Страница 326 из 327
Несмотря на внутренний протест, Хонор чуть усмехнулась, оценив сравнение.
— Вилли и сэр Энтони уже готовят предложение о своего рода массовом подкупе, — с выражением отвращения на лице продолжил Хэмиш, — Они вместе с Густавом собираются перекупить нынешнее правительство. Большинство его членов хорошо заработают на этой сделке. Но есть одна загвоздка, о которой они пока не знают. Мы всерьез потребуем восстановить власть закона. Сейчас мы их покупаем и одновременно амнистируем за прошлые преступления, но если при новой власти они попытаются вернуться к прежним махинациям, мы обрушимся на них, как Гнев Господень. Не уверен насчет дозволенности методов, — пожал плечами граф, — но в результате мы получим необходимого нам союзника; яблоко раздора, служившее источником напряженности между нами и Империей последние пятьдесят-шестьдесят стандартных лет, будет поделено раз и навсегда, и — пожалуй, это самое важное — мы наконец покончим с беспределом, каждый год уносящим в Силезии сотни тысяч жизней.
— И по ходу дела превратимся в Звездную Империю Мантикора, — с обеспокоенным видом ответила Хонор.
— Не вижу иного выхода, — сказал Белая Гавань. — К тому же с присоединением Звезды Тревора и Скопления Талботта мы уже двигаемся в этом направлении.
— Пожалуй, — задумчиво протянула Хонор. — Наверное, больше всего меня беспокоит то, что эти действия могут быть расценены как прямое подтверждение выдвинутых в наш адрес Республикой обвинений в экспансионизме. Что именно из-за стремления к завоеваниям Высокий Хребет саботировал конструктивные переговоры о возвращении хевам оккупированных систем.
— Это тревожит и меня, — вставила Эмили, а когда Хэмиш с Хонор обернулись к ней, неопределенно повела в воздухе правой рукой. — Межзвездные отношения часто строятся на основе не объективных знаний, а субъективных впечатлений, — пояснила она. — Если Республика пытается убедить кого-то — скажем, тех же солли — в том, что мы отъявленные негодяи, наша политика сыграет им на руку. Они, как и сказала Хонор, воспримут это как доказательство того, что мы всегда были сторонниками экспансионизма, а значит, у них не было иного выбора, кроме как напасть на нас в целях самозащиты.
— Возможно, ты и права, Эмили, — сказал, поразмыслив, ее муж. — К сожалению, это не меняет императивов, которыми вынуждены руководствоваться Вилли и Елизавета. Суть остается прежней: нам нужен флот анди, если мы хотим выжить. Если выжить нам не удастся, тревожиться о чем-то ещё бессмысленно. А если удастся, — он пожал плечами, — тогда уж займемся пиаром.
Некоторое время Хонор пристально смотрела на него в молчании. Её сомнения не исчезли, но, как сказал Хэмиш, задача выживания перевешивала всё.
— Ну что ж, — сказала Эмили в наступившей короткой паузе, — думаю, о политике на сегодня достаточно.
— Мне так более чем достаточно, — согласился Белая Гавань с невеселым смешком. — Твой тиран и деспот, сноб-аристократ и он же упрямый, ненавидящий политику муж в ближайшем будущем окунется в неё по самые уши. Уверен, у нас впереди слишком много вечеров для обсуждения этой безрадостной темы.
— Как скажешь, — невозмутимо ответила Эмили и чуть заметно улыбнулась. — Но вообще-то, будет довольно интересно. Может быть, ты и не любишь политику, но это не значит, что я её не люблю, дорогой!
— Знаю, — мрачно сказал он. — Собственно говоря, в этом я вижу чуть ли не единственное утешение.
— Да будет тебе! — укорила его жена. — Есть ещё Саманта. Уверена, она с удовольствием поделится с тобой своим мнением по поводу твоих политических проблем.
— Как раз то, что нужно! — рассмеялась Хонор. — Я потратила не один десяток лет, чтобы объяснить паршивцу суть политики двуногих. — Она потрепала Нимица за ухо, и он шлепнул её лапой по запястью. — Жду не дождусь узнать, что скажет её проказливое величество!
— Вы будете приятно удивлены, моя дорогая, — сказала ей Эмили. — Мы с Самантой ведем долгие и увлекательные беседы о различиях между Народом и нами, двуногими.
— Вот как? — Хонор была заинтригована.
— О да. — Эмили тихонько рассмеялась. — К счастью, мне пришлось только научиться читать её знаки. Она прекрасно понимает мою речь, и это очень хорошо, потому что с одной рукой объясняться знаками мне было бы затруднительно. Бедный Хэмиш так занят то одним, то другим, что у нас с Самантой было время спокойно посплетничать “по-девчоночьи” у него за спиной. Просто поразительно, насколько... тонкие наблюдения в его адрес она делает.
— “Наблюдения”, говоришь? — Хэмиш взглянул на нее подозрительно.
Никто не собирается выносить сор из избы, дорогой, — заверила его Эмили. — Хотя Саманта сделала несколько интересных и точных замечаний касательно бестолковости людей в целом.
— Каких замечаний? — спросила Хонор.
— Главным образом относительно неизбежных различий между расой эмпатов и телепатов и расой мыслеслепых, — ответила Эмили, и тон её почему-то сделался очень серьезным. — К слову, — тихо продолжила она, — одним из самых впечатляющих комментариев, которые я услышала, был такой: по меркам древесных котов, если два человека не признаются в чувствах, которые они испытывают друг к другу, это безумие .
Хонор, ошеломленная неожиданным поворотом беседы, оцепенела, вжавшись в кресло. Ей хотелось повернуть голову и увидеть Хэмиша, но она не решалась. Она могла лишь не отрываясь смотреть на Эмили.
— Конечно, наши общества различны, — продолжила Эмили, — поэтому между ними не может быть прямых соответствий. Но чем больше мы с ней говорили, тем лучше я понимала, почему раса эмпатов считает именно так. Знаете, они правы. Если два человека глубоко любят друг друга, и не желают обидеть кого-то третьего, и обрекают себя на страдания и горькое несчастье лишь потому, что общество двуногих мыслеслепо, это хуже, чем бессмысленно. Это не просто глупость, это безумие. И от того, что эти двое мучают себя лишь потому, что они такие замечательные и ответственные люди и согласны скорее страдать сами, чем причинить страдания другим, они не становятся менее безумны. Возможно, этими двумя людьми можно глубоко восхищаться... и доверять им во всем. Но если бы они задумались, то, возможно, поняли бы, что человек, которого они хотят уберечь от боли, знает, какую боль они причиняют себе. И может быть, этому человеку так же не хочется служить причиной их страданий, как им — причинять боль ей . Будь они не людьми, а древесными котами, все трое знали бы, что чувствует каждый из них. И знали бы, что ни один из них никого не предает, если он — любящий и заботливый человек... желающий дарить свою любовь.