Страница 1 из 1
МИХАИЛ ВЕЛЛЕР
ПОСЛЕДНИЙ ТАНЕЦ
Под фонарем, в четком конусе света, отвернув лицо в черных прядях, ждет девушка в белом брючном костюме.
Вспыхивает музыка.
Адамо поет с магнитофона, дым двух наших сигарет сплетается над свечой: в Лениной комнате мы пьем мускат с ней вдвоем.
Огонек волнуется, колебля линии картины.
- А почему ты нарисовал ее так, что не видно лица? - спрашивает Лена.
- Потому что она смотрит на него, - говорю я.
- А какое у нее лицо, ты сам знаешь?
- Такое, как у тебя...
- А почему он в камзоле и со шпагой, а она в таком современном костюмчике, мм?..
- Потому что они никогда не будут вместе.
Щекой чувствую ее дыхание.
Мне жарко.
Лицо у меня под кислородной маской вспотело. Облачность не кончается. Скорость встала на 1600; я вслепую пикирую на полигон. 2000 м... 1800, 1500, 1200. Черт, так может не хватить высоты для выхода из пике.
Мгновения рвут пульс.
Наконец я делаю шаг. Почему я до сих пор не научился как следует танцевать? Я подхожу к девушке в белом брючном костюме. Я почти не пил сегодня, и запаха быть не должно. Я подхожу и мимо аккуратного, уверенного вида юноши протягиваю ей руку.
- Позволите - пригласить - вас? - произношу я...
Она медленно оборачивается.
И я узнаю ее.
Откуда?..
- Откуда ты знаешь?
Я в затруднении.
- Разве они не вместе? - спрашивает Лена.
- Нет - потому что она недоверчива и не понимает этого.
- Ты просто ос?л, - говорил Лена и встает.
Я ничего не понимаю.
900-800-700 м! Руки в перчатках у меня совершенно мокрые. Стрелять уже поздно. Я плавно беру ручку на себя. Перегрузка давит, трудно держать опускающиеся веки. Когда же кончится облачность! 600 м!!
И тут самолет выскакивает из облаков.
И от того, что я вижу, я в оторопи.
В свете фонарей, в обрамлении черных прядей, мне открыто лицо, которое я всегда знал и никогда не умел увидеть, словно сжалившаяся память открыла невосстановимый образ из рассеивающихся снов, оставляющих лишь чувство, с которым видишь его и вдруг понимаешь, что знал всегда, и следом понимаешь, что это опять сон.
- Пожалуйста, - говорит она.
Это не сон.
Подо мной - гражданский аэродром. "Ту", "Илы", "Аны" - на площадке аэровокзала - в моем прицеле. Откуда здесь взялся аэродром?! Куда еще меня сегодня занесло?!
И в этот момент срезает двигатель.
Я даже не сразу соображаю, что произошло.
Лена обнимает меня обеими руками за шею и долго целует. Потом гасит свечу.
- Я люблю тебя, Славка, - шепчет она мне в ухо и голову мою прижимает к своей груди.
- Боже мой, - выдыхаю я, - я сейчас сойду с ума...
Она улыбается и подает мне руку. Я веду ее между пар на круг, она кладет другую руку мне на плечо; и мы начинаем танцевать что-то медленное, что - я не знаю. Реальность мира отошла: нереальная музыка сменяется нереальной тишиной.
И в нереальной тишине - свистящий гул вспарываемого "МиГом" воздуха. С КП все равно ничего посоветовать не успеют. Я инстинктивно рву ручку на себя, машина приподнимает нос и начинает заваливаться. Тут же отдаю ручку и выравниваю ее. Вспомнив, убираю сектор газа.
- Боже мой, - выдыхаю я, - я сейчас сойду с ума...
Я утыкаюсь в скудную подушку, пахнущую дезинфекцией, и обхватываю голову. Я здесь уже неделю; раньше, чем через месяц, отсюда не выпускают. Мне сажают какую-то дрянь в ягодицу и внутривенно, кормят таблетками, после которых плевать на все и хочется спать, гоняют под циркулярный душ и заставляют по хитроумным системам раскладывать детские картинки. Это психоневрологический диспансер.
Сумасшедший дом.
- Вы хотите знать! Так вы все узнаете! - визжит Ирка.
Ленины родители стоят бледные и растерянные.
- Да! Да! Да! - кричит Ирка, наступая на них. - Все знают, что он жил со мной! Все общежитие знает! - Она топает ногами и брызжет слюной.
- Я из-за него и развелась с мужем! Я делала от него три аборта, теперь у меня не будет детей! Он обещал жениться на мне!
Она падает на пол, у нее начинается истерика.
Лена сдавленно ахает и выбегает из комнаты.
Хлопает входная дверь.
Я слышу, как она сбегает по лестнице.
Как легки ее шаги.
Она танцует так, как, наверное, танцевали принцессы. Как у принцессы, тонкая талия под моей рукой. Волосы ее отливают черным блеском, несбывшаяся сказка, сумасшедшие надежды, рука ее тепла и покорна, расстояние уменьшается,
все уменьшается...
До земли все ближе. Я срываю маску и опускаю щиток. Проклятые пассажиры прямо по курсу. К пузачу "Ану" присосался заправщик. Толпа у трапа "Ту". Горючки у меня еще 1100 литров, плюс боекомплект. Рванет - мало не будет.
Хреновый расклад.
Старые кеды, выцветшее трико, рваный свитер... плевать! У меня такие же длинные золотые волосы, как у моего принца, и корабль ждет меня с похищенной возлюбленной у ночного причала. Смуглые мускулистые матросы подают трап, я веду ее на капитанский мостик, вздрагивают и оживают паруса, и корабль, пеня океанскую волну, идет туда, где еще не вставшее солнце окрасило розовые прозрачные облака.
На их фоне за холодным окном, за замерзшей Невой, вспучился купл Исаакия.
- А вы все хорошо обдумали? - спрашивает меня наш замдекана, большой, грузный и очень добрый, в сущности, мужик.
- Да.
- Это ваше последнее слово?
- Последнее.
- Что ж. Очень жаль. Очень, - качает головой - -И все же я советую вам еще раз все взвесить.
- Я все взвесил, - говорю я... - Спасибо. Мне не до взвешивания.
Машина бешено сыплется вниз. Беру ручку чуть-чуть на себя и осторожно подрабатываю правой педалью. Черта с два. "МиГ" резко проваливается. Не подвернуть. На краю аэродрома - ГСМ, дальше ровный луг, за ним - лесополоса. Тихо, едва-едва, пом миллиметру подбираю ручку.
Спокойно, спокойно...
Сейчас все в моих руках, только не осечься...
- ...Как вас зовут? - спрашиваю я.
- Какая разница, - отвечает она.
Хоть бы не кончилась музыка; пока она не кончилась, у меня еще есть время.
- Откуда вы? - спрашиваю я.
- Издалека.
- Я из Ленинграда... Вы дальше?
- Дальше.
Отчуждение.
Эмоций никаких.
Как по ниточке, тяну машину. Тяну. Не хватит высоты - буду сажать на брюхо. Луг большой - впишусь.
Ей-богу, выйдет!
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.