Кораблекрушение 'Джонатана'

- Чем же я могу помочь тебе? - холодно спросил он.

- Пропустить нас, - ответил Сердей.

- Для этого я вам не нужен, - возразил Паттерсон, - ведь ты же добрался сюда без моей помощи.

- Один человек может проскользнуть незаметно, - ответил Сердей, совсем другое дело пятьсот человек.

- Пятьсот!

- Черт возьми! Не думаешь ли ты, что я обращаюсь к тебе за помощью, чтобы совершить приятную прогулку по городу? Для меня Либерия так же ненавистна, как и патагонцы... Кстати...

- Молчи! - вдруг приказал Паттерсон.

Послышались шаги, и вскоре из темноты вынырнули три человека. Один из них подошел к Паттерсону и, приоткрыв фонарь, спрятанный под плащом, осветил на мгновение лицо часового.

- Что нового? - спросил вновь пришедший; это был не кто иной, как Хартлпул.

- Ничего.

- Все спокойно?

- Да.

Проверяющие пошли дальше.

- Так что ты хотел сказать? - спросил Паттерсон после их ухода.

- Я хотел узнать, что сталось с остальными.

- С кем?

- С Дориком?

- Умер.

- А Фред Мур?

- Умер.

- Уильям Мур?

- Умер.

- Черт побери! А Кеннеди?

- Жив и здоров.

- Да не может быть! Значит, ему удалось замести следы?

- По-видимому.

- И он даже вне подозрений?

- Похоже на то. Он все время на свободе.

- А где он теперь?

- Стоит где-нибудь на посту... Точно не знаю где.

- Ты не мог бы узнать?

- Нет. Нельзя уходить с поста. А впрочем, зачем тебе Кеннеди?

- Поговорю с ним, поскольку тебя мое предложение не устраивает.

- А ты полагал, что я пойду на это? - запротестовал Паттерсон. Думаешь, я буду помогать патагонцам, чтобы всех нас перерезали?

- Не бойся, - возразил Сердей, - они не тронут своих друзей. Наоборот, выделят нам долю после захвата города. Так мне обещали.

- Хм, - недоверчиво произнес Паттерсон.

Тем не менее он заколебался. Отомстить остельцам и вместе с тем поживиться за их счет показалось ему очень заманчивым... Но довериться на слово дикарям!.. И осторожность победила еще раз.

- Все это пустые слова, - решительно сказал ирландец. - Даже при всем желании ни Кеннеди, ни я не сможем пропустить сразу пятьсот человек.

- Это и не нужно, - возразил Сердей, - достаточно пропустить пятьдесят, даже тридцать. Пока первые будут сдерживать натиск либерийцев, остальные успеют пройти.

- Пятьдесят, тридцать, даже десять - слишком много.

- Это твое последнее слово?

- Первое и последнее.

- Значит, нет?

- Нет.

- Что ж, все ясно, - сказал Сердей и начал отползать к реке. Но тотчас же остановился и, взглянув на Паттерсона, добавил: - А знаешь, ведь патагонцы могут заплатить.

- Сколько?

Этот вопрос как будто сам собой сорвался с губ Паттерсона Сердей снова приблизился.

- Тысячу пиастров, - сказал он.

Тысяча пиастров! В прежние времена эта сумма, хотя и довольно крупная, не потрясла бы воображение ирландца. Но наводнение отняло у него все, что он имел, и за год напряженного труда ему едва удалось скопить какие-то несчастные двадцать пять пиастров, составлявшие теперь все его богатство. Конечно, в дальнейшем оно будет возрастать быстрее, для этого есть немало разных возможностей. Труднее всего (он знал это по опыту) сделать первое накопление. Но тысяча пиастров! Получить сразу сумму, в сорок раз превышающую полуторагодичный заработок! Не говоря о том, что, может, удастся сорвать с индейцев еще больше... Ведь при каждой торговой сделке полагается поторговаться...

- Не так уж много, - бросил он пренебрежительно. - За дело, в котором приходится рисковать своей шкурой, надо взять не менее двух тысяч.

- В таком случае, спокойной ночи! - ответил Сердей, делая вид, что удаляется от часового.

- По крайней мере полторы тысячи, - невозмутимо продолжал Паттерсон.

Теперь он почувствовал себя в своей стихии - стихии торга. В этой сфере он обладал большим опытом. Независимо, от того, что продавалось - товар или совесть, - дело сводилось к купле-продаже, которые подчиняются определенным незыблемым законам, в совершенстве изученным Паттерсоном. Известно, что продавец всегда запрашивает, а покупатель сбивает цену. Они начинают торговаться и договариваются до настоящей стоимости. Человек, который торгуется, всегда что-нибудь выигрывает и никогда ничего не теряет.

Так как нужно было спешить, Паттерсон решился, в виде исключения, ускорить переговоры и сразу спустил с двух тысяч до полутора.

- Нет, - твердо сказал Сердей.

- Хотя бы тысяч четыреста! - вздохнул Паттерсон. - Из-за такой суммы еще стоит, пожалуй, разговаривать. Но из-за тысячи пиастров...

- Тысяча, и ни одной монетой больше, - решительно заявил Сердей и стал медленно отползать к реке.

Но Паттерсон проявил стойкость.

- Тогда ничего не выйдет, - спокойно ответил он.

Теперь заволновался Сердей. Ведь дело, казалось, уже налаживалось. Неужели все сорвется из-за каких-то двухсот пиастров! Он снова подполз ближе.

- Поделим разницу пополам, - предложил он, - получится тысяча двести.

Паттерсон поспешно согласился:

- Только ради тебя уступаю за тысячу двести.

- Заметано? - спросил Сердей.

- Заметано! - подтвердил Паттерсон.

Оставалось договориться о подробностях.

- Кто будет платить? - осведомился ирландец. - Разве патагонцы настолько богаты, чтобы так запросго отвалить тысячу двести пиастров?

- Наоборот, очень бедны, - возразил Сердей, - но их много, и все с радостью вывернутся наизнанку, чтобы собрать эти деньги. Они пойдут на все, ибо хорошо знают, что при грабеже Либерии получат во сто крат больше.

- Что ж, я не против, - согласился Паттерсон, - это меня не касается. Мое дело - получить деньги. Когда они заплатят? До или после прохода?

- Половину - до, половину - после.

- Нет, - заявил Паттерсон, - мое непременное условие: завтра же вечером восемьсот пиастров!

- А где ты будешь? - осведомился Сердей.

- Где-нибудь на посту. Разыщешь меня... А остальные деньги - в тот день, когда я пропущу первый десяток, - пусть передаст мне замыкающий. Если обманут, я подыму тревогу. Если заплатят честно, я - молчок и потихоньку удеру.

- Договорились, - подтвердил Сердей. - Когда можно будет пройти?

- На пятую ночь после этой. Будет новолуние.