Братья-артисты

Василевич Алена

Братья-артисты

Алена Василевич

Братья-артисты

Перевод с белорусского Б.Бурьяна И В.Машкова

Их было трое. И осиротели они на третий день после того, как родились на белый свет. Помню, пришла утром тётка Федора из сарая в избу и давай охать, ахать да горевать:

- Такая овечка была, такая овечка! Молодая, а шерсть, словно шёлк. Уж лучше б ягнята пропали. От ягнят всё равно пользы не дождёшься, одни только заботы да расходы на них...

А я сижу на печи - мне тогда лет девять было - да вдруг как заплачу! Вчера я бегала в сарай и видела ягнят. До того они были весёленькие, так подпрыгивали и наскакивали друг на дружку, так смешно тыкались мордочками в бока мамы-овечки... Всё молока искали... И все трое были совсем одинаковыми. Курчавые, блестящие, как жуки, у каждого белые носочки на ножках и белые пятнышки на лбу.

И вот нет больше у них матери. А на дворе мороз, вьюга. Как же они теперь будут совсем одни?..

- Что твои слезы помогут? - сердито сказала мне тётка Федора. Одевайся-ка побыстрей да пойдём в хлев. Придётся в хату взять...

У меня стало легче на сердце. Если возьмём ягнят в хату, тогда они не замёрзнут. И голодными тоже не останутся. Кто-кто, а уж я в обиду их не дам!

Накинув кожушок и всунув ноги в валенки, мы с тёткой поспешили в хлев. Не понимая, почему рядом нет их матери, маленькие сироты метались по загону и жалобно блеяли.

- Проголодались, бедняжки, - сказала тётка и полезла в загон. Расстегни кожух и прикрой их, чтоб не замёрзли, пока донесёшь до хаты, приказала она мне.

Тётка поймала сперва одного, потом второго - и мне под кожух. А третьего ягнёнка сама понесла. Бегом заторопились мы в дом. Ягнята брыкаются, бьют твёрдыми копытцами в грудь, в живот, орут на весь двор.

- Не плачьте, глупенькие. Не плачьте. В хате вам хорошо будет, утешала я их, проваливаясь в снег. Снег попадал мне в валенки и обжигал ноги, как огнём. - Я вас буду кормить вкусненьким... И в обиду никому не дам...

Принесли мы с тёткой ягнят в хату и пустили на пол. Гладкий пол, должно быть, показался им слишком скользким: они широко расставляли тоненькие ножки и несмело переступали на месте, не решаясь пройти вперёд. Но вскоре освоились и принялись совать свои любопытные носы всюду. Обнюхали веник, лавку, ножки стола. Обнюхали у нас с тёткой ноги и руки. А один, самый бойкий, вскочил на лавку, а потом вдруг - прыг на стол. Обнюхал полотенце, которым был накрыт хлеб.

- Этот не пропадёт, сразу догадался, где что искать, - пошутила тётка. - Отрежь ему ломтик хлеба...

Я отрезала. Но ягнёнок хлеба не захотел. Понюхал и лизнул корочку, а потом отвернулся. То же самое сделали и его братишки: понюхали хлеб, лизнули его розовыми язычками и отвернулись.

- Маленькие ещё, - сказала со вздохом тётка, достала из шкафа кувшин и налила молока в мисочку. Пододвинула мисочку сперва к одному. Ягнёнок ткнулся мордочкой в молоко и смешно зафыркал. Не умели пить из мисочки и остальные. Они тоже забавно вертели мордочками и громко фыркали, расплёскивая молоко.

- Будет теперь у нас с ними забот, - сердито вылила молоко в свиное корыто тётка. - Нужно покупать соску и поить их, как маленьких детей, из бутылочки.

Снова она велела мне одеться и сбегать к Заброцким, попросить на время соску. У Заброцких был маленький ребёнок, значит, должна быть и запасная соска.

Пока я бегала к соседям, тётка Федора нагрела в чугуне с горячей водой бутылку с молоком. Голодные ягнята заголосили в три глотки.

Громче всех требовал еды тот, что побывал уже на столе.

- Ну, теперь будем жить с музыкой, - дала соску с молоком самому крикливому и снова вздохнула тётка.

Ягнёнок сперва никак не мог приспособиться, а потом вдруг вцепился в соску и давай сосать! Да так, что чуть ли не полбутылки молока высосал. Братья его тем временем оттоптали нам с тёткой все ноги. "Скорее и нам, скорее! - словно просили они. - Мы тоже голодные, мы тоже..."

- Ого! Да им троим и коровы мало будет, - отдавая мне бутылку с соской, сказала тётка.

Вторую бутылку ягнята опорожнили так же быстро, как и первую. Вдоволь наевшись, сразу же захотели спать. Улеглись на расстеленном кожухе, в углу за печкой, и вскоре заснули.

Проснулись они так же внезапно, как и заснули. Проснулись и давай снова топать по избе и громко блеять.

- Что же нам с ними делать? - спросил дядя у тётки Федоры.

- Соски придётся покупать, - засмеялась она в ответ. - Вот что делать придётся на первых порах...

И действительно, назавтра мой двоюродный брат Тима поехал за семь километров в местечко покупать ягнятам соски.

Зима в тот год выдалась холодная. И братья-сиротки зимовали у нас в хате. Как-то само собою вышло, что все заботы о них перешли ко мне, самой младшей в большой тёткиной семье. Забот и вправду хватало, зато и радостей было много. Росли братцы быстро. Вскоре бутылок с молоком стало не хватать. Тогда я начала приучать их к хлебу и к сырой картошке. Нарежу ломтиками - и в рот, в рот каждому. Сначала ягнята на картошку и смотреть не хотели, а потом, как распробовали, что это такое, так уже и сами выпрашивали побольше без всякого стеснения.

И вообще есть и играть им никогда не надоедало. Просыпались они ранёшенько: в деревне ещё ни в одной хате свет не зажигали. Проснутся да как пустятся вприпрыжку да вприскок по всему дому! На кровати взбираются, на лавки... Вспрыгнет который из них и давай по тебе копытцами притоптывать: ну разве улежишь под одеялом!

Тётка, если они её первую разбудят, просит меня:

- Поднимись ты да дай им чего-нибудь, этим чертенятам! Чтоб не носились по всей хате...

И вот начинается кормёжка.

- Подождите, не хватайте из рук! Дайте хоть присесть, а то с ног, чего доброго, собьёте!

Картошка в корзинке. Хлеб на столе. Получайте, мучители! Ешьте, чертенята!..

"Мучители" и "чертенята" наперебой хватают из моих рук хлеб и кусочки нарезанной картошки. Лижут шершавыми горячими языками руки, благодарят по-своему, по-ягнячьему... Ну, ладно, хватит, хватит! Не подлизывайтесь!.. Нате ещё по кусочку. Наедайтесь вволю. Может, какой-нибудь часок и тихо будет в доме. В школу вставать рано, и я сама ещё немножечко посплю...

А спится поутру сладко. Особенно если среди ночи тебя поднимали с постели, а теперь ты снова укуталась в одеяло, пригрелась, свернувшись калачиком. Разоспишься так, что того и гляди - школу проспишь.

Но - снова: топ-топ-топ! По полу. По твоей кровати. По твоим ногам. Кто-то лизнул тебя в щеку, в нос шершавым горячим языком.

- Отцепитесь вы, надоедливые! Не дадут поспать...

- Вставай, вставай! Хватит вылеживаться. Дети уже в школу бегут, будит меня тётка Федора.

Значит, пора вставать.

- Завтрак ещё тёплый. Да не забудь покормить ягнят, - завязывая платок, наказывает мне тётка и уходит на работу.

А ягнята уже ждут, уже готовы. И пока не видно еды, они своими тупыми рожками сшибаются друг с дружкой. Озорники и меня то и дело задевают. Но у меня для них есть дядин ремень. И они отлично знакомы с ним.

Зато дядю Николая они бьют, как им только вздумается. И наш дядя - он такой большой, что, входя в избу, наклоняется в дверях, - наш дядя, как маленький ребёнок, в таких случаях ищет обычно защиты у меня.

- Отгони ты этих негодников, - просит он.

И "негодники", завидев у меня в руках ремень с медной пряжкой, становятся тише воды, ниже травы. Но - ненадолго. Вскоре они снова поднимают такую возню, что хоть беги из дома. А ещё через минуту опять толкают меня мордочками: дай, мол, чего-нибудь... хотим есть...

Я иду в сени и с корзинкой спускаюсь в погреб за картошкой. Когда возвращаюсь в хату... всё, что я написала в тетрадке, слизано чьим-то языком. На всю страницу - не разберёшь ни единой буквы - мокрое фиолетовое пятно!

- Ну, сейчас я вам дам! Кто это сделал? Ты? - Гоняюсь я за самым маленьким барашком - он самый озорной. Конечно, это он! Этот задира с тупым носом и твёрдым, как яблоко, лбом, крутоголовый и крикливый, - он всюду залезет и всюду натворит дел! Ах, он ещё и рога на меня наставляет, грозится!..