Страница 31 из 59
Прошло около двух недель.
Я уже встал и ходил по палате, опираясь только на палку.
- Лейб-гвардии Преображенского полка полковник Курганов,- подошел ко мне однажды всегда выбритый больной, куривший тонкие папиросы.
- Скажите, разве это не без-зо-образие! Его императорское величество,голос его стал торжественным,- государь император Николай Александрович всемилостивейше соизволил мне... доверить... воспитание его императорского высочества наследника-цесаревича и великого князя Алексея Николаевича, а эти,- он кивнул на дверь,- эти остолопы гвардии Керенского не доверяют мне,- на минуту он замолчал и вдруг презрительно улыбнулся,- даже бритвы!.. Подставляю лицо всякому мужлану!
- Э-э, чего там, полковник! Курить хотите? - подошел заросший бородой вахмистр-паралитик.
Складки около рта полковника радостно побежали вверх, но брови сразу же вновь сдвинулись и складки заострились книзу.
- Ваше высокоблагородие, а не полко... Я отошел.
- ...Курю только с мундштуком в девять сантиметров. Заметьте!.. Его императорское величество...
Дальше я не разобрал. Я стоял уже возле Кости.
Костя крестился. Чиновник-онанист рядом с ним ласково гладил кошку, свесив с постели желтую, костлявую руку.
- Хотите погулять, поручик? - подойдя, спросила меня сестра фон Нельке.- Вам разрешено. Хотите?..
Когда я вышел за дверь, по коридору - по направлению к уборной быстро, как сорвавшаяся с цепи собака, бежал на четвереньках маленький, голый старик.
- Ваше дит-ство! Ваше дит-ство! - кричал, смеясь, санитар.- Не поспеваю, ваше-дительство. Потише!..
- В-васточные сладости! Рахат-лукум! -- Над крышами Екатеринодара неподвижно висело солнце.
- Халва! - и, блеснув глазами, армянин прошипел уже над самым моим ухом: - КАхетински есть! ГАспадин офицер.
По Красной улице гуляли офицеры. В переулках толпились казаки, солдаты и ободранные офицеры-фронтовики. Во фланирующей толпе на Красной шныряли торговцы-армяне. Черноусые греки, скупщики камней и золота, терлись около фронтовиков.
Я все глубже и глубже уходил в город. Наконец остановился: "Ну что, поверну?"
- Юрка, да ты ли?
- Марк! Откуда?..
На Марке была старая шинель, изодранная еще о германскую проволоку. Из-под незакрытого ворота виднелась летняя гимнастерка, сколотая у шеи ржавой английской булавкой.
- ...Дей-стви-тель-но! . Просмотрев мой бумажник, Марк нахмурился.
- Действительно, денег у тебя немного!.. А я, брат, третью категорию получаю... нового назначения жду... Да, брат, немного у тебя денег. Ну да ладно, половину я возьму!
Он вынул из бумажника пестрые бумажки и, перегнув через палец, стал пересчитывать.
- Не богато!.. Действительно!.. Не рыскал шакалом! А!.. Так-то, так...
Я знал Марка Ващенко еще по Павловскому военному училищу, всегда веселым семнадцатилетним юнкером, потом молодым офицером 613-го Славутинского полка, куда выехали мы также вместе.
- И что это, Марк... вид у тебя такой?.. Ну, зашил бы!.. Смотри: дыра... вторая... третья...
Марк спрятал деньги в карман шинели и быстро взял меня под руку.
- Чего толковать! Нечего, брат, толковать! Действительно, брат, толковать нечего!.. Идем, угощу. Ну, идем! Там и купим... все, что нужно... Два грамма... Пожалуй, на два хватит... Э-эх!..
В госпиталь я вернулся только к вечеру.
"Взять бы его,- думал я, вспоминая, как Ващенко, нанюхавшись кокаину, плакал под смех проституток в кабаке за кладбищем.- Взять бы его!.. да с его кокаином..."
Потом я обратился к дежурной сестре.
- Сестра! Я скоро уеду. В полк пора. Видите, уже поправляюсь.
Сестра фон Нельке остановилась возле моей койки. Синие круги под ее утомленными глазами казались в темноте лиловыми.
- Успеете ли, поручик? Ведь уже и Тихорецкая сдана... В палате зажглись лампочки. Буйные за стеной гудели, как в дупле пчелы...
...И ничто не помогало. Ни бром, ни папиросы. Сна не было...
Все больные давно уже спали. Спал и мой сосед - вихрастый Костя.
На столике возле него лежало Евангелие. Под ним какая-то тетрадь, в черной клеенчатой обложке.
Я взял ее и открыл.
Ночевала тучка золотая
На груди утеса великана,
четким, почти детским почерком было переписано на первой странице. Под стихотворением бежала ровная, по линейке выведенная черта. Ниже - отрывок из Блока:
Я не первый воин, не последний,
Долго будет родина больна...
Завиток. Неумело выведенный женский профиль. Мальтийский крестик, тоже косой.
- Го-осподи! - вздохнул дежурный санитар и громко, на всю палату зевнул.
Я тоже зевнул. Опустил тетрадь на одеяло. Из тетради выпала какая-то фотография. Фотография соскользнула на пол. Я поднял ее и вдруг увидел чуть-чуть раскосые, знакомые глаза Ксаны Константиновны.
"Моему милому и дорогому брату Косте,- прочел я под фотографией.Черноглазому галчонку с крыльями сокола. Ксана".
...Опять зевнул санитар.
- Чтоб новокорсунские да подкачали! - бредил вахмистр-паралитик.
- Ва-ше им-пе-ра-тор-ско-е ве-ли-че-ство...
Я вложил фотографию в тетрадь и осторожно положил ее на столик.
Ночь была безнадежно долгая...
- Хорошо, я передам главному врачу. Как хотите!.. Но комиссия будет только дня через четыре.
Потом сестра фон Нельке подошла ко мне снова.
- Вы, кажется, просили... Хотите, я сегодня проведу вас к буйным? Вам все еще интересно? Больные пили чай. Я встал и пошел за сестрой.
На полу палаты для буйных кружился живой клубок голых человеческих тел. Завидя сестру, санитар быстро вскочил с табурета, подбежал к больным и, взмахнув кулаком, гаркнул на всю палату:
- Вы-ы!
Клубок тел сразу рассыпался. Первым с пола вскочил вольноопределяющийся-марковец. За ним - другие.
Разбежавшись во все стороны и вспрыгнув на койки, они быстро, как по команде, повернули к нам злые и улыбающиеся, одинаково оскаленные лица.
На полу остался лишь рослый красивый больной с густой рыжею бородою. Нога у него была ампутирована. Все еще перевязанный обрубок медленно подымался и опускался, точно подобострастно кланяясь санитару.
- Ползи! - крикнул санитар.
Но больной поднял на него глаза, выправил волосатое тело и вдруг, ударив о грудь кулаком, стал быстро повторять, гордо повышая уже знакомый мне певучий голос: