Глоток Солнца

Девушки говорили без умолку, и Игорю с трудом удалось спросить, что случилось сегодня с ними в три часа дня.

— А кто вам сказал?

— Ерунда какая-то.

— Зачем вспоминать плохое?

— Мы с Игорем врачи, — пояснил я.

— О, — сказали девушки хором, — у нас тоже прекрасные врачи!

Я перешел на строгий докторский тон:

— Говорят, многие потеряли на время память. Это так, Хилга?

— Я, во всяком случае, точно не помню. Мы играли в теннис, и я почувствовала себя плохо. Ну, я присела, отдышалась и снова за ракетку.

— А вы, Нессе?

Нессе нахмурилась.

— Было как-то нехорошо. Тяжко или тоскливо — не пойму.

— А я хлопнулась в обморок, — весело сказала Татьяна. — А потом стала волноваться за дедушку и бабушку.

— И я волновалась, — добавила Нессе. — Они у нас старые.

Наконец мы с Игорем улизнули из-за стола, ссылаясь на категоричное распоряжение профессора. Об облаке, как мы выяснили, девушки даже не слышали.

— Ну и исследователи! — злился Игорь, сбегая по лестнице.

— А жа-аль, что все уходите, — пропел я, подражая сестрам. — Тампель очень красивый вечером!

Тампель был действительно красив. Светящиеся небоскребы — колонны, созданные богатырями, а не людьми, — держали на себе опрокинутую чашу неба. Робкие блики звезд терялись и гасли среди огромных движущихся букв, рисовавших программы театров, парков и кино, приглашавших в клубы и кафе, сообщавших новости мира. Ниже царила суета бесчисленных огней. Рвались фейерверки, били цветные фонтаны, почему-то светились деревья. Появились кафе с бумажными фонариками и удобными креслами, с вазонами и тентами, набитые отдыхающими и полупустые; появились спортивные площадки, красивые статуи, скамейки и уютные уголки ночного города, которые мы не заметили днем. Мы с Игорем остановились у подножия нашего небоскреба, слушая музыку и рокот толпы, озираясь по сторонам, не зная, как оценить этот новый, неожиданный жест Тампеля.

И двинулись вперед очень осторожно. А потом стали перемигиваться, как заговорщики, бессмысленно что-то восклицать и громко смеяться. Ох, Тампель, Тампель, славный шутник, как ты приветлив и мил с гостями! Ты открываешь перед нами кафе, и мы, хотя и поужинали, устремляемся туда, чтоб послушать веселый квартет и поболтать с тампельцами. Но, увы, чем ближе мы к нему подходим, тем расплывчатее становятся двери, и вот уже нет кафе — оно растворилось в ночном воздухе, осталась лишь веселая песенка от несуществующего квартета, а вдали — да нет, в каких-нибудь сорока шагах уже сияет театральная эстрада и стоят пустые скамейки. Что ж, играть так играть! Мы делаем вид, что садимся на скамейку, которой на самом деле нет, и прыгаем в детскую карусель, мчимся сквозь летнюю библиотеку и плавательный бассейн; нам все нравится — кафе и театры, ледники Антарктиды и песчаный самум — все, что ты даришь нам в этот вечер, обманщик Тампель.

Наш бег за призраками кончился тем, что Игорь врезался головой в ствол дерева. Оно было не освещено и до обидности настоящее, с тугой шершавой корой. Игорь упал с глухим стоном на землю, потом вскочил, схватился за голову.

— Хватит! — закричал он. — К черту весь этот город! Тут и людей никаких нет!

— Почему нет? — прозвучал мягкий голос. — Люди есть.

Мы разом обернулись и увидели какую-то фигуру в белом.

— Исчезни! — шепотом сказал Игорь.

— В самом деле, проваливай! — вскипел я. — Тут не до привидений.

Привидение вело себя странно. Оно приблизилось, взяло Игоря под руку:

— Пойдемте. Вам надо сделать компресс.

Компресс!

— Вы что — медсестра?

— Педагог.

В лифте мы рассмотрели ее. Глаза большие, спокойные. Зовут ее Соня.

— Классическая шишка. — Соня потрогала лоб Игоря. — У меня один мальчик тоже стукнулся о дерево. Он так и сказал: классическая.

Говорила она лениво, будто через силу, но очень приятно, успокаивающе.

— Садитесь. Сейчас принесу лед.

От компресса Игорь размяк.

— Вы здесь живете? — спросил он.

— Да. А что?

— Неплохо.

— Вы можете сидеть, пока не придете в себя.

Так мы и сидели в красной гостиной, любуясь картинами в старинных массивных рамах и видом солнечного моря в открытом окне.

— Иллюзия? — спросил я, кивнув на окно.

— Да, — сказала Соня. — Убрать?

— Нет, не надо.

Море было как настоящее. Колыхалась на окне легкая штора, и пахло соленым ветром.

— Вы, наверно, приезжие?

Мы сознались, что приезжие.

— У нас зона отдыха в другом месте, — сказала Соня. — А это так… Хотите потанцевать?

Танцевала она очень хорошо — легко, послушно. Но ни разу не улыбнулась. Она как будто спала с открытыми глазами.

— Вы почему такая печальная? — спросил Игорь.

— Почему печальная? Я такая. — Она провела ладонью по лицу, будто смахивая паутину. — Трудный был день. Читала ребятам книгу. Вдруг все вскочили. Побежали. Я — за ними. Я им кричу, а они бегут. Потом один налетел на дерево. Как Игорь.

— Понятно, — сказал Игорь, переглянувшись со мной. — Я снимаю компресс.

Соня кивнула.

— Сегодня захотела уехать, — сказала она как бы про себя.

— Куда? — спросил Игорь.

— Не знаю.

«Парни из Тампеля есть на Марсе, а девушки вышли замуж в подводном городе», — вспомнил я слова трех сестер.

— У нас бывают разные картины… Амазонка… Лунные горы…

Я смотрел на Соню и знал, что сейчас передо мной две девушки. Одна родилась и всю жизнь прожила в Тампеле, она была здесь, она красиво танцевала. Вторая как будто беседовала с нами, но отвечала лишь сама себе, на свои тревожные вопросы. Где она бродила сейчас, по каким землям? Мы этого видеть не могли. Не могли, как не можем увидеть вот эту вазу с цветами изнутри и снаружи сразу.

— Нет, не хочу туда, — сказала Соня.

Она даже топнула ногой. Но вдруг глаза ее вспыхнули, она бросилась к двери.

— Папа!

Итак, размышления мои были верные: разве мог я, смотря на танцующую дочь, видеть за своей спиной ее отца, этого маленького славного человека. Он действительно показался мне очень славным, сразу располагающим к себе то ли своей мягкой улыбкой, то ли смешными усиками. Но в следующее мгновение я опешил, услышав имя и фамилию: Иосиф Менге. Игорь тоже помрачнел, подозрительно скосил глаза: кажется, он пытался совместить отца Сони с изобретателем коварного визуализатора, человеком, вошедшим во все учебники.

— Я вас знаю, — сказал Менге. — Вы прилетели с Бриговым. И вижу, — с улыбкой добавил он, — что вам кое-что в Тампеле не нравится.

— Ты угадал, папа. — Соня выразительно указала на лоб Игоря. Берегитесь, мальчики, мой отец — опасный человек…

— Вы что, читаете чужие мысли? — мрачно сказал Игорь.

— Только свои. — Менге усмехнулся. — Пойдемте, я вам покажу нечто имеющее отношение к вашему путешествию.

Менге привел нас в совершенно пустую комнату с матовыми стенами и без окон. Одна стена чуть поблескивала, вероятно — экран. Мы принесли из гостиной кресла, сели. Хозяин, нажав кнопку на стене, взял из выскочившего ящичка небольшой белый обруч.

— Это новая модель, — сказал Менге, передавая нам обруч.

Обруч был тяжелый, гладкий, будто литой.

— Иллюзиатор? — спросил Игорь, взвешивая обруч.

— Можно называть и так. — Менге извиняюще улыбнулся, но тут же посерьезнел. — Сейчас, молодые люди, вы увидите, что было сегодня в городе. Так, как это видел я.

Я заметил, что руки его дрожат. Менге сцепил пальцы, медленно разжал их, потом надел обруч на голову. Он сидел с закрытыми глазами, неестественно прямой, напряженный, маленький, застывший в ожидании.

Внезапно на экране появился сам Менге, только в другой позе. Он отдыхал на скамейке, задумчиво смотря вдаль. Этот экран был просто чудо. Когда он включился, я подумал, что стена провалилась, и я вижу реальный кусок города — зеленое полотно поля, зубья небоскребов, дорогу, прохожих и маленького человека на скамейке. Легкий шелест машин, крики мальчишек, зов матери, окликающей малыша, и еще слова: «Нет, это совсем неплохо»… Так, кажется, размышлял тогда Иосиф Менге, и мы его слышали сейчас.