Похороны

Варакин Александр

Похороны

Рассказ

Баба Дуня пенсии не получала: за нее расписывалась Наталья, и деньги уходили в семейный бюджет. Не потому, что дочь была зловредная и лишила мать на старости лет радости погреметь мелочишкой. Просто баба Дуня и сама знала за собой нехорошую привычку... Выправила она доверенность на дочь и подкрепила самоличным заявлением.

Однако добыть деньжат она умудрялась: где на молочке сэкономит, где сдачу с хлеба прибережет... Набиралось рублишек пять-шесть - и баба Дуня исчезала из дому на три дня.

- Опять бабка загуляла, - вздыхала дочь и смахивала слезу.

Как пристрастилась баба Дуня к винишку - совсем отдельная история. Подруги у нее были фронтовички, а сама на фронте не была, поскольку имела на руках кучу детей, да и возраст уже тогда был не маленький. А фашистов она всю жизнь мечтала бить. И только в подогретом винными парами воображении это у нее получалось. Постепенно нашла и соответствующих подруг... Сидели, пили, мечтали - то крутят ручку телефона, то кабель разматывают, а то и раненых с поля боя выносят - под вражеским обстрелом. Сами верили в это, а под сурдинку трое суток "гудели". На третьи сутки расстреливали они врагов, идущих на них в полный рост. За мужа Петра, за мужа Семена, за мужа Ивана Иннокентьевича...

Бабулькины загулы случались примерно раз в два месяца. Потом она возвращалась как ни в чем не бывало.

На этот раз бабка загуляла на целую неделю.

- Паш, пора искать по моргам, - беспокоилась Наталья. - Не может она так долго. И денег у нее таких нет.

- У подруг есть деньги, - говорил Павел. - Растянули удовольствие. Не волнуйся, придет.

- Тебе легко говорить, она тебе только теща. А мне - мать! Звони в больницы.

- Документы все дома. Даже если и случилось что-то - ну, как ее искать?

- Все равно, Павлик, сделай что-нибудь!

Так супруги препирались еще три дня.

- Не могу больше, - сказала Наталья. - Или ты звонишь, или...

Что "или", было понятно: Наталья Воронина была на пределе.

Павел обзвонил все больницы. Все морги. Никакой бабульки нигде не было. Оставалось только ждать. Если бы знать хоть одну ее подружку! Тысячу раз покаялись Воронины, что не добились от нее, где в случае чего искать.

На двенадцатый день вечером Павел встретил соседа Звонарева, жившего на углу, как раз на перекрестке Большевистской и Коммунистической. Встречал он его и прежде, еще неделю назад, но тогда Звонарев сделал вид, что не заметил Павла. На этот раз Виктор Иваныч, сделав сочувственное лицо, сказал Воронину:

- Примите мои соболезнования.

- В чем? - удивился Павел: о том, что пропала бабулька, они никому не говорили. Подосадовал на жену.

- Как в чем? - захлопал глазами сосед. - Евдокию-то Федоровну похоронили!

- Похорон не было... - обомлел Павел.

- Вот те раз! - обрадовался Звонарев. - Стало быть, выжила Евдокия Федоровна? А я еще на тебя обиделся, что на поминки не позвал.

- Но почему вы считаете...

- Еще бы не считать. Я ж своими глазами видел, как ее на этом вот углу автобусом сбило. Кранты, считал! Тут часа полтора катавасия длилась. Ну, слава Те, жива!..

Павел помчался в милицию.

Точно. В день тихого, как всегда, исчезновения бабы Дуни на их перекрестке случилось то, о чем говорил Звонарев. Приметы бабки совпали. Труп не опознан.

- Еще бы! Документы-то дома! - сказал им Павел.

С горькой вестью вернулся домой.

На другой день с утра они отправились в названный морг.

Когда Павлу предъявили труп тещи, он чуть не потерял сознание. Потом запах мертвецкой снился и чудился. Много лет.

- Она?

- Кажется, она.

- А вы ей кто будете?

- Зять.

- Значит, и дочь есть?

- А как же!

- Выдадим только тогда, когда опознает дочь.

- Что еще за формальности?

- Положено, - ответили Павлу.

Полупьяный выбрался Павел Воронин из подвала. Особенно качнуло его, когда глотнул солнечного воздуха на лужайке, где поджидала его зеленая Наталья.

- Ой, я упаду, - запричитала жена, узнав, в чем дело. - Не выдержу.

- Надо, Наташенька, - упрашивал Павел. - Говорят, только прямому родственнику. Так положено.

Едва взглянув на труп, Наталья прошелестела "да" и обвисла на мужниных руках.

Отправили Ваську и только что оторванного от груди Жорика к Анне старшей дочери бабы Дуни, где племянники и племянницы были старше присланных дядьев. Привезли бабульку домой, и пришли ее дети - Анна, Семен, Лариса, а также многочисленные взрослые внуки. Скорбные обязанности было между кем распределять, так что все устроилось быстро.

Вечером обошел Павел соседей. Звонарева оповестил о похоронах персонально. Бабки поджимали губы и кивали, качая при этом головами, поскольку сожалели об упущенных из-за обстоятельств православных поминках на девятый день. Скорбели:

- Придется по-татарски - двадцать дней отмечать.

На следующий день к двум часам во дворе жактовского дома, где жили Воронины, толпился народ. У ворот готовы были автобус и желто-серый грузовик с откинутыми бортами, в кузове которого повезут бабу Дуню в последний путь. Крышка гроба, обитая красной материей, встречала всякого входившего во двор, как символ вечности и бесповоротности предстоящего события. Ее прислонили к соседским сеням.

- Не забудь, Паша, - поучал торжественный Звонарев. - Крышку на кладбище должен забить либо ты сам, либо Семен Петрович. Это задача только близкого родственника, понял? Чужой - ни в коем случае. Или за деньги.

"Как в морге", - подумал Павел. Кивнув, он отвернулся и поглядел на открытую калитку.

В нее-то и просунулась бочком виноватая, но живая баба Дуня...

С тех пор бросила она своих мечтательниц-подружек, но стала до конца дней, коих предстояло ей прожить еще в количестве тысяч двух с половиной, заговариваться.