висели еще с десяток свернутых существ, в основном рыбки. Они были поразительно замысловатыми – тысячи крохотных складочек из листа, который изначально был, вероятно, огромным.

– Все еще складываешь бумагу? – спросил Говард.

– Ага, – ответила Сильвия.

Она казалась отчужденной, может, сердилась на легкомыслие Говарда, или все еще была расстроена из-за аренды и натянутой обстановки за обедом. Говард спросил себя, не пора ли заговорить о свернутой лилии, но решил, что не стоит.

– Своего рода терапия.

– А-а, – протянул Говард. – Терапия. – Почему-то слова о терапии все испортили.

Открыв ящик с мелочью, Сильвия с силой ударила по краю свертком монет по пенни, сломав его пополам. Говард заметил, что некоторые банкноты в ящике тоже свернуты: в галстук-бабочку, в носок и туфельки для эльфов. Протянув руку, он взял однодолларовый галстук-бабочку из доллара и удивленно раскрыл глаза.

Сильвия пожала плечами.

– У меня уйма свободного времени.

На другом конце прилавка стояла пара китайских корзинок с кристаллами, в основном аметистами и кварцами, среди них тускло поблескивали медные медальоны, браслеты, крохотные пузырьки травяных вытяжек и масел. Дальше виднелись полки с книгами, полными нью-эйджевских рассуждений о мистических свойствах камней, о реинкарнации, выходе из тела и астральных путешествиях. На бросовом буклете красовалась какая-то розенкрейцеровская ерунда. Еще висел календарь местных событий, рекламирующий выступления самозваных мистиков, ясновидцев и подателей советов всех мастей.

Говард положил доллар-бабочку в ящик и взял листовку розенкрейцеров. На рисунке Бенжамин Франклин как будто изображал Мистера Картофелину[4].

Подпись внизу гласила: «Почему этот человек был великим?» Говард усмехнулся: в голове у него тут же всплыло несколько возможных ответов.

– Тебе вовсе не обязательно насмехаться, – сказала вдруг Сильвия.

– Но я ведь не насмехался, правда? Во всяком случае, не нарочно. Ты только посмотри на этого Бенжамина Франклина! – Он повернул листок так, чтобы ей было видно. – Что у него с лицом? – вопросил он, как надеялся, достаточно серьезным и убедительным тоном, а потом надул щеки и скосил глаза. Он было рассмеялся, но складка на лбу Сильвии стала только глубже, а потому он усилием воли сдержал смех. – Честное слово, – он обвел рукой кристаллы и книги, – это все очень… модерново, ведь так? Очень стильно. Я люблю всякие нью-эйджевские штучки. Такие взаимозаменяемые, как бумажные подгузники. В этом году твой кусочек кварца исцеляет артрит или вызывает дух Зога[5]; на следующий год он станет украшением на каминной полке, а ты уснуть не можешь, так тебе хочется азиатскую собачку за три тысячи долларов. Что было модно в прошлом году? Перекачка биоэнергии через кухонные комбайны? Я думал, розенкрейцеры публикуются в журнале «Судьба».

Тут он осекся. Он начал с легкой шутки, а потом скатился вдруг на издевки. Дядюшка Рой посоветовал бы ему не говорить правды или, если говорить, то какую-нибудь подправленную версию. Пользы от этого никакой. Станет только хуже.

4

Пластиковая картофелина в шляпе с тоненькими ручками и ножками, первая детская игрушка, прорекламированная по американскому телевидению

5

Говард, по всей видимости, имеет в виду Ахмеда Бей Зога, албанского короля в 1920—30 гг., известного своей эксцентричностью